Борис Изюмский - Подполковник Ковалев
Неловко сжимая под мышкой кулек с арахисом — знал, что Виктор любит его, — Грунев приблизился к постели.
Дроздов был бледен — видно, не отошел еще от операции.
Появившаяся сестра с острыми буравчиками глаз взяла у Грунева кулек, заглянула в него и, сердито сказав: «Не до того», унесла кулек.
Владлен сел на белую табуретку рядом с койкой, произнес с наигранной бодростью:
— Здорово, ефрейтор!
Белые губы Дроздова едва шевельнулись:
— Груня…
— Ну, как ты?
— Одюжу.
— Вот не повезло.
Губы Дроздова дрогнули в улыбке:
— Сами удивляемся…
Владлен, стесняясь, неуклюже притронулся к его руке:
— У нас в роте все тебя ждут…
Глаза Дроздова потеплели:
— Так уж и все.
— Точно. Будешь, как штык. Тело молодое, — повторил Грунев фразу, услышанную когда-то от хирурга. — Выздоровеешь — в отпуск домой…
Дроздов представил, как он в военной форме отправляется на свидание с Людмилой… А вот, вместе с Евгенией Петровной, входит в цех. И они открывают дверь в комнату мастера Трифона Васильевича:
— Ефрейтор Дроздов!..
А если частенько прихварывающей матери понадобится лекарство или даже путевка в санаторий — достанет. Матери солдата не откажут!
Привиделся Тайфун. Став на задние лапы, передние положил ему на грудь.
Дроздов так ясно представил все это, что даже чуть улыбнулся опять.
— Как взводный? — опросил тихо.
— Привет тебе передавал.
— Взаимно.
— Ты знаешь, — Грунев робко снова притронулся к руке Дроздова, — у меня такое предчувствие, что мы после армии еще с тобой встретимся…
— Запросто… после «дембеля»… уже треть отпахали, — ответил Дроздов и прикрыл глаза. Верно, устал от разговора.
— Ну, ладно, певчий дрозд, — с грубоватой нежностью сказал Грунев, — выздоравливай, я еще приду…
* * *В последний раз Санчилов проверил, все ли в порядке у него во взводе, и отправился домой. Сначала шел вместе с капитаном Градовым и лейтенантом Ткаченко — с ними Александр охотно сблизился и норовил встречаться почаще, зайти в гости или пригласить к себе. Влюбленность этих офицеров в технику была по душе Санчилову, да и порядочность их привлекала.
Они постояли немного на перекрестке улицы и, попрощавшись, разошлись в разные стороны.
По дороге Александр повел свой обычный разговор с Леночкой.
Страшно он по ней соскучился! Впечатление такое, что годы не видел. Правда, каждую субботу непременно вызывал на переговорную… И всякий раз задавал один и тот же, довольно дурацкий вопрос: «Так все остается в силе?» И она тихо, терпеливо отвечала: «В еще большей…».
Перед отъездам из Ростова в армию они условились: как только Леночка окончит университет, пожениться. Не раньше. Так хотели ее родители. Ну, бог с ними. Может быть, рассчитывали на проверку временем и расстоянием?
Но теперь все, как говорит Ковалев, предельно ясно. Вот только куда пошлют ее на работу?
«Ты знаешь, — мысленно говорил он Лене, — внутренне преодолев какой-то очень важный психологический рубеж, я в состоянии разумно поглядеть на себя и свою офицерскую службу. Честно признаюсь: мне очень по душе армейская жизнь с ее требовательностью, четким ритмом, напряженным и очень целенаправленным трудом. Все это делает меня другим. Выяснилось, что инженерные знания необходимы и здесь. Открываются заманчивые горизонты: можно поступить в адъюнктуру, стать ученым, преподавателем. Заняться, как я мечтал, кибернетикой, алгоритмами, проблемой переработки различной информации.
И — если не любишь покой — лучше офицерской службы ничего не найдешь!
После того, как я стал больше доверять сержантам, у меня освободилось время…
Оказывается, во мне есть и воля, и настойчивость, и, как ни странно, умение учить и воспитывать людей. Собственно, я и сам открыл себя нового…».
Санчилов повернул к реке. Она была еще заснеженной, но уже появились первые полыньи, сейчас синевшие под холодным светом луны. Приближение весны чувствовалось в особенной мягкой свежести воздуха.
…Подполковник Ковалев сказал на разборе учения: «У лейтенанта Санчилова есть способность к творческому решению тактических задач». Александру и приятен был подобный отзыв, и казался незаслуженным: неужели такое о нем? Не ослышался ли?
«Ты знаешь, как вели себя на последних учениях мои Дроздов и Грунев? — мысленно продолжал свой разговор с Леночкой Александр. — А остальные бойцы? Я горжусь ими и чувствую себя Драгомировым».
Ну, это он слишком. О Драгомирове. И об отзыве Ковалева напрасно, не подумала б, что хвастает. А вот о самом подполковнике ей надо рассказать: «Все, что и прежде наговаривал тебе на командира полка: „ходячий устав“, „монолитный Коваль“ — чушь и бред! Если говорить правду: вот бы на кого мне хотелось предельно походить. Предельно — это его словечко и заменяет такие, как „четко“, „ясно“, „хорошо“, „во всех деталях“ — и еще много других.
Я хотел бы достичь этого предела.
Теперь слушай о главном: как ты отнесешься к моему желанию остаться в армии?»
Это решение становилось все прочнее и окончательно укрепилось после недавнего разговора с командиром полка на стрельбище.
А дело было так. Ковалев встретил его и спросил:
— Не пострелять ли нам, Александр Иванович, из автомата?
В тот раз Санчилов стрелял необыкновенно удачно, словно какое-то вдохновение на него снизошло. Как олимпийский бог, стрелял!
Ковалев похвалил. Они сели на скамейку, в стороне. Спускались сумерки. Прокричала электричка на станции.
И подполковник стал опять, в какой уже раз, рассказывать о генерале Гурыбе, его работе, но теперь еще подробнее.
Проблема алгоритмов остро интересовала Александра и в университете. А после этого разговора с подполковником Санчилов подумал: «Разве невозможно создать распознающие, самонастраивающиеся и обучающие системы? Прав Эйнштейн: машина может решить любую задачу, но не в состоянии поставить ни одной. И, конечно же, автоматизированные „интегральные полководцы“ не в состоянии заменить командира, вырабатывающего замысел, человека с его творческими взлетами, дерзкой инициативой, критичностью ума, интуицией, предвидением боя…
Но командир обязан применять самые современные технические средства управления войсками. И в этом случае наука должна прийти ему на помощь…».
…Санчилов замедлил шаг, остановился у причала — здесь сейчас было так же пустынно и тихо, как тогда, на Дону, в их первый вечер.
«Очень важно, что ответит Леночка. Если она меня любит так, как я того хочу, то поймет мое желание и одобрит его. Потому что в первый вечер нашего знакомства и позже, в Ростове, говорила о великом счастье найти каждому свое призвание: „Это не может быть связано с соображениями корысти, материального благополучия“.
Значит, она такая же, как я. И думает, как я. И не заскулит, если понадобится оставить насиженную благоустроенную квартиру, город, обеспеченных родителей, отправиться в глушь…
Везде найдет свое место в жизни, будет учить детей, помогать мне. Далеко не каждая женщина способна стать настоящей женой офицера. Для этого необходима большая любовь, самоотверженность.
Конечно, встречаются ограниченные, мещанки, сибаритки. Но, бог мой, как они далеки от идеала офицерской жены. Если ты решишься идти со мной рука об руку по нелегкой тропе, поручик Санчилов будет счастливейшим человеком на земле. Получишь летом диплом, я приеду, мы сыграем свадьбу, и увезу тебя, мою единственную, в „полк Ковалева“».
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Владимир Петрович вышел на балкон своей квартиры. В предсумерках ясно проступала излучина реки. Медленно плыли вниз по течению последние льдины, и на заснеженном берегу распластались, словно выброшенные рыбины, просмоленные лодки. В серовато-синей воде отражались роща, баржа на причале, столбы…
Весна в этом году бралась медленно: в балках и лощинах еще притаился, до первого дождя, снег, но уже прилетели грачи, и в природе разлилось покорное, затаенное ожидание теплых дней.
Говорливая электричка прошла по высокому мосту.
Где-то далеко натруженно брал подъем «МАЗ». Сиреневое небо прочертила золотистая, подрумяненная заходящим солнцем линия, оставленная истребителем.
Владимир Петрович только что звонил Вере в больницу, сказал, что дома, и она обещала скоро прийти. Пожалуй, успеют попасть на концерт югославской эстрады.
Он приготовил Вере сюрприз: в округе обещали две путевки в ялтинский санаторий на апрель. Владимир Петрович полтора года не отдыхал, и сейчас это было бы весьма кстати. Можно прихватить с собой рукопись…
…Отголоски дневной жизни еще не улеглись в его памяти. Написал отменную характеристику Крамову для поступления в высшее военное училище… Васильев к ленинским дням разослал письма… И в Таганрог, Евгении Петровне: «Ваш земляк и заводской воспитанник — уважаемый в роте человек…» Недурно звучит для «соловья-разбойника».
