Виктор Вяткин - Последний фарт
— Когда собака не слушается вожака, он рвет ей уши. Я говорил тебе — не сметь! — Он ухватил внука за волосы и пригнул к земле.
— Кто учил меня ступать по следам старших? Ты запретил брать из сумки, а эту я сам нашел, — захныкал мальчишка.
— Что можно хозяину тайги — медведю, не позволено волку! — Старческий румянец пробился через желтизну щек старика. — Камень этот проклят Духом Леса. Чужие люди гоняются за ним, как хищники за стадом оленей. Приведет след в наши края — и будет беда. Понял?
— Все! — Миколка вытер слезы и проговорил слова клятвы: — Пусть глаза мои сделаются черным камнем. Пусть лопнут мои кишки…
— Не надо, не надо! — испуганно замахал руками старик. — За малый ум наказал. — Он погладил Миколку по голове. — Приготовь лопату. Завтра на рассвете пойдем туда, где бывают такие камни. Покажешь, где нашел.
— Пока солнце перевалит эту вершину, будем на месте, — показал Миколка на сопку. — Это в распадке, где лосевая тропа.
Гермоген поднялся на вершину перевала, разделяющую низину Среднекана и ключа Озерного. Сняв шапку, он вытер рукавом потное лицо и, приложив к глазам морщинистую руку, огляделся.
Внизу блестела вода. Где-то перекликались гуси, курлыкали выводки лебедей, но он видел только серые пятна на озере. Глаза заслезились, и он опустил голову. Многое изменилось с тех пор, как он в последний раз поднимался на этот перевал. Бледно-зеленые березки решительно вытесняли лиственницу и теперь клиньями пестрили тайгу. И воды стало меньше: заросли берега.
Снова заныла поясница и кольнуло в боку. Старик глубоко вздохнул и принялся считать: сколько же раз за свою жизнь он проводил солнце на отдых?
Два раза по десять, как он пришел на Среднекан и поставил юрту. А сколько до того? Нет, не припомнить.
Гермоген набил трубку, раскурил. В лесу трещал валежником Миколка.
Вспомнилась Гермогену зимняя ярмарка, когда он встретился с сотенным казаком Калинкиным. Тогда Гермоген был молодым и удачливым охотником. Да и не странно: дикие олени паслись как домашние. Снежные бараны спускались с гор и бродили по полянам. Никто не пугал зверя и птицу. Хорошо было в тайге. Тихо.
Кто же свел его с Калинкиным? Нет, забыл… — На лице старика отразилась горечь. — А как угощал хитрый казак. Вот тогда и проговорился Гермоген, как просто и быстро гонять транспорты до Буянды. И не только проболтался, но и показал дорогу. — До сих пор ему стыдно за это! А через год поползли на Буянду нарты с ящиками, мешками. Пришли плотники строить карбасы. Появились купцы, чиновники. В Сеймчане построили церковь, привезли попа. Купцы, охотники, оленеводы стали осенью съезжаться для торговли.
Он забрал семью и переселился в Среднекан. И тут на него обрушились несчастья. Сначала умерла жена. В то же лето медведь задрал старшего сына. Младший утонул во время осеннего паводка, а сноха, родив Миколку, вскоре скончалась.
Он не роптал. Обрушившиеся несчастья считал возмездием Духа Леса. Потекли однообразные тоскливые годы.
Трубка затухла. Гермоген выбил огонь, погладил ноющие колени.
— Как старые торбаса: так и норовят подвернуться. Износился, видно. Скоро подыхать, пожалуй, буду? — проговорил он громко и тут же испуганно оглянулся, точно тайга могла подслушать его беспокойные мысли.
Торопливо спустившись к воде, он разжег костер, поставил чайник на огонь и крикнул Миколку. Тот откликнулся и вскоре подбежал к костру с ворохом сучьев.
— Шибко славно в тайге. Ноги сами бегут. — Миколка присел рядом.
— Опять набрал? Зачем? — нахмурился старик.
— Погляди, как они на зверей и птичек похожи.
— Брось, — оборвал его Гермоген. — Таежный человек и в юрте, и в лесу — во власти Духа Леса. Растревожишь, разгневается — и не будет тебе даров охоты. — Он закрыл глаза и строго спросил: — Говори, что поведала тебе тайга?
— Много мышей в лесу. Норы мелкие — зима снежная будет, лисы не уйдут искать корм, — заговорил Миколка. — Белка высоко грибы сушит — глубокий снег ляжет. Заяц рано выйдет из тайги. — Он улыбнулся, хитро сощурился и, вынув корешки смородины, засыпал в чайник. — Пей! Спешить надо, ночью худая погода придет, дождь с ветром.
Похожие на оленьи шкуры рваные облака поползли с севера. Они собрались в тучу и столкнули солнце за каменистый перевал. Стало темно. Но вот выглянула луна, лес заблестел. Старик вздохнул.
— Стар делаюсь. Старшина нашего рода живет в Оле, и долг ему давит мне сердце. Случись беда…
— Не говори так! — испуганно схватил его Миколка за руку. Он никогда не слышал от деда таких слов.
— Поедем, пожалуй, на берег моря. В случае чего…
— Не надо! — снова прошептал Миколка, теребя его сухую руку.
— Молчи и слушай! — прикрикнул старик. — Приходит ночь, угасает свет дня, и никто не изменит время. Разве боится медведица столкнуть сосунка с крутого берега? Не робей, я буду приглядывать.
— Далеко до берега моря?
— Верхом на олешках два раза по десять, будем спать у костров.
По листьям ударили первые капли дожди. Кусты зашевелились, зашуршали, но за поворотом реки уже чернела пятном юрта.
Глава вторая
Прозрачным треугольником врезается Ола в мутновато-голубые волны бухты. Над водой кружатся стаи чаек.
Приливы подпирают реку, и потому поселок построили повыше. Ближе к морю церковь, казенные постройки, склады, лавки купцов.
Миколка впервые попал в Олу, и для него все было удивительно и даже страшновато.
Остановились они с дедом у каюра Вензеля — старого приятеля Гермогена. Миколка держался степенно, как учил дед: ни удивлялся, ни расспрашивал. А вчера, возвращаясь со стариками от моря, увидел, как толстый якут, ухватив за ухо мальчишку в красной рубахе, колотил его по худенькой спине. Мальчик, изловчившись, юркнул между ног якута.
— Еще попадешься, пес нечистый, уж я тебе, — пригрозил якут парнишке.
Тот засмеялся и припустил по берегу.
— Видать, нашкодил Петька Винокурову, и поделом, — ухмыльнулся Вензель, но Гермоген толкнул его локтем, и старики переглянулись.
— Шибко плохой этот Винокуров? — спросил Миколка.
— Человек, как река. Говорят: глубоко — усомнись. Скажут мелко — тоже не доверяй, — проворчал Гермоген.
Сегодня Миколка пришел в поселок один. Дикий крик заставил его шарахнуться в сторону. На покосившийся плетень влетела красная птица с большим хвостом. Кричала птица свирепо, но походила на глухаря, и он швырнул в нее камешек.
— Эй ты, трусливая нерпа! Зачем трогаешь петуха? Ну подожди!.. — Из двери юрты выскочил босоногий пацан. Миколка узнал в нем мальчишку, которого вчера колотил якут.
— Петух?.. — растерянно повторил он. — Я разве знал?
А Петька, уже мчался на него, сжимая кулаки. Пусть маленько побьет, если тут так заведено. Миколка никогда не дрался, но умел расправляться со сворой собак. Он резким движением отклонился и выставил крепкую ногу. Петька упал.
— Откуда я знал, что это петух? Так завыл… — оправдывался Миколка.
Но Петька, видно, больше драться не собирался. Он вскочил и оглядел Миколку.
— А ты ловок. Откуда такой выискался? — спросил он миролюбиво. — Как звать?
— Миколкой. А ты Петька, я видел тебя!
— Ага-а, Петька! Я тоже якут. Видать, впервые у нас? Откуда приехал? Где здесь остановились?
— Слыхал о реке Среднекан? Остановились мы у старика Вензеля.
— Так бы сразу, — подобрел Петька. — Страшно тут?
— Маленько…
— Видал — какая церковь? А дома? Вон тот большой — купца Попова, — уже покровительственно пояснил он. — Дальше живет пристав. А этот казенный дом для разных приезжих начальников. Раньше там школа была, а как приехал настоящий учитель, новую сделали. Видишь! Он страсть какой смелый и умный. Баба у него дохтур, но строгая шибко. Огород развел, других научил! — не смолкая, говорил Петька и так размахивал руками, что Миколка только моргал, мало чего понимая. — Хочешь попробовать огурец? — вдруг предложил Петька.
Учитель, дохтур, школа, — все это были новые слова для Миколки. Огурец, который и попробовать можно, заинтересовал, мальчишку.
— Тогда пошли. Я мигом, через плетень — и в парник, — потянул его Петька.
— Через плетень? — удивился Миколка. — Не-е-е-е… Худое ты задумал. Не пойду! — уперся Миколка, хлопая ресницами. — Дед за такое чуб повыдерет.
— Ну ладно. Тогда в другой раз. Пошли теперь к морю.
У берега уже чернели шлюпки. На песчаной косе было много людей. Двое боролись. Высокий блондин без рубахи, обхватив за пояс местного силача-рыбака, покрякивал, топтался, стараясь швырнуть того на песок.
Пока Миколка протолкался вперед, блондин, подняв руку, уже звал на борьбу желающих. Наконец японец с квадратным подбородком, пролопотав что-то своим, сбросил вельветовую куртку.
