Иван Свистунов - Жить и помнить
Старый Дембовский обрадовался:
— Хорошее дело! Мы о ваших шахтерах слышали. И к нам на шахту прошу, товарищ Петр. Обязательно! Завтра же поговорю в профкоме.
— Времени маловато.
— Слушать не хочу. Вы нашу шахту от гитлеровцев освобождали, шахтеры вас родным человеком считают. Не отпустим. Так и знайте!
— Разве по старому знакомству, — сдался Очерет.
Ванда посмотрела на Петра сияющими глазами:
— Мы и Станислава ждем. Телеграмму послали. Вы ж друзья.
— Бачились вже. Вин мене в Тересполи зустричав.
У Феликса Дембовского была слабость, хорошо известная всем родичам и знакомым: любил старик выражаться торжественно. Встал, сделал значительную мину, проговорил, как свадебный тост:
— Шановный товарищ Петр! От имени всей моей семьи прошу вас к нам. Вспомним дни освобождения. Навсегда остались они в наших сердцах!
Несколько смущенный таким торжественным приглашением, поднялся и Петр:
— Благодарю! Дзенкуе! Тильки не один я. Цила делегация. 3 нами и покойного Сергея Мыколаевича жена приехала. На могилу мужа.
Приехала вдова Курбатова! Новость еще больше всех взбудоражила.
— Пани приехала из России?
— Ай-я-яй! Такое у нее горе!
— Ядвига до сих пор плачет, вспоминая майора!
Хриплый, как на всех вокзалах мира, голос диктора возвестил:
— Увага! Увага! Поспешный поезд Гданьск — Краков прибывает на первую платформу!
Застучали отодвигаемые стулья.
— Скорей, скорей! Ванда, где цветы?
— Святой Иисус, я так волнуюсь. У меня даже руки дрожат.
— Товарищ Петр! Вы с нами! Обязательно с нами!
Все бросились на перрон: гданьский скорый прошел входной семафор.
8. Человек из прошлого
Буфет опустел. Веслав занялся уборкой. Пшебыльский снова защелкал на счетах.
Слегка волоча ногу, словно и она шепелявила, Будзиковский подошел к стойке, скосил глаза в сторону Веслава. Пшебыльский распорядился:
— Веслав, иди на кухню, мой посуду!
Когда официант вышел, Будзиковский угрюмо кивнул ему вслед:
— Что жа новошть?
— Пришлось взять, — виновато опустил дряблые веки Пшебыльский. Но сразу же спохватился: — Не беспокойтесь: бестолков и глух как пробка.
— На ваш можно положитьшя, как на белоштокшкую девку, — недовольно буркнул Будзиковский. — Я ждешь в пошледний раз. Шледующая вштреча в шешнадцатом.
Пшебыльский почтительно (сказывалась новая профессия) склонил уныло поблескивающий череп:
— Слушаюсь!
На пыльной физиономии Будзиковского промелькнуло нечто отдаленно напоминающее улыбку: растрогало солдатское «слушаюсь!» в устах буфетчика.
— Говорят, вы служили в царшкой армии. В каком чине?
У Пшебыльского защемило под ложечкой. Оказывается, этот подонок знает даже такие подробности его биографии. Как только он до них докопался? Видно, крепко набросили ему петлю на шею, недобитки проклятые! Но проговорил заученно:
— Поручик Гродненского лейб-гвардии гусарского полка!
Давно не произносил пан буфетчик столь милые его старому издерганному сердцу слова. От них пахнуло далекой неправдоподобной, как греческая мифология, молодостью.
Что делает память! Здесь, за буфетной стойкой, среди пивных кружек и грязных тарелок произнес он: «лейб-гвардии… гусарского…» — и как будто подтянутой стал, и спина словно выпрямилась, и голос прозвучал почти бодро.
Хорошая, видно, муштра была в гвардейском императорском полку!
Будзиковский заметил волнение, с каким буфетчик произнес название своего полка. Стало завидно: даже у старого индюка есть прошлое, которым он гордится. А какое прошлое у него? Тьфу! Вспоминать противно! Съязвил:
— Приятные вошпоминания, не правда ли? Ошобенно ждешь, жа штойкой.
Пшебыльский скис, словно проглотил хину.
— Только воспоминания. Такова наша жизнь. Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится в прах.
Будзиковский не был простаком и отлично знал цену набожности и смирения гусара-буфетчика:
— Брошьте прикидыватьшя швятошей. Вы и в аду обживетешь. — И, оглянувшись на дверь, перешел на шепот: — Получено пишьмо. Торопят.
— Я стараюсь…
За стеклами очков Будзиковского оскалились два сердитых зверька:
— Болтовня!
Пшебыльский поморщился, словно у него внезапно заболел живот. В конце концов кто такой Серый? Обыкновенный прохвост, с которым он в старое доброе время и до ветру не пошел бы. Теперь же стой перед ним навытяжку, как перед маршалеком сейма. Проговорил угрюмо:
— А могилы Болеслава Лещиньского и русского майора?
— Штарый багаж. К тому же русский только наделал нам хлопот. — И чтобы уязвить буфетчика, добавил: — Да и жаплатили вам, прижнайтешь, неплохо.
Пшебыльский оскорбился:
— Вы же знаете, что я не из-за денег…
Буфетчик явно намекал, что аварию с машиной Лещиньского он организовал, движимый идейными соображениями. Такое нахальство разозлило Будзиковского. Старая жаба набивает себе цену. Сказал ядовито:
— Идейные шоображения не помешали вам вжять деньги! — и согнал усмешку с пыльного лица. — Богушевшкий окажался рашторопней.
— Но его арестовали.
— Борьба требует жертв, — назидательно заметил Будзиковский. — Не об этом надо думать. Главное — шорвать угледобычу. Шам правильно пишет: социалиштичешкое соревнование иштощает угольные плашты. Вы шлышали ражговор жа тем штоликом? Приехали русские горняки-ударники. Вы понимаете, что такое ударники?
Что означает новое русское слово, Пшебыльский точно не знал. В Гродненском лейб-гвардии полку ударников не было. Не было их и на шахте пана Войцеховского. Но чтобы не уронить себя в глазах Серого, проговорил значительно:
— Я думаю, это большевистская пропаганда…
Будзиковский сокрушенно покачал головой: с какими кретинами ему приходится иметь дело!
— Пропаганда! Да, пропаганда, но в которой вмешто отвлеченных понятий дейштвуют тышячи тонн добытого шверх плана угля. Ударники! В Польше должны жабыть такое шлово. Понятно? Надо быштрее выполнить задание. Какие планы?
Пшебыльский наклонился к Будзиковскому:
— Предполагаю использовать младшего Дембовского. Он из шахтерской семьи, ему легко проникнуть на шахту…
— Пижон с трошточкой? Где вы его рашкопали?
— Немцы отправили его в Дахау. Когда пришли американцы, он попал в лагерь для перемещенных лиц. Ну, там его… Теперь оказывает нам мелкие услуги.
— Только покрепче держите его на поводке. У него вид типичного фраера.
— Не беспокойтесь. С Юзеком Дембовским все будет в порядке. С ним все будет в порядке…
Замялся: говорить или не говорить? Как Серый отнесется к его сообщению? Не сделать бы хуже. В нерешительности поскреб пергамент черепа:
— Но вот…
Будзиковский не любил неожиданно возникающих осложнений, новых обстоятельств, фраз, начинающихся словом «но». Насторожился:
— Какое обстоятельштво? Вшегда отговорки!
Пшебыльский вздохнул. Проходимец, от которого за километр несет каторжной тюрьмой, держится так, словно он, по меньшей мере, папский нунций. Вот что делают американские доллары! Притворил плотнее дверь на кухню.
— Может быть, вы обратили внимание, вон за тем столиком сидела молодая особа. В шапочке с пером.
— Ну и что? Вижу, вы еще не отвыкли от гусаршких привычек. Имейте в виду, что в вашем вожраште такое не только пагубно влияет на ждоровье, но и вызывает у окружающих шправедливое отвращение.
Но Пшебыльский был слишком взволнован и пропустил мимо ушей ехидное замечание Серого.
— Дама с пером — Элеонора Каминьска. Тоже была в Дахау. Боюсь, что узнала меня.
Будзиковский умел сердиться. Глаза, лоб, губы, даже, казалось, зубы побелели от злости. Голос начал вибрировать:
— Черт побери! Штарый павиан. Почему до ших пор молчали, что в городе ешть ваши жнакомые по Дахау?! Такими вещами не шутят, гошподин гушар!
Пшебыльский судорожно глотнул тягучую слюну: «Проклятый язык у пройдохи. Откуда он взялся на мою голову!»
А Будзиковский шепелявил:
— Нельжя допушкать и малейшего ришка. Проверьте и, ешли не ошиблишь, уберите шапочку ш пером. Понятно? И побыштрей, пока не проболталашь. У женщин длинные языки.
Пшебыльский сам понимал, что дал маху. Но как убережешься, когда в лагере были десятки тысяч людей. Кое-кто и уцелел. Да и Польша не тянется от моря до моря, как кричал горлопан Пилсудский. Все, как на ладони. Чтобы отвлечь Серого, сообщил:
— Сегодня из Лондона приезжает средний сын Дембовских.
— Кто такой?
О семье Дембовских Пшебыльский располагал исчерпывающими сведениями. Зашептал в бледное ухо Будзиковского:
![Вера Кауи - Любить и помнить [Демоны прошлого]](/uploads/posts/books/9379/9379.jpg)
