Петр Капица - Они штурмовали Зимний
— Ничего я не обязан.
Видя, что с этим тупым человеком спорить бесполезно, путиловец потребовал:
— Тогда вызовите конвойных из военной комендатуры.
— Вот это можно, — согласился начальник отделения милиции и пошел звонить по телефону в соседнюю комнату. Оттуда слышно было, как он крутил ручку аппарата и кричал: «Алле… Алле».
Неожиданно с улицы вошли церковный сторож и с ним долговязый человек в плаще-накидке и таких же офицерских сапогах, какие были на арестованных.
«Мокруха, — узнав его, удивился Кокорев. — Не связан ли он с этими типами?»
Аверкин, беглым взглядом окинув путиловцев и их пленников, без всякого стука открыл дверь в кабинет начальника милиции, пропустил в нее сторожа и прошел сам.
«Надо бы и его задержать», — решил Кокорев. Он поднялся и, велев товарищам зорче следить за арестованными, приоткрыл дверь в кабинет.
Увидев его, начальник отделения рявкнул:
— Нельзя. , закрыть!
Но Кокорев решительно шагнул в комнату.
— У меня важное заявление, — сказал он.
— Какое еще заявление?! — багровея, заорал милицейский и пошел навстречу, с явным намерением выставить Кокорева за дверь.
— Задержите этого типа, — потребовал Василий. — Он провокатор.
— Чего? — как бы не расслышав, переспросил начальник отделения. И вдруг, неожиданной подножкой и ударом в грудь, сбил Василия с ног.
— На помощь! — крикнул Кокорев товарищам, стараясь вырваться из сильных рук. Но на него набросились Аверкин и второй милиционер. Втроем они заткнули юноше рот, обезоружили его и связали.
Товарищи, видимо, не слышали крика Кокорева, потому что из общей комнаты никто не отозвался.
Начальник отделения, вызвав трех милиционеров, начал договариваться, как обезвредить путиловцев.
Вскоре из общей комнаты послышались крики и шум борьбы.
***
Кронштадтские моряки, пройдя с музыкой по Невскому, повернули на Литейный проспект.
Когда голова кронштадтской колонны стала приближаться к Кирочной улице, последние ряды ее внезапно были обстреляны из пулемета. Кто стрелял, установить было трудно, так как матросы подняли ответную стрельбу.
— Ложись! — кричали солдаты морской пехоты.
— Стой! — требовали начальники колонны. — Без паники!
Демонстрация смешалась. Одни попадали, другие кинулись врассыпную к подъездам, под арки ворот, в подвальные магазины. На панелях началась давка. А матросы, оставшиеся на мостовой, продолжали беспорядочную стрельбу по невидимому врагу.
На проспект откуда-то выкатил броневик. Он стал водить стволом пулемета по этажам домов, как бы отыскивая цель.
Стрельба стихла. Вокруг слышались стоны раненых. Матросы подняли с мостовой окровавленного, с выбитыми глазами солдата и понесли на руках, чтобы все видели жертву обстрела.
— Лови подлецов... бей их!
Некоторые моряки кинулись к домам, разыскивать провокаторов, стрелявших из окон, остальные — лавиной, без всякого строя, двинулись дальше.
Впереди цепью шагали обозленные матросы с винтовками наперевес и зычными голосами предупреждали любопытных обывателей.
— Закрой окна!.. Стреляем без предупрежденния!
Грозным и бурным потоком кронштадтцы подошли к Таврическому саду. Здесь они подравняли ряды и выстроились в длинную колонну.
На Шпалерной улице и за решеткой сада толпились тысячи возбужденных рабочих и солдат. Послышались голоса:
— Матросы идут... пропусти матросов! Огромная толпа, густо запрудившая улицу перед дворцом, стала сжиматься, освобождая проход.
Грянул оркестр. Моряки, четко печатая шаг, подошли к железным воротам массивной решетки и остановились.
Таврический дворец охранялся юнкерами и казаками. Бронированные автомобили настороженно стояли по углам и угрожающе водили стволами пулеметов.
Руководители демонстрации, выбранные для переговоров, ушли во дворец, а матросы, закрутив махорочные цигарки, остались ждать.
Минут через сорок делегаты кронштадтцев вернулись возмущенными:
— Соглашатели назвали нас мятежниками и потребовали, чтобы мы ушли отсюда, — сообщили они. — Оказывается, по их сведениям, это мы подняли стрельбу в городе. Уже подписан приказ о вызове войск с фронта... Они хотят усмирить нас.
— Гнать их! Довольно церемониться с предателями! Долой соглашателей! — закричали матросы.
Но выступать против заседавшего во дворце Всероссийского исполнительного комитета и войск, вызванных им, было безумием. Ведь матросы пришли требовать всей власти Советам. И вдруг Советы против них!
Центральному Комитету большевиков пришлось принять срочные меры: объявить демонстрацию законченной и просить солдат и матросов не противиться приказу, а мирно разойтись по кораблям и казармам.
Моряки вняли просьбам, но в Кронштадт не вернулись, а решили остаться на ночевку в Петрограде. Большинство отправилось на Васильевский остров в Морской корпус и Дерябинские казармы, а остальные — на Петроградскую сторону, в Петропавловскую крепость и в здание Центрального Комитета большевиков.
Иустин Тарутин попал на Петроградскую сторону. Во дворце Кшесинской к нему подошел сигнальщик с «Океана» Андрей Проняков и не без иронии спросил:
— А ты какими судьбами тут?
— Тобой полюбоваться на сухую вахту пришел, — хмурясь, ответил тот. — От своих отбился.
— Прямо не верится: анархист и вдруг... охраняет Центральный Комитет большевиков. Чудеса!
— Ладно, будет, без тебя тошно!
Видя, что Иустин сильно расстроен событиями прошедшего дня, Андрей Проняков больше не задевал его.
Они вместе побывали в патруле, а сменившись, прошли в помещение, бросили на пол по пачке газет и улеглись спать.
Утром их разбудил тревожный разговор в соседней комнате. Говорил человек, который только что на лодке переправился через Неву.
— Все мосты разведены. На Дворцовой площади скапливаются георгиевские кавалеры… город наводнен войсками. Газеты призывают беспощадно подавить большевистский мятеж. А наша «Правда» не вышла…
И он рассказал, как ночью в редакцию большевистской газеты на Мойке ворвались юнкера, арестовали сотрудников и разгромили помещение.
На всякий случай моряки стали готовиться к обороне: послали связных к товарищам, ночевавшим в Петропавловской крепости, выставили дозоры у памятника «Стерегущему», на набережной Невы, и начали устанавливать пулеметы в окнах особняка и в его каменной беседке.
Один из кронштадтцев решил позвонить на морской полигон и попросить прислать несколько легких пушек, но телефонистка отказалась соединить его с артиллеристами.
— Мы объявили вам бойкот! — визгливо выпалила она. — Как не стыдно получать от немцев деньги и бунтовать!
— Чего, чего?! Да вы никак, дурехи, белены объелись? Чья сорока эту брехню на хвосте принесла?
Неделикатные слова балтийца оскорбили слух телефонной «барышни». Взвинтясь еще больше, она обозвала моряка шпионом, мерзавцем и рывком выключила телефон.
— Вот так так! Даже «барышни» против нас. Вскоре дозорные сообщили, что и на Петроградской стороне появились казачьи разъезды.
— Первыми никого не трогать, — договорились моряки. — Стрелять только по команде.
К вечеру стало известно, что эсеры, игравшие немалую роль в штабе военного округа, решили проучить моряков. Они готовили к бою войска Пятой армии, прибывшие с фронта. Чтобы предотвратить бессмысленное кровопролитие, Центральный Комитет большевиков вторично известил кронштадтцев о том, что со вчерашнего дня демонстрация считается законченной, и предложил им вернуться на остров Котлин.
Моряки, ночевавшие на Васильевском острове, без разговоров погрузились на пароходы и отправились в Кронштадт, а те, что разместились в Петропавловской крепости и во дворце Кшесинской, не могли пройти к пристаням, так как все мосты были разведены. Матросы еще на одну ночь застряли на Петроградской стороне.
Ночью к Петропавловской крепости подходил паровой катер; он мог взять на борт немногих. Но кто же из моряков покинет товарищей в беде? Таких не оказалось.
— Если нападут, будем драться, — сказали они. — А вы там не забывайте нас. В случае чего — десант высаживайте.
На рассвете моряки увидели, как по дальним мостам переправляются сухопутные войска.
— Нас окружают, — поняли они.
Во дворце Кшесинской немедленно была объявлена боевая тревога. Все разошлись по своим местам, и, в ожидании нападения, никто больше не спал.
Утром неожиданно зазвонил умолкнувший телефон. Подбежавший дежурный услышал в трубке надменный голос помощника командующего войсками Петроградского военного округа эсера Кузьмина:
— Немедленно сложить оружие. Если через три четверти часа не выполните приказания, по особняку Кшесинской будет открыт артиллерийский огонь.
