Петр Капица - Они штурмовали Зимний
— Немедленно сложить оружие. Если через три четверти часа не выполните приказания, по особняку Кшесинской будет открыт артиллерийский огонь.
Из крепости прибежал запыхавшийся связной.
— Приказано всем сняться с якоря и перейти к нам, — доложил он.
— Есть, — сказал дежурный, — будет исполнено. — Он протяжно свистнул в боцманскую дудку и выкрикнул:- А ну, братва, живо снять пулеметы и... форсированным в крепость!
Никто не стал возражать. Быстро сняв пулеметы, матросы небольшими группами стали покидать дворец Кшесинской. Они огибали бульвар, пересекали Каменноостровский проспект, пробегали по деревянному мосту через Кронверкский пролив и скрывались под аркой Иоанновских ворот крепости.
За толстыми стенами Иоанновского равелина шла спешная подготовка к обороне: солдаты и матросы прямо на валу устанавливали пулеметы.
Тарутин и Проняков были направлены на Зотов бастион. Он находился в северо-западной части крепости. Чтобы попасть в него, надо было пройти в Другой конец мимо собора и Монетного двора.
На валу Зотова бастиона росли редкие деревца, кустики бузины и так заманчиво зеленела трава, что хотелось прилечь, вытянуться под теплыми лучами солнца и хоть на часок сомкнуть глаза.
Внизу, почти под самой стеной, поблескивала зеленовато-темная вода неширокого Кронверкского канала. Прямо за ним виднелись каменные здания, справа — густо покрытые листвой деревья парка, а слева — «Американские горы» Народного дома и сетчатые клетки зверинца. Звери, видно, голодали, так как с той стороны то и дело доносился тягучий вой, тявканье, рык, похожий на раскаты грома, и могучий всезаглушающии рев.
— Слон трубит, — определил Тарутин. — Говорят, он пудами овощи и хлеб жрет. А нам с тобой хоть бы полбуханочки. Живот здорово подвело: со вчерашнего утра ничего не ел.
— Нда-а, — протянул Проняков. — Сейчас бы тепленького ржаного хлебца с прокладочкой из сальца. Вкуснота!
— Знаешь что?. — вдруг решил Тарутин. — Ты тут поглядывай, а я мигом обернусь! Не видал, где камбуз?
— Нет, не примечал. Ты у солдат спроси, может, чайная или тайная лавочка есть. Вот тебе деньги.
— Не надо, — отказался Иустин. — Своих хватит.
Он спустился вниз и скрылся за каменными строениями. Проняков, присев на корточки, стал зорко поглядывать по сторонам. Минут через пять он приметил движение в парке: вдали от дерева к дереву перебегали солдаты. В руках у них были винтовки, а за спинами горбатились ранцы.
«С фронта прибыли, — догадался Проняков. — Неужто воевать с ними придется? Ничего глупей не придумаешь! Они ведь хотят того же, чего и мы. Вот Подлецы соглашатели, все запутали!»
— Эй, за пулеметом, не зевать! — крикнул он соседям.
— Видим, — ответили пулеметчики. — Пугнуть бы надо, чтоб близко не подходили!
— Но-но! Я вам пугну! — послышался снизу грозный голос. — Без команды — ни одного выстрела.
***
Войска Временного правительства, обойдя Петропавловскую крепость с востока и запада, стягивали вокруг нее плотное кольцо. Они подходили все ближе и ближе. Уже был занят парк, заполнены прилегающие улицы и проспекты.
Матросы сумрачно наблюдали за подготовкой противника к осаде.
Многие нет-нет да поглядывали в сторону моря: не покажутся ли на Неве дымы кораблей, идущих на помощь. Но широкая река была пустынна.
К Иоанновским воротам подошел парламентер. Размахивая белым флажком, он выкрикнул:
— Эй, в крепости! Вышлите для переговоров своих парламентеров. На размышления даем полчаса.
Парламентер ловко повернулся кругом, звякнул шпорами и ушел.
Осажденные выбрали для переговоров трех человек. Но к ним присоединились еще офицеры из гарнизона крепости. Они вместе прошли сквозь цепи войск и скрылись за деревьями парка.
Переговоры велись долго. Наконец парламентеры появились на улице. Они возвращались в крепость нахмуренными и с какими-то незнакомыми морякам людьми.
— Все ясно... Сдаваться! — определил Иустин Тарутин. — Ораторов для уговора ведут. У-у, трусы. Весь флот опозорят. Но я никому не подчинюсь и оружия не сдам. Без меня позорьтесь.
— Что же ты, один воевать будешь? — спросил Проняков.
— Буду, — упрямо ответил Иустин. — Не испугаюсь!
Он зарядил винтовку обоймой, сел в тень под куст и, сердито сверкая глазами, закурил.
— Слушай, Иустин, давай без глупостей! — сказал Андрей. — Ты же моряк и понимаешь, что без дисциплины нашему брату невозможно.
— И ты туда же! — перебил его Тарутин. — В уговаривающие записался?
Андрей чуть было не вспылил, но удержался и ответил с укором:
— Уговаривать дурней не такое уж большое удовольствие, но напомнить я обязан… из-за мелкого желания покобениться нельзя подводить товарищей. Подчиняйся большинству. Прошу только одного: посиди тут, пожалуйста, без всяких фокусов, а я мигом вернусь.
— Ладно, катись…
Оставив Тарутина, Проняков пошел к Петровским воротам… У Меньшикова бастиона он увидел митингующих. Там дело уже дошло до голосования. Большинство согласилось подчиниться призыву большевиков и сдать оружие.
Вскоре в крепость въехали два грузовика и остановились посреди двора. В их кузова полетели винтовки, шашки, палаши, револьверы, пулеметные ленты. Многие матросы бросали винтовки без затворов, револьверы без барабанов.
Проняков, боясь, что взбешенный Тарутин натворит без него глупостей, бросил свою винтовку в общую кучу и поспешил к Иустину, забрать его оружие. Но тот заартачился:
— Не отдам! Пусть ни мне, ни им.
Схватив свою винтовку, он вышел на стену и закинул ее в Кронверкский залив. Туда же полетели и подсумки с патронами. Потом он вытащил из ножен палаш, торопливо вырыл им под кустом небольшую продолговатую яму, уложил в нее свой маузер и сказал:
— Давай и твой; может, еще вернемся сюда. Оружие пригодится.
Оба маузера он аккуратно обернул куском толя, валявшимся у стены, засыпал яму землей и начал утаптывать. А Проняков тем временем выскоблил на кирпиче крепостной стены стрелку с цифрой «4».
— Смотри, — сказал он, — от нее ровно четыре шага.
— Есть, — ответил Тарутин. — А теперь пошли сдаваться. Шут с вами, подчиняюсь.
Но сдаваться было некому. Солдаты, осаждавшие крепость, вошли только в Иоанновский бастион.
Позже в крепости появились какие-то военные и штатские. Установив на открытом воздухе столы, они стали записывать сдавшихся матросов и отпускать через Петровские ворота в Иоанновский бастион.
Матросы стали покидать крепость. Солдаты, заполнившие дворик Иоанновского равелина, стоявшие у наружных стен крепости и моста, видя молодых безоружных моряков, удивились:
— Да это ж наши годки! А говорили, что тут бандиты какие-то.
Глава двадцатая. НА ВОЛЕ И В ТЮРЬМЕ
На углу Садовой и Невского Дементия Рыкунова зацепила пуля, посланная с крыши высокого дома. Рана была болезненной, но не опасной: пуля, пройдя сверху донизу вдоль лопатки, не задела кости, а пробила лишь мякоть на левом плече.
Вечером, меняя ему дома повязку, Игнатьевна спросила:
— А где же ты Васю оставил?
— Скоро придет, — заверил ее юноша, но и сам встревожился: «Куда же он делся? Не убили ли его?»
Он не стал ужинать, а выпил лишь кружку воды и прилег на топчан. Рана горела, боль отдавала в виски. Дементий закрыл глаза и вдруг почувствовал слабость и головокружение. Где-то во тьме слышалась стрельба, гул голосов. Звуки сливались, походили на перезвон кузнечных молотов... замелькали полосы раскаленного железа, и от горнов дохнуло жаром…
Игнатьевна часа через два разбудила беспокойно ворочавшегося во сне парня.
— Васи-то нет, — сказала она.
Дема с трудом поднялся, тряхнул головой, чтобы согнать с себя сон, и вновь почувствовал, как под ним заколебался пол и поплыли стены. Он схватился за край стола.
— Э-э… парень! — воскликнула Игнатьевна. — Да у тебя никак жар?
Она заглянула ему в глаза, дотронулась рукой до горячего лба.
— Ложись-ка в постель. Горе мне с вами.
— Ничего, бабушка. Вот посижу немного... и пойду искать.
— Куда ты такой пойдешь? Еще рану разбередишь. Отлежаться надо.
Игнатьевна помогла Деме раздеться, положила ему на лоб мокрое полотенце и пошла на завод. Найдя Савелия Матвеевича в завкоме среди дружинников, она спросила:
— А Васю моего не видели?
Лемехов, как бы припоминая, начал теребить ус.
— Да он будто с матросами был. Не пошел ли ночевать с Филькой на «Аврору»? Нынче многие наши ноги стерли. Шутка ли — пройти столько верст! И Вася заметно прихрамывал, — выдумывал кузнец. — Не беспокойся, Игнатьевна, вернется. Завтра я сам на Франко-русский схожу.
На другой день Петроград стал походить на оккупированный город: по мостовым, грохоча колесами, двигались пушки, двуколки, походные кухни, всюду разъезжали конные патрули и стояли заставы. Юнкера и донские казаки хватали всякого, в ком подозревали участника демонстрации, и тащили в штаб военного округа.
