Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2
Она часто увлекалась, но ни к кому не испытывала особенной привязанности и давно убедила себя, что все сказанное и написанное о возвышенной любви, о ее очистительной силе, — просто красивая фантазия. И вдруг — сама не может думать ни о чем, кроме Леонида.
Иногда она сердилась на себя за это, пыталась отогнать навязчивые мысли, но ничего сделать с собою не могла. Еще немного — и она, потеряв над собою контроль, заговорила бы с Леонидом первая, а если бы его не оказалось в метро и на тех улицах, по которым они обычно ходили на работу, пошла бы к нему домой.
Весь день ей не работалось. Она делала вид, что переводит, а на самом деле думала, думала, и, конечно, главным образом о Леониде.
Она как бы оглядывалась назад, вся ее жизнь проходила перед глазами. Немало было увлечений. Люди, с которыми она встречалась до сих пор, проявляли в отношении к ней одну корысть, — грубо говоря, добивались близости с нею. Они произносили нежные слова, клялись, но она со временем научилась разбираться в людях, понимать, что все это фальшь. Настоящей любви эти краснобаи не испытывали, — они старались создать иллюзию любви, получая от этого удовольствие. Взять того же Никонова, — он готов был даже жениться на ней. Вот уж кто лжив всем существом своим, — за все время их знакомства он не сказал ни слова правды, чувство хотел заменить дорогими подарками и собирался жениться на ней только из пошлого тщеславия, — почему не иметь красивую жену? Как она не раскусила его сразу, с самого начала? Впрочем, в то время она была очень одинока и несчастна…
Леонид — открытая душа, честен, правдив. При встречах с нею робеет, теряет дар речи, даже шутит как-то неловко. Разве все это не признак настоящей любви? Но — откуда его повышенный интерес к Никонову?.. Ну, ее прошлое никого не касается, — разве можно карать кого бы то ни было за заблуждения молодости? Может быть, она грешила чуточку больше, чем другие, но что из этого? Если бы она встретила человека, которого полюбила бы, жизнь сложилась бы совсем иначе. К несчастью, она не встретила такого человека… Но сейчас, сейчас ей никто, кроме Леонида, не нужен…
И она с нетерпением ждала вечера. Конечно, Леонид даже не подозревал ничего подобного, иначе он не мучился бы целый день и не ломал бы голову над тем, что скажет ей вечером при встрече. Ему очень хотелось взять Музу за руку, посмотреть в глаза и сказать самые простые слова: «Я вас люблю, очень люблю, так будьте же моей…» — но что-то удерживает его. Не боязнь, что она отвергнет его любовь, нет, а нечто другое… Пока между ними стоит Никонов, Леонид ни за что не скажет ей о своей любви.
Наступил конец рабочего дня. Леонид быстро привел себя в порядок и выбежал на улицу. Завернув в переулок, он вспомнил, что еще вчера Сергей просил его зайти в партком. Леонид остановился в нерешительности, потом махнул рукой и зашагал вниз по переулку.
Сегодня Муза нарушила ею же установленное правило — не дождалась, пока разойдутся все сотрудники института. На глазах у всех она поспешила навстречу Леониду.
— Вот и я! — сказала она, слегка задыхаясь.
— Я сегодня не успел пообедать и очень голоден. Не согласитесь ли составить компанию и пообедать со мной? — спросил Леонид.
— Почему же нет? С удовольствием! А где вы собираетесь обедать?
— Где вам угодно, в любом ресторане!
Леонид чувствовал себя на десятом небе: она снова рядом, все хорошо, а Никонов… Стоит ли сейчас вспоминать о нем?
— Лучше всего пойти туда, где меньше народу, — услышал он.
— В Москве таких мест не бывает, — рассмеялся он. — А вы знаете, где меньше народу?
— Тут, недалеко от моста, гостиница «Бухарест», там и ресторан. Это ведь не центр, может, и народу будет поменьше.
— «Бухарест» так «Бухарест»!
Они пошли переулками, чтобы сократить путь, мимо бывших купеческих домиков с облезлой штукатуркой. Сейчас эти домики — памятники былого чванливого достатка — казались карликами.
— Замоскворечье немного похоже на наши Сокольники, правда? — спросил Леонид, оглядываясь по сторонам.
— Чем?
— Такие же кривые улицы и переулки, такие же дома, покосившиеся от времени, как и у нас в Сокольниках, тихо, малолюдно, только здесь жили главным образом купцы, а у нас рабочий люд. Вот посмотрите, какой дом — приземистый, одноэтажный, с маленькими окнами, похожими на бойницы, а рядом двор. Здесь, наверно, жил с семьей купчишка так себе, средней руки, а чуть подальше, смотрите, дом уже двухэтажный, парадный ход прямо с улицы, рядом большой, тенистый сад. А ограда! Чугунная, фасонного литья. Такая ограда стоила немалых денег. Не иначе как в этом доме жил купец первой гильдии, владелец большого лабаза на Варварке или в Рыбном переулке…
— Странно, вас это еще интересует? Я родилась и выросла на Чистых прудах, недалеко от Мясницких ворот, и, откровенно говоря, мне ничуть не жаль старой Москвы, — задумчиво сказала Муза.
Разговаривая о пустяках, каждый из них невольно оттягивал время, когда придется говорить о серьезном.
Они дошли до гостиницы, поднялись на шестой этаж, в ресторан. Посетителей действительно было мало, они сели у окна.
— Кутнем? — спросил Леонид, просматривая меню.
— Просто пообедаем!
— А вина выпьем?
— Выпьем по бокалу, если вам так уж хочется.
Леонид заказал закуску, обед, бутылку вина и все так неловко, что Муза сразу поняла — ресторанный опыт у него небольшой. И это было приятно ей.
Молча выпили по бокалу вина.
Муза оказалась смелее и начала первая:
— Вы хотели о чем-то поговорить со мной.
— Хотел и хочу поговорить о многом. А вот с чего начать, не знаю… Прежде всего… мне было очень грустно без вас! — набравшись духа, сказал Леонид. — Потом хотел спросить, почему вы рассердились, когда я спросил вас о Никонове.
— Он нехороший человек, и о нем не стоит говорить…
— Что он нехороший человек, я знаю лучше вас, и узнал это значительно раньше…
— Разве вы знакомы с ним?
— К сожалению, знаком…
— Тогда расскажите все, что знаете! — Она слегка покраснела, тонкие пальцы ее нервно теребили край скатерти.
— Когда-то Никонов работал у моего отчима, начальника Главшерсти, главным механиком. Бывал у нас дома… Мы знали его как подхалима, подлизу, только отчим этого не замечал, а может быть, ему нравились именно такие помощники… Никонов занимался всякими темными махинациями, и за это его посадили в тюрьму. Совсем недавно он опять выплыл на поверхность…
— Разве он не за отца сидел?
— Значит, он сочинил для вас сказку о своих страданиях за грехи родителей? Действительно, отец его был городским головой, кажется, в Воронеже. Его расстреляли в годы гражданской войны за активную контрреволюционную деятельность. Но Юлий Борисович сидел за уголовщину, — это я знаю совершенно точно. Он — проходимец, аморальный человек. Вот почему его знакомство с вами огорчило меня…
Муза внимательно слушала Леонида, катая по скатерти хлебные шарики.
— И вы, конечно, подумали: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Не так ли?
— Нет, не так! Мне просто хотелось предостеречь вас! Вот и все…
— Я сама раскусила Никонова, но, к сожалению, с небольшим опозданием. А теперь, после вашего рассказа, нахожу объяснение некоторым странностям в его поведении. Впрочем, лучше не будем говорить об этом…
— Почему?
— Мне неприятно…
За окном сгустились сумерки. В небе появились первые, еще бледные звезды.
Леонид снова наполнил бокалы вином и, подняв свой, тихо сказал:
— Выпьем за доверие друг к другу!..
Муза только пригубила вино.
— Пора и честь знать! Пойдемте, уже поздно. — Не дожидаясь ответа, она поднялась.
Провожая Музу от метро до дома, Леонид впервые отважился взять ее под руку, и она не стала возражать. Около своего дома она быстро оглянулась по сторонам, поцеловала Леонида в губы и, не сказав ни единого слова, скрылась в подъезде. Счастливый, ошеломленный стоял Леонид под ее окнами и, когда в них зажегся свет, повернулся, медленно направился домой…
Спустя полчаса, когда Муза в легком халатике лежала на диване с книжкой в руке и больше думала, чем читала, за дверью послышался веселый голос Юлия Борисовича.
— Так поздно!.. — Муза стояла в нерешительности, не зная, открыть ему дверь или нет.
— Поздно? Время детское, — всего девять часов. Откройте, пожалуйста, у меня к вам дело!
Она попросила Никонова подождать, надела платье, поправила волосы, слегка подкрасила губы. Потом молча открыла двери и отошла в сторону.
— Долго, однако, вы заставляете ждать! — с шутливой укоризной сказал Юлий Борисович.
— Я была раздета, — почему-то оправдывалась Муза Васильевна.
— Что же вы смущались? Слава богу, я уверен, что это зрелище стоит всех ухищрений портных. — Юлий Борисович никогда не позволял себе говорить такие пошлости, и Муза Васильевна догадалась, что он пьян.
