Зоя Богуславская - Посредники
И теперь, спустя много лет, они так же спорили, как и в прошлые школьные времена.
Недавно, после зимней сессии, они схлестнулись, выходя с фильма Клода Лелюша «Мужчина и женщина».
— Пластмассовое искусство, — бросил Родион на улице. — Ни грамма подлинности.
— А что, по-твоему, подлинное? — обернулся Олег.
Рядом, в толпе, кто-то восторженно смаковал подробности финала. Как-де этот французский парень бежит за поездом, а его краля кидается ему навстречу из вагона, и что будет, когда им доведется жить под одной крышей с двумя детьми...
— Подлинное — это подлинное, — рассердился Родион. — А здесь все красиво п р и д у м а н о. И все мимо, мимо. Как парик рядом с естественными волосами или намазанные губы рядом с ненакрашенным ртом.
— А мне намазанные больше нравятся, — улыбнулся Олег. — Косметика — тоже искусство, и двадцатый век поднял его на небывалую высоту. Начитались тут некоторые юристы Чернышевского...
— При чем здесь Чернышевский? — взорвался Родион. — Ты что предпочитаешь: натуральную икру или синтетическую? Бифштекс из говядины или из нефти?
— Так то же бифштекс, — возразил Олег, — а мы об искусстве толкуем. Человеческий мозг обязан преобразить истинный факт. А уж дело художника сместить его в сторону высокого или низменного. Поэтому я люблю чтобы искусство было откровенно, а не подстраивалось под жизнь.
— Значит, что же, преображенный суррогат жизни? Так? Приятный допинг для хорошего самоощущения и аппетита?
— Ничего подобного, — наконец рассердился Олег. — Оно может быть трагично, отвратительно, вздыблено, лишь бы не пресно.
— Э... Э... это уже подтасовка. Мы начали с целлофана, а кончили трагедией. Мухлюешь, старик. Твое полиэтиленовое папье-маше не может быть вздыблено или драматично.
— Может. Если художник работает с этим материалом, если это его производственный замысел. Брюки из лавсана не менее хорошо могут быть скроены, чем из бостона. И спорить, какой материал лучше, так же смешно, как утверждать, что полевые лютики лучше оранжерейных роз или что лошадь в поле лучше, чем лошадь Петрова-Водкина.
— Глупость, — оборвал Родион. — Я про одно, ты про другое.
И в этот раз, как обычно, они не доспорили.
Да и потом Родион мало в чем мог убедить Олега. С точки зрения логики в характере Белесого была масса непоследовательного.
К примеру: несмотря на тягу к заменителям и ультрасовременным материалам, Олег так и не полюбил город. Его страстно, тайно продолжало тянуть в деревню. Вернее, не в саму деревенскую каждодневную жизнь, а на волю: в лес, к гнездам, конской упряжке.
— Ну и что, — смеялся Олег в ответ на подначки Родиона. — Как во всякой непроявленной личности, во мне совмещаются крайности.
Родион только отмахивался.
Стоило им попасть за город, как Олег разувался в любую погоду, прислушивался к птичьим голосам и шороху ветвей, останавливался у каждого муравейника. Он легко ориентировался на местности и предсказывал погоду лучше бюро прогнозов.
— Порядок, — говорил он, посмотрев на затянутое тучами небо. — С утра будет ясно.
И все! Так и было.
Сейчас они шли вдоль витрин старого Арбата и Родион вслух размышлял о преимуществах автомобиля перед пешим передвижением.
Олег молчал довольно долго.
— ...благодаря автомобилю, — продолжал Родион, — ты всегда в пути. Движущаяся лента событий за окном, мелькание асфальта, ветер заменяют тебе привычное статичное наблюдение. Автомобиль, если хочешь — переворот мироощущения людей нашей эры. Совершенно новая философская категория, где понятия пространства и времени существенно сместились, — Родион размахивал руками, и его вихор на макушке подрагивал в такт. — Это как бы твои собственные ресурсы плюс мощь мотора, это ты, возведенный в энную степень. Ясно?
— А как же твои вечные ценности, — поддразнил Олег, — за которые ты всегда так радеешь? Где же возьмутся годы титанической усидчивости для создания потолков Сикстинской капеллы, романов Достоевского или «Кольца Нибелунгов» Вагнера? Где их взять? Если ты можешь за один день пересечь Францию. Или, позавтракав в Химках, поужинать на Рижском взморье. Шиш тебя заставишь сидеть на одном месте. Автомобиль, как ни говори, это гибель вечного.
— Ты прав, старик, — вдруг меланхолично согласился Родион.
— Поэтому титаны культуры, энциклопедические личности, — заключил Олег, — отмирают и уходят в прошлое. Как динозавры. Кто пришел на смену Леонардо, дворцам Казакова или Толстому Льву? Я тебе отвечу. Коллективы. Единицу заменил групповой ум. Синхрофазотроны, компьютеры, «Голубые гитары»...
— Ну нет. Автомобиль — это другое, — засмеялся вдруг Родион, и в глазах его запрыгали огоньки. — За рулем — ты один.
— Ну, может, ты и один, а я предпочитаю на пару.
— Ого! Как мы заговорили... — остановился Родион. — Кстати, вот и искомая витрина, — показал он рукой. — Приглядись, здесь прошлое так и вопиет к нашей совести.
Кончался обеденный перерыв. Они рассматривали выставленный в витрине комиссионки неполный сервиз для чая с треснутым чайником и сахарницей. Бирюзово-голубенькие цветочки гирляндой шли по белому фарфору, отражаясь в подносе. А рядом стояли здоровенные часы с кукушкой, на которых как раз пробило три четверти. Часы были деревянные, циферблат, стрелки, окантовка золотые.
— Ну, а как насчет денег? — обернулся Родион. — Не придумал?
— Сколько просят?
— Полторы новых.
— Фью, — присвистнул Олег. — Лучше давай домишко купим. И корову. Будем круглый год пить молоко, а летом по очереди сдавать хату девицам с хорошим знанием иностранных языков.
— Ладно, — огрызнулся Родион. — Юмор можешь оставить при себе.
Олег покрутил головой.
— А это что? — спросил он, показывая на старый колокольчик с изображением позолоченных животных.
— Как что? Не видишь? Колокольчик.
— Лилипут?
— Дубина ты, — отмахнулся Родион. — Это ж лакеев вызывать. Девятнадцатый век. Анна Каренина или княгиня Бетси, когда им горничная понадобится, хватались вот за такой колокольчик. Понял? — Он вздохнул.
— Ну ладно, — примирился Олег. — Можно, старик, устроить складчину. Скинуться человекам пяти надежных ребят.
— На что скинуться?
— А ты про что?
— Я про машину.
— И я про машину.
Родиона аж качнуло.
— Ну... а дальше, договаривай.
— Оформим на одного. Допустим, на тебя, — сжалился Олег, — а пользоваться будем всем чохом.
Так пятеро парней — гитарист и меланхолик, душа двора Вася Мамушкин, его вечный спутник, лучший метатель диска в юношеской команде длинноногий Петя, Родион, Олег и Валентин Жмуркин, самый одаренный студент с Олегова курса, скинувшись по 350 рублей, стали «совладельцами» «Москвича». Автомобиль был действительно «в возрасте», он дважды побывал в «капиталке», резина уже по третьему заходу была съедена до корда. Но, может, из-за зеленого цвета, местами сильно полинялого и выцветшего, или из-за тяжеловесного хода, который был слышен за три квартала, они окрестили его «Крокодил» (говорят, те живут шестьсот лет) и любили до умопомрачения.
В ту пору, ранним утром, рабочие, разгружавшие хлеб во дворе, и почтальоны могли наблюдать, как за дальним сараем лежит на брюхе зеленое чудище, верхом на нем, опустив голову в зияющую пасть капота, устроился длинноногий Петька, а рядом застывший, как заяц на бегу, прислушивается к шуму мотора Родион, и на физиономии его болезненно отражаются малейшие перебои машины. В кабине «Крокодила», всегда в одной и той же позе, свесив одну ногу в открытую дверцу, а другую приладив меж педалями, возлежит ленивец из ленивцев Вася Мамушкин и услаждает слух окружающих надрывными переборами гитары.
Большим козырем в Родионовой затее с автомобилем было знакомство с Сашей Мазуриным.
Саша был много моложе их всех, но уже в девятнадцать он выезжал на соревнования и был такой же знаменитостью их двора, как в других — шестилетние шахматисты или тринадцатилетние гимнастки.
Родиона с Сашей познакомил Васек Мамушкин, который долгое время был неразлучен с Мазуриным, и, когда тот возился со своей спортивной машиной или чинил старый трофейный «опель» отца-полковника, Васек все так же меланхолично перебирал струны гитары, бубня в ритм какие-то стихи собственного сочинения.
— Нормальная машина, — пожал плечами Саша, прогнав «Крокодила» метров восемьсот. — В достойных руках, разумеется, — добавил он.
— Рук десять, — засмеялся Родион.
— Как? — бросил Саша.
— Пять владельцев — десять рук, — пояснил Родион.
— Н-да! — пробормотал Саша и перешел с Мамушкиным к очередным проблемам.
Поразить Сашу Мазурина было невозможно. Родион впервые встречал парня, который никогда ничему не удивляется. По крайней мере внешне.
