Борис Дубровин - О годах забывая
Глаза капитана внимательно и неторопливо осматривали текучий поток лиц. Сросшиеся темно-русые брови хмурились. Грусть подернула коричневые глаза. Летели отрывочные мысли, вспомнились слова песни: «Самолеты меня уносили, корабли увозили…» «Не плавал я никогда на корабле, да и летал-то несколько раз, ведь служил в Туркмении столько лет… Не сломили меня непогоды… Нет, конечно… Но лучшие годы ушли… Нет, неправда, не ушли, со мной, со мной мои лучшие годы… И зачем привязалась песня?»
Лука Белов и Липа с транзистором уже проходили мимо Михаила, но, приглушенное толпой и расстоянием, еще раз прозвучало:
Но забыли меня самолеты,
И забыли меня корабли…
«Забыли, — подумал капитан, — но не корабли, не самолеты, она, она меня забыла…»
Капитан нахмурился еще суровей и заставил себя думать о предстоящих делах. И снова мысленным взглядом обратился к Кулашвили. Какой цельный характер!
Михаил поправил плащ-накидку на плече Никитина и глазами показал ему на проходящую пару. Массивные, жирные щеки толстяка методично двигались — пережевывал что-то. Его спутница с транзистором в руке горделиво плыла, как бы не удостаивая платформу прикосновением своих каблучков. Она почти парила, легкая и стройная.
Кулашвили был невозмутим. Он вспомнил свою первую встречу с контрабандистами, которую провел в растерянности. К тому времени были на его счету задержанные нарушители на далеких заставах, стреляли в него — повидал немало, но его поразила неторопливая и спокойная операция по досмотру личных вещей. Досматривал не он, а таможенник Алексей Прозоровский. Безукоризненно вежливый, элегантный, с тонкой привлекательной улыбкой, он появлялся на пороге купе международного вагона. Мужчины подтягивались, распрямляли плечи, ощущая силу и ум, излучаемые Прозоровским. Женщины старались понравиться человеку, невольно привлекавшему к себе. И досмотр для тех, кто не вез контрабанду или запрещенные вещи, не вызывал болезненной реакции или внутренней обиды.
Пальцы Алексея Прозоровского перебирали чужие кофты, пиджаки, касались вещей, до которых всю жизнь дотрагивались только их владельцы. Кулашвили, тогда еще новичку, казалось, что в этом недоверии было что-то противоестественное. Но когда пальцы Прозоровского в тюбике зубной пасты нащупали золотое кольцо с квадратным драгоценным камнем, многое изменилось во взглядах Михаила Варламовича.
Прошло время… Теперь он знал свое дело. Вот и сейчас он принял к сведению злобный шепот, прошелестевший со змеиным посвистом за спиной. Он без обиды оглянулся на толстенного, дюжего Луку. Лука обернулся, лисьи глазки вильнули. Липа потянула мужа за рукав, и они зашагали дальше по перрону, время от времени поглядывая на небо: первые капли дождя обещали испортить великолепную прическу Липы. Она и муж вежливо кивнули человеку среднего роста, коротконогому, в затемненных очках. Он ответил им и переложил букет цветов из левой руки в правую. Человек этот, видимо волнуясь, провел рукой по своим бурым волосам, как бы стирая капли дождя, и шагнул к вагону.
— Это прошли Лука Белов и Липа, его жена, — говорил Михаил ефрейтору Никитину. — Опытные. Стараются провозить контрабанду не в мою смену. Он — хитрый, ловкий, изобретательный. Академик в этом деле. А уж лазейки на паровозе знает на удивление! Не раз меня в дураках оставлял. Боюсь, еще не раз оставит. Жена — проводница, тоже штучка, это профессор по вагонной линии. Запомни ее. Ого, дождь, видно, будет немаленький. Обрати внимание вон на того… в белой рубашке с закатанными рукавами, с волнистыми волосами и жестким лицом. Он о чем-то говорил с Лукой. Даже издали видна его злость. И этот из их компании. Он то вялый, как вареная рыба, то энергия так и хлещет из него. Эдик, Эдуард Крюкин. Людям говорит, что их любит, но большего человеконенавистника я не встречал.
— А кому этот, в очках, цветы вручает? — спросил Евгений Никитин.
Девушка с правильными чертами лица с милой застенчивостью в каждом движении принимала цветы.
Михаил, сняв фуражку, медлил с ответом.
Евгений взглянул на него и удивился, с какой нежностью смотрел на девушку прославленный старшина-пограничник Михаил Кулашвили. Дождь смочил его густые черные волнистые волосы, капли стекали по летящим бровям и прямому носу, по волевым складкам около губ и выпуклому раздвоенному подбородку.
К девушке подошел подтянутый лейтенант милиции и козырнул ей, улыбаясь так сердечно, что смущение ее ослабло. Она благодарно взглянула на лейтенанта, а он козырнул ей снова и шагнул навстречу выходящей из вагона высокой женщине с мальчиком лет тринадцати. Мальчику хотелось броситься к отцу. Но он старался держаться солидно и не опережал мать. Она сияющими, влюбленными глазами смотрела на лейтенанта, который заботливо протягивал ей плащ.
— Анечка, милая, наконец-то. Скорее оденься. — Он поцеловал ее в губы, обнял сына, по-приятельски похлопал его по плечу: — Ты за эти дни еще подрос, Арсений. Ну-ка, накинь, — и подал ему плащ поменьше. Вернее, не плащ, а плащ-накидку, укороченную, но настоящую плащ-накидку.
— Я взял три билета на спектакль, — сказал лейтенант жене.
Она благодарно кивнула.
— Надеюсь, что не только будут хорошие артисты, но и пьеса нам понравится.
— Посмотрим!
— Посмотрим, поспорим…
«Посмотрим, поспорим, и каждый останется при своем мнении», — хотел сказать Арсений, но тут глаза его просияли.
— Папа, мама, вон Михаил Варламович! — воскликнул он с нескрываемой восторженностью.
Отец заулыбался, кивнул жене, помогая застегнуть плащ.
— Я сама, Алешенька, я сама, — говорила она, радуясь его неизменной заботе. — Твой друг рядом, подойдем к нему.
— А как же! Не проходите мимо друзей! Их так мало! Хорошо тому, кто за всю жизнь нашел хоть одного настоящего друга.
И они двинулись к Михаилу Варламовичу.
— Как дома? — шепнула Аня.
— Порядок! Колька остался у бабушки без капризов?
— Конечно! Мастерит свои микрояхты! Одна уже под парусом!
— Здравствуй, Миша! — сказал лейтенант, крепко пожав руку старшины и задержав ее в своей руке.
— Здравствуйте, Михаил Варламович! — очень уважительно поклонилась Аня.
— Здравствуйте! — Арсений радостно глянул на Михаила Варламовича. — Ни у кого троек нет. Скоро на занятиях оружие будем разбирать? — и улыбнулся, увидев взгляд Михаила Варламовича.
Они кивнули и Евгению Никитину, который стоял в стороне и наблюдал в это время за худощавым, с волнистыми волосами Эдиком Крюкиным: тот, проходя, боком задел Кулашвили. Издали он показался похожим на Михаила ростом и походкой. Но вблизи лицо его, с черным червячком подбритых усиков, было скользким и неприветливым.
Не обратив никакого внимания на Эдика, Михаил ответил на поклон Ане, притянул к себе Арсения. Тот просиял.
А лейтенант заговорил:
— Ты слышал, Миша? На смотре художественной самодеятельности Нина первое место заняла. Моя Аня просто восхищается ее мастерством. Да и я тоже. Сколько искренности, тепла, непосредственности! Душа светится в ее танцах. Кажется, все дается ей без труда…
Эти слова озарили лицо старшины, как будто лейтенант похвалил и его.
— Алеша, познакомься. Это наш новый младший контролер — Евгений Никитин.
— А это мой лучший друг… лейтенант, Алексей Глебович Чижиков, наш участковый.
Евгений и Алексей обменялись рукопожатием.
— Первый раз? Что-то я вас прежде не видел ни в вашей части, ни в городе, ни на вокзале.
— Да, товарищ лейтенант, самый-самый первый раз.
— Эх, где мой самый-самый первый день, когда я в такой же форме пограничника начинал службу в Брестской крепости?.. Волнуетесь, наверное, а?
— Алеша, дорогой, интервью брать у него рано. Волнуется, волнуется он, и я волнуюсь. Знаешь, ведь первые шаги все определяют… Вот и стоим под дождем. Может, он смоет наше волнение. А как состав предъявят, так и начнем!
— А дождик наяривает! Вот разошелся! Ну, не буду задерживать.
Алексей Глебович мягко улыбнулся, кивнул и вместе с женой и сыном смешался с толпой.
Дождь разошелся. Сквозь летящие струи Михаил еще раз посмотрел в сторону Нины Андреевны, поискал глазами Алексея Глебовича Чижикова, мягко говоря Никитину:
— Ты чем-то понравился ему. Он вообще добряк, все для других. Но так вот разговориться с первого раза для него не просто. Его хобби — яхта. Строит пока модель. Сам чертеж сделал.
— Ты заметил типа с усиками, который задел меня? — спросил Михаил, когда они остались вдвоем с Никитиным.
— Заметил. У него из левого кармана что-то немного выпирало.
— Правильно! — похвалил Михаил Варламович, глядя на перрон, по которому разгуливал дождь, подгоняя людей и делая их похожими друг на друга.
