Владимир Кавторин - Однажды мы встретились
Еще зимой, едва вернувшись с Севера, он случайно столкнулся с Вадиком в управлении, и, потискав на радостях друг друга, они с удивлением выяснили, что опять, как когда-то, пашут в одной конторе. Правда, «контора» была теперь громадная, целое объединение, а Вадька оказался довольно высоким, хоть и косвенным Игоревым начальством, что, конечно, будь это не Вадька, а кто-нибудь другой, неприятно напомнило бы об упущенных годах и многих житейских ошибках, но — Вадька, Вадька, надо же!.. Игорь только головой крутил от радости. Тут же договорились, что в ближайший выходной нагрянет он к Нечесовым с новою своею половиной, и тогда уж они….
Но потом прошла зима, Нечесовы переехали на дачу, промелькнула весна, а он все что-то тянул и сам не понимал, отчего тянет.
И вот они идут с Людой от станции, разморенные и слегка помятые в переполненной электричке, жмутся к заборчикам, невольно замедляя шаги на клочках блекло-серой, ни от чего не спасающей тени. На улицах душно, пусто и тихо. У перекрестка Игорь растерянно приостанавливается, и Люда промокает платочком пот на висках, вздыхает.
— Дорогу забыл? — спрашивает.
— Да нет, но как-то, знаешь, дико. Я ведь здесь — дай бог памяти — лет пятнадцать уже не был, если не больше. И как-то мне…
— А ты не нервничай, — говорит Люда. — Все будет хорошо, вот увидишь. Я им понравлюсь, они мне тоже.
— С чего мне нервничать?
Он хмыкнул и искоса, с интересом взглянул на жену.
Нет, он не то чтобы нервничал, с чего бы? Но какое-то внутреннее напряжение не отпускало его, потикивало, подрагивало в нем. Правда, Люда здесь ни при чем. Уж она-то понравится, еще бы! Но как-то неудобно: так давно их звали, они все не ехали — и вдруг… «Ерунда, впрочем! — думал Игорь. — Какая, к черту, неловкость! Вот, скажу, ребятки, не было б несчастий, так и старые б друзья не встречались. Вера, конечно, испугается: что такое? А, скажу, подбросил мне твой благоверный этакое несчастьице по фамилии Привалов…»
Привалов был новым начальником того цеха, где Игорь работал старшим инженером-технологом. Вчера после обеда на третий участок пришли рабочие и, с разрешения нового начальства, стали ломиками долбить пол. Игорь даже глазам своим не сразу поверил.
— Вы! — задыхаясь, кричал он. — Вы понимаете, что такое вакуумная технология? Да вы знаете, что грамм пыли сделает с любой нашей установкой?
Привалов, топыря губу, не торопясь осмотрел его с головы до ног, спокойно сказал:
— Знаю. Испортит. — И ушел.
Через полчаса рабочих, однако, сняли.
Вечером, рассказывая это Люде, Игорь вдруг сказал, что о таком конечно же надо бы срочно переговорить с Вадькой. «Так поехали, — сказала она. — Нас давно звали». И теперь он был, пожалуй, даже рад, что так вышло, ибо побывать у Нечесовых и особо на даче ему хотелось. В том-то все и дело, что очень хотелось.
Вадька Нечесов, в пижамных штанах и сетчатой майке, полулежал в гамаке, натянутом меж старыми соснами, в их жидкой тени. Увидя гостей, попытался бурно обрадоваться, вскинул руку:
— О! Кого вижу!! — но, с трудом вывалив из гамака свое неповоротливое, жирное тело, вздохнул почти страдальчески: — О господи! Я, ребята, по такой жаре уже не человек. Растекаюсь…
Сосны, гамак — все было на своих местах. И просторный, в полтора этажа старый нечесовский дом был все тот же, вот только веранда… Игорь приостановился, оглядываясь.
— Да, — вздохнул за его плечом Вадька. — Вымер, друже, отцов виноград, вымерз. Еще при старике. Теперь такого не достать. Батя его с Дальнего Востока привез, уссурийский… Вот веранда и лысая. По такой-то жаре!
Поднялись на крыльцо. Вера всплеснула перепачканными красной смородиной руками (на столе у нее была привинчена соковыжималка), подбежала, подставила Игорю щеку: «О боже, ты все такой же!» — поцеловала Люду.
— Вот не ожидала! Какие вы молодцы! Как вы только добрались в такую жару? Людочка, я вижу, совсем еле живая…
— Ничего, сейчас оживим, — подмигнув, Вадька исчез в полутьме дома.
— Садитесь, садитесь, — усиленно суетилась Вера. — Вас, Людочка, я немного уже знаю, Вадик от вас просто в восторге.
— А ты совсем не изменилась, старуха! — сказал Игорь. — Немножко только…
Он чуть не брякнул о чем-то жалостном, растерянном, что появилось в ее привычно-суетливой худенькой фигурке, но она, слава богу, не слушала, говорила что-то улыбавшейся Люде.
Веранда была прокалена насквозь, пахло здесь перегретой, подтекающей краской, горячей пылью улицы и привядшими флоксами. Но все-таки, стоя у открытого окна, Игорь с мгновенной и тоскливой ясностью вспомнил, почти увидел за ним грозди мелких темно-фиолетовых ягод с налетом сизой металлической мути, нестерпимо кислых, и еще, тут же — шершавые лозы, остатки крупной ржавой листвы, октябрьский ветер, свистевший и тенькавший стеклами.
Еще не ходила сюда электричка, не было дачников, и Кузино, где он жил, было еще отдельной деревней за небольшим леском; они учились то ли в четвертом, то ли в пятом, школа была в бревенчатом бараке. Сюда он забегал рано утром, топтался на широкой влажной тряпке, чтобы не наследить, отогревал уши и ждал Вадьку. Дом этот тоже не был еще дачей, здесь жили круглый год.
— О чем задумался, Игорек? — позвала Вера.
— О винограде.
— Да, отцы ели виноград, а у детей оскомина, — провозгласил Вадька, неся к столу стаканы и запотелый кувшинчик морсу. — Прошу, господа. Уфф!..
Когда-то любил он вот так же, ни к селу ни к городу выпалить какую-нибудь «вумность» и так радостно, вкусно захохотать, что через полминуты вся компания лежала впокатушку. Теперь только вздохнул.
— А мы вот говорим здесь, какой Игореха молодец, — сказала Вера. — Возраст его даже красит, а?
— Еще бы! — отозвался Вадик. — Я его едва узнал, когда встретил, — идет красавчик, сияет. Думаю: Игорь — не Игорь? Да, Людочка, — вздохнул он, — в жизни нашего брата от вашей сестры многое зависит. Я вам скажу…
Игорь мимовольно напрягся, опять чувствуя в висках молоточки неясной тревоги. «Господи, да зачем же он? — подумал, быстро и незаметно взглядывая на жену. Она все улыбалась, но уже, показалось ему, как-то замороженно, отрешенно. — Ей же неприятно, ясное дело. И вообще, ничего не надо сравнивать с тем, что было. Неужели он не понимает?»
— Я смотрю, у вас тут перемены везде, — сказал он поспешно. — Обои вот понаклеили. А голое-то дерево красивей, а?
— Возни меньше, — пояснила Вера. — Дачу вообще гораздо лучше снимать, чем иметь.
— Браво! — деланно хохотнул он и даже прихлопнул себя по коленке. — Ты прямо фразами Полины Карповны заговорила.
— Разве?
— Н-ну?!
— Точно! — заулыбался Вадик. — Мама всегда стонала, дескать, дом — это такая обуза!
— Прекрасно! — еще более оживился Игорь. — За перекличку поколений непременно требуется выпить!
Он налил морс в стаканы и галантно поставил один из них перед Верой.
— Верунчик, я предлагаю тост!
— С морсом? — засмеялась она.
— Жара, Верунчик, в жару нет напитка прекрасней… — он остановился, набрал в грудь побольше воздуху. — Вот, ребята, сколько у каждого отшумело, какие у всех перемены! Эпоха канула! Динозавры вымерли! Но все-таки, все-таки, ребята, мы — вот они мы! Стоит за это, а?
Он затеял этот маленький театрик с тостом, чтобы отвлечь Вадьку, не дать ему сказать о прошлом что-то очень, быть может, ненужное, но, уже говоря, почувствовал вдруг, что и должен был сказать что-то этакое, что восторг его самый настоящий, и лучшей минуты для этого восторга может уже и не быть.
Вера всплеснула руками:
— Конечно стоит! — схватила стакан. — Ну…
— Узнаю! — Вадька поспешно поднялся, тяжко скрипнув креслом. — Узнаю лучшего тамаду политеха. Только минутку, друже, минутку! Что ж это я, как же… — засуетился он. — Надо же Жанку, сразу надо было, нельзя же!
— Какую Жанку? — сказал Игорь с невольным неудовольствием человека, в чью высокую, светлую минуту вторгается что-то совсем неподходящее.
— Что значит какую? Я тебе не говорил разве, что у нас…
— Жабку, что ль?
Короткий смешок колыхнул Вадькино пузо.
— Тс-с! Это ты не моги. Она теперь солидная мать семейства и не позволяет таких, знаешь ли, вольностей.
— Да-да, ты говорил… — вспомнил Игорь.
Жабка — это было что-то совсем смутное и, кажется, неприятное из дальней дали отрочества, детства даже. «Не надо ее сюда, — хотел сказать он. — Зачем?»
Но высунувшийся в окно Вадик уже звал каких-то Юрку, Кольку; тотчас во флоксах мелькнули и исчезли с веселым криком две рыженькие головенки, а через пару минут на веранде появилась и Жабка, то бишь Жанна Дмитриевна Зыбченко.
— По мужу, Игорек, я Зыбченко. Зыб-чен-ко! — зачем-то по складам радостно повторила она.
Она была в брюках, мужской полосатой рубашке, в очках с золотыми дужками — маленькая и скорее худая, но широковатая женщина с нескладно длинными руками, совсем незнакомая… И все ж, случись, Игорь, черт побери, узнал бы ее в тысячной толпе, несмотря ни на какие годы, потому что рот был все тот же. Она весьма искусно красила его, только самую середку тонких, подвижных губ, но стоило ей улыбнуться или заговорить, и сразу видна была прежняя Жабка.
