Алексей Горбачев - Сельская учительница
Кончалась вторая четверть. В эти дни директор и завуч снова теребили учителей из-за оценок. Марфа Степановна придирчиво заглядывала в классные журналы, морщилась, как от боли, если видела неприятную двойку. Двоек боялись, из-за них спорили, поругивались.
У Валентины в шестом классе контрольный диктант. Она четко произносила текст и взглядом как бы уговаривала каждого ученика: миленький, ну пиши хорошо, не делай ошибок, ставь, где положено, запятые, не подводи свою учительницу, ведь она так старается, ведь ее опять будут бранить, если ты-плохо напишешь…
Нетерпеливо собрав тетради, Валентина отправилась в учительскую. Села за стол, пододвинула поближе флакончик с красными чернилами, втайне мечтая, чтобы красные чернила не понадобились. Взяла, как неизвестность, первую тетрадь. Что в ней? Приятная учительская радость или огорчение?
Шестиклассники-умницы, будто подслушав ее уговоры, хорошо написали диктант. «Молодцы, спасибо», — в мыслях благодарила их учительница, с удовольствием ставя 5, 4 даже 3. Она не думала прежде, что будет так радостно выводить обычные цифры. И все-таки двойки были…
Валентина держала в руках тетрадь Тамары Кучумовой. Тамара — смышленая, мечтательная девочка, любительница декламировать на вечерах самодеятельности смешные басни, самая активная и аккуратная читательница у Лили. И вдруг перед «что» не поставила запятую, в слове «залежь» пропустила мягкий знак, перепутала частицы «не» и «ни», забыла правило, когда пишется в приставках «с» вместо «з» — и двойка, опять двойка.
«Ах, Тамара, Тамара, почему ты такая невнимательная», — сокрушалась Валентина. Она огляделась по сторонам — в учительской ни души, из директорского кабинета доносились голоса Лопатина и Николая Сергеевича. А что, если взять обыкновенные чернила да поставить в диктанте Тамары запятую перед «что», к слову «залежь» прибавить мягкий знак, переправить одно «не» на «ни», и вот тебе тройка, и никто не узнает… Марфа Степановна не станет говорить о педагогическом браке, директор, должно быть, похвалит за видимые успехи, не будет горестно вздыхать колхозница Софья Тихоновна Кучумова, мать шестиклассницы, В прошлый раз Софья Тихоновна, встретив на улице Валентину, жаловалась: «Вот беда-то с Тамарочкой… Две дочери у меня растут, Женя отличница, а у Тамарочки двойка…» Мать, наверное, порадовалась бы… Но вдруг Валентине припомнился Никифор Герасимович Вершинин, который приходил к ней с тетрадями внука и сурово отчитал за незаслуженную тройку…
«Нет, — решительно отшатнулась Валентина. Она даже взглянула на дверь директорского кабинета — не подслушана ли там ее мысль о нечестной тройке. — Пусть будет двойка. Нужно еще позаниматься с Тамарой, — рассудила учительница. — И нужно побранить как следует десятиклассницу Женю Кучумову — что же ты, сама отличница, а младшей сестренке не помогаешь…»
* * *Вечером в Доме культуры перед киносеансом показывали очередной номер световой газеты «Соломотряс». На экране появлялись карикатуры с хлесткими подписями на дебоширов, лентяев, попало работникам птицефермы за разбазаривание кормов. В зале хохотали, аплодировали, слышались возгласы: «Правильно! Так и надо! Потрясти!» А как только на экране появился портрет этакого разухабистого парня с бутылкой в кармане, зрители сразу узнали — Таран!
— Над рекой туман плывет,
Белой лентой тянется,
Никто замуж не пойдет
За Тарана-пьяницу, —
Смеясь, михайловцы читали подпись под карикатурой, и вдруг где-то сзади сильный девичий голос пропел эти стихи как частушку. Зал задрожал от взрыва хохота. Потом частушка пошла гулять по селу.
— Смотрите, ваши стихи становятся популярными, — говорил Валентине Саша Голованов, радуясь, что световая газета нравилась людям, о ней помнили, ее ждали, ею начинали уже попугивать: смотри, мол, попадешь в «Соломотряс», там тебя протрясут…
Таран был возмущен карикатурой и стихами, он грозил:
— Попадется мне эта Майорова…
И вот сегодня, изрядно подвыпив, он решил поговорить с учительницей.
Ничего не подозревая, Валентина шла с Игорем на «школьную субботу». Директор согласился, что по субботним и воскресным вечерам вешать на двери замок не обязательно, пусть ребята веселятся в школе, это, пожалуй, лучше, чем в Доме культуры среди взрослых… Марфа Степановна отнеслась к такому новшеству с холодком, она только предупредила, что уборщицам работы прибавится, что по закону им тоже выходные дни положены.
— Ребята сами убирать будут, — успокоил завуча Николай Сергеевич.
Уже первая «школьная суббота» показала, что ученики довольны, в прошлый раз, например, даже не хотели расходиться… На сегодня у Валентины обширная программа — Лиля привезла пластинки с записями живых голосов Толстого, Горького, Маяковского, Есенина. Это же целый клад! Будут, конечно, игры, танцы, викторины, почта… Только вот противный учитель пения Садков опять уехал куда-то в соседнее село на свадьбу…
«Ничего, обойдемся без Садкова, обещал прийти историк Назаров, он тоже немного играет на баяне», — думала Валентина.
По дороге Игорь мечтательно говорил о близких зимних каникулах, о том, что в первый же день умчится в город, чтобы хоть одним глазком взглянуть на настоящую жизнь и снова почувствовать себя в лоне современной цивилизации. Валентина оскорбленно вспыхнула:
— По-твоему выходит, что мы здесь живем в условиях первобытной дикости?
— Валечка, я тебя уже давно просил — не произноси ты громких фраз, — поморщился Игорь.
— А чем они хуже пошлых, которые изрекаешь ты? Да уж лучше произносить громкие!
— По крайней мере я говорю искренне, а ты лицемеришь, потому что сама знаешь — в городе люди живут духовно богаче, полнее, там для этого созданы условия.
— Чепуха! — упрямо возразила она. — Можно жить под боком у Большого театра и оставаться беспросветным обывателем.
Они подошли к школе. У крыльца в свете висевшей на фронтоне электрической лампочки Валентина увидела Тарана.
— Ну, сочинительница, давай поговорим, побеседуем, — с угрозой сказал он.
— Отложим беседу на другой раз, когда протрезвитесь. — Валентина шагнула на крыльцо, но Таран преградил ей дорогу.
— А я сейчас желаю знать, зачем всякие оскорбительные стишки пишешь. Вот и ответь мне…
— Уйдите, я с вами разговаривать не желаю.
— А я заставлю разговаривать, не таких заставлял!
Валентина взглянула на Игоря, тот испуганно пятился, озираясь по сторонам, будто искал, куда можно убежать.
— Я и кавалера твоего не боюсь! Ты мне ответь, будешь еще писать? — Пьяные, налитые кровью глаза Тарана были страшны, и Валентину на какое-то мгновение охватил ужас. Она понимала, что дебоширу ничего не стоит ударить, а потом судись, жалуйся…
— Отвечай! — Таран столкнул ее со ступеньки, но в это время у него за спиной появился вышедший из школы Дмитрий Вершинин.
— Ты чего разоряешься? — спросил он.
— А тебе что нужно, сосунок? Проваливай, — отмахнулся Таран.
Дмитрий взял его под руку.
— Сойдем, Серега, с крылечка.
Крича и ругаясь, Таран силился вырваться.
— Сойдем, не бойся, — с нарочитой вежливостью приглашал Дмитрий.
Таран вырвался и опять к Валентине.
— Я тебя проучу, сочинительница…
Дмитрий оттолкнул дебошира, тот упал, вопя:
— Ах, ты так! Ну погоди! — Таран кинулся на Вершинина, тот рывком выбросил руку вперед, и хулиган снова шмякнулся наземь.
— Ты так… Ты так… Погоди, рассчитаемся, — бормотал Таран, отплевываясь.
— Вставай, иди своей дорогой и не вздумай сюда возвращаться, — предупредил Дмитрий Вершинин.
Таран поднялся и, ругаясь, поплелся прочь в темноту.
— Извините, Валентина Петровна, что так получилось, — смущенно сказал ученик.
— Спасибо, Дмитрий, — поблагодарила Валентина, с огорчением думая: «Нехорошо, скверно получилось».
На крыльцо выскочили Быстров и Зюзин.
— Что случилось, Митя? — спросили они.
— Все в порядке. Идемте.
К Валентине подошел Игорь.
— Вот тебе и культура села, — возмущенно говорил он. — К учительнице пристает пьяный, оскорбляет, лезет в драку… Все это достойно пера Глеба Успенского…
Валентина перебила его:
— Тебе пора домой, — сдержанно сказала она, а ей хотелось кричать в лицо обидное, злое — трус, трус.
— Но я хочу пойти с тобой на субботний школьный вечер, перенять опыт…
— Уходи, Игорь!
Он удивленно пожимал плечами.
— Меня упрекала в том, что я стал каким-то другим, но вижу — больше изменилась ты, раздражительной стала, несговорчивой.
— Ты прав: мы оба изменились, мы уже не те, какими были в институте. До свиданья.
В понедельник Марфа Степановна зашла в кабинет к директору и, горестно вздыхая, рассказывала ему о возмутительной драке. По ее словам выходило, что чуть ли не все ученики принимали участие в побоище.
