Борис Дубровин - О годах забывая
Карпенко удивился переменам в Огаркове: его лицо за ночь разительно осунулось, будто став длиннее, опало. В глазах, таких же хмельных, как и вчера, пробивался страх. Это выражение было знакомо гарпитологу, он наблюдал его у посетителей террариума, когда им казалось, что стекло ненадежно отделяет их от змей. Сегодня попутчик напоминал боксера, побывавшего в нокдауне, но верящего в победу.
— Ну, как задание обкома? — поинтересовался Карпенко.
Огарков сделал вид, что изучает ссутуленную даль пустыни. Потом, приняв значительную позу, покровительственно и доверительно заговорил:
— Тут, знаете ли, есть весьма любопытные объекты для строительства, есть и оригинальные субъекты. В частности, по заданию обкома я навестил своего давнего приятеля. Он в фантастических количествах отлавливает ядовитых змей! Знаете — удивительный человек!
— Атахан Байрамов! — дал справку Расул. Дружба с шофером Салихом сделала Расула местным энциклопедистом. — И ловит таких, за которых платят подороже! Говорят, деньги-меньги кому-то переводит. Не верю! Салих, мой друг, знает!
Из букета роз донеслось грозное шипение. Вспомнив страшную ночь, Огарков весь поджался и замер. Его губы побелели. Он с трудом превозмог себя:
— Какой чудесный букет! Совсем не завял, видно, на ночь ставили в воду? — Он поднес свой строгий, исполненный державного величия нос к лепесткам: — Знаете, во мне еще так живы впечатления от встречи с моим другом, — он искоса глянул на синяк Курбана, — так живы!.. — Но тут змеиное шипение прервало его разглагольствования. Кровь отхлынула от лица. Теряя силы, он уткнулся в букет.
— Ах, забыл, забыл! Как мог?! Назад! Скорей назад! К юрте Атахана! Как можно скорей! — ощупывая чемоданчик, заторопил шофера Карпенко.
— Мы вас здесь подождем на дороге, — облегченно выдавил Огарков.
— Слушай, душа любезна, что такое! Время нет. — Машина крута развернулась, взметая песчаный пожар, ринулась назад.
Курбан потрогал синяк, поправил галстук.
Огарков вдруг ощутил в себе сломленность, опустошенность. Ночь, проведенная в обществе змей, запомнилась ему на всю жизнь.
— Подержите букет, я мигом! — сунул в руки Огаркову свои розы Карпенко, а сам с чемоданчиком побежал к юрте.
Потревоженные змеи злобно зашипели.
— Подержите, Курбан. — Огарков поспешно дрожащими руками передал «шипящие» розы молодому специалисту.
— А! Так это по заданию обкома вы у Людмилы Константиновны последние деньги забрали, гражданин Огарков? — повернулся Расул. — Это мне не Салих сказал, это своими ушами слышал. Деньги…
— Хочешь получить за работу — довезешь, получишь, а сейчас нечего разводить тары-растабары, — отрезал Огарков так грозно, что орлиный профиль Расула начал смахивать на профиль мокрой курицы.
XXVII
Карпенко постучал в дверь юрты.
Молчание. Долгое. Точно жизни за дверью нет.
Карпенко постучал еще и уже нажал на дверь, когда она отворилась, и через плечо Атахана гарпитолог увидел восковое лицо мальчика. Людмила Константиновна и Наташа склонились к нему. Жена главного механика протягивала пиалу, Наташа смачивала в ней вату.
— Я во всем виноват, я виноват, чуть не забыл, — зашептал Карпенко Атахану, когда тот вышел и притворил за собой дверь.
— Да что такое? — ничего не понимая, опросил Атахан.
— Я в этой суматохе совсем забыл… Кроме той сыворотки, привезенной тебе, захватил я и самую главную. Ее надо развести с новокаином. Я новокаин тебе передал, а сыворотку — нет! Удивительной силы! — Он раскрыл чемодан, достал коробочку, тщательно обернутую плотной бумагой и перетянутую резинкой. — Да, да, удивительной силы! В безнадежном состоянии были, — спасли. Проверено, проверено. Как я мог забыть?! Предложи врачу, там все написано. Ну — удачи! И прости! — Он махнул рукой, а Атахан, не теряя ни секунды, распахнул дверь в юрту и передал Наташе коробочку.
Наташа открыла коробочку. В ней в два ряда лежали запаянные ампулы. Под ними белело наставление. Наташа попыталась прочитать, но буквы прыгали перед глазами.
— Прочти ты, — почему-то на «ты» обратилась Наташа к Атахану, но он в суматохе не заметил этого. — Нет, нет, я сама. — Прочла, покачала головой, прикусила губы.
— Боюсь, это не то… — положила коробочку на табуретку, около раскладушки.
Не раз смотрел Атахан в глаза смерти, не раз змеиной головой она целилась в него. Не раз смотрел в глаза нарушителя, один на одна над пропастью. Сантиметры решали все! Не раз у виска свистели пули, а одна пробила фуражку. Не раз бывало страшно. Но перед закрытыми глазами воскового Павлика, который стал для него всем в жизни, он испытывал почти мистический ужас. Что-то роковое было в задержке с приездом врача, с «ночным вызовом» Наташи к Огаркову, наконец, с тем, что, никогда и ничего не забывая, Карпенко забыл самое главное!.. Павлик как бы таял, жизнь уходила.
Атахан не мог смотреть в лицо, в закрытые глаза Павлика.
— У меня кровь первой группы. Возьмите… дайте ребенку.
Наташа отрицательно махнула рукой.
— Опять перебои сердца, — услышал он шепот. — Опять перебои… Пульс… Пропадает… Нет, нет пульса… Вот как будто пробивается, нет, опять нет…
— Неужели нет надежды? — спросил кто-то.
Он сам суеверно боялся произносить это слово и не отваживался спрашивать. Повернулся, увидел лицо Наташи. Словно уже все силы отдала Наташа ребенку. Она была бледнее Павлика, нестерпимо блестели ее сухие глаза.
— Неужели нет надежды? — покорно спросила жена главного механика.
— Тихо! Тихо! — хрипло оборвал ее Атахан. — Нечего живого хоронить! Наташа, я верю Карпенко больше, чем себе, его лекарство меня спасло. А это, он клянется, сильнее. Оно проверено. Ведь если, — он чуть было не сказал «если надежды нет», — ведь если медлить… Попробуй! Ну!
Как она медлительна, Наташа, будто это не ее руки и не ее пальцы! Она смотрит на шприц и не видит.
— Вот шприц!
— Где?
— Вот он, перед тобой.
Теперь не надевается игла, выскальзывает. Наташа еще колеблется! Но как поторопишь?..
Вот наконец она берет ампулу, надламывает. Руки ее дрожат. Не ту ампулу взяла!.. Нашла и взяла нужною. Зачем-то снова читает наставление, роняет ампулу. У самой земли подхватывает ее…
— Пульс исчез!
А движения ее рук все еще медленны, почти сонны, словно в кадрах замедленной съемки. Но вот наконец укол. Все замерли около Павлика, все ждут… Секунда, секунда… Никто не дышит.
— Нет, — отворачивается жена главного механика. Спина ее содрогается, слезы расплываются по кольцам.
— Бедный Павлик! — уткнулась в ладони Людмила Константиновна.
— Поздно! — И Наташа, держа пустой шприц, встала.
Громко зарыдала жена главного механика.
Заплакала Наташа.
— Шевельнулся! — закричал Атахан.
Все отпрянули и тут же повернулись к ребенку.
Дрогнули веки, приоткрылись и закрылись глаза. Дрогнули губы, и вдруг он открыл глаза, увидел Наташу, зашелестел его шепот:
— Я письмо твое не привез… Рисунки Юлькины привез. Ты не расстраивайся, мама! — Он оторвал руки от груди, потянулся обнять Наташу, но руки его упали.
XXVIII
Полковник Муромцев замолчал, положив руку на горло, короткими пальцами разминая подступивший комок.
Рюмки наши стояли нетронутыми. В окно кухни пробивался утренний свет и смешивался с электрическим. Все было на прежних местах. Разве только блестела поверхность холодильника и отражала первые солнечные лучи. Но как изменилось все! Глаза Муромцева, в которые я неотрывно смотрел несколько часов, казались удивительными.
Евгений Владимирович вздохнул и, глядя куда-то вдаль, сказал:
— Бывают такие несчастья и неудачи, что и думать о них страшишься. Но вот они обрушиваются, вот они должны сплющить нас, раздавить!.. Тут совершенно неожиданно мы обнаруживаем в себе такие скрытые резервы сил, каких и не знали, и стойко встречаем все испытания, еще других ободряем и выходим из схватки более крепкими!
Он, по-моему, обращался не ко мне, а к ним — к Наташе, к Атахану, к Людмиле Константиновне, к Павлику…
Меня так и подмывало поторопить его: «Ну, а дальше, дальше! Жив ли Павлик?»
Евгений Владимирович был так взволнован и выглядел таким усталым, словно провел бессонную ночь возле больного сына, а исход болезни еще не ясен.
«Наверное, Павлик умер», — подумал я.
— Евгений Владимирович! Телеграмма-то…
— Что ж, телеграмма так телеграмма, — и придвинул мне бланк с тюльпанами.
Не скрывая нетерпения, я схватил бланк и развернул:
«Большое спасибо за все. Всегда ваш Байрамов».
— Байрамов?! — чуть не выкрикнул я.
— Да, это целая история. Сейчас фотографии покажу.
