Александр Коноплин - Сорок утренников (сборник)
— Цел? — спросил я, кивнув на открытый фонарь кабины.
— Да цел… Вот народ: голодные, а спят! Чудно!
Взвилась зеленая ракета, и Пашка улетел. Я вернулся к рации, когда на КП появился командир корпуса. Из коротких фраз было ясно, что сейчас над германской столицей дерется вся вторая воздушная.
— Ггггде тттебя чччерти носят? — свирепо зашипел над моим ухом начальник связи капитан Журов, но, покосившись на генерал-лейтенанта, отошел: во время боевой работы мешать радисту не рекомендуется.
Ирина ждала.
— В порядке, — прошептал я, принимаясь за дело. Что-то учуяв, подскочил замполит майор Прокопенко.
— Сержант Белова, делаю вам замечание!
Тут Ирина одарила нашего замполита таким взглядом… Тридцать с лишком лет прошло, а я этот взгляд, как сейчас, помню.
Надо вам сказать, что сержант Белова, с какой стороны на нее ни взгляни, — настоящая красавица. Роста, правда, небольшого, но телом статна. Затянется ремнем — чисто оса! А уж глаза, глаза… Даже передать не могу, какие у нее были глаза. Во-первых, большие. Но не круглые, как у совы, а продолговатые, на манер козьих. Я, может не очень понятно объясняю, но обрисовываю точно. И по цвету, и по форме они у нее — как у козы. Разве что ресницы подлиннее и зрачок пошире. У козы-то он — щелочкой… В общем, с какой стороны ни взгляни — с той и прилипнешь, как муха на липучку. Волосы она не стригла. Косы— не косы, но и не короткая, как у всех, стрижка, а так, серединка наполовинку. Если начальство начинает придираться, она их под шапку засовывает, а нет — распустит по плечам, так что и погонов не видать, и сидит, работает. Я всегда слева от нее сидел и уж так на ее профиль нагляделся— с закрытыми глазами нарисовать бы мог, кабы охота пришла. После войны нас в Германии по музеям водили. Чтобы знали, какую высокую культуру имел этот народ до Гитлера. В одном из музеев — не то в Потсдаме, не то в Берлине — показывали египетскую царицу Неффертити, в глине, конечно, не живую. Так вот: ей до нашей Ирины — далеко. А ведь первая красавица была на весь Египет!
Еще что было в Ирине прекрасно, так это руки. Сначала мне и в голову не приходило смотреть на них, но вот однажды, зайдя случайно в землянку, где жили радистки, я увидел такую сцену: возле столика на табуретке сидела сержант Белова — она, очевидно, завтракала после дежурства, — а перед ней на коленях стоял наш замполит Прокопенко и целовал ее руки. Да, именно руки. От кончиков пальцев до запястья и выше, там, где обшлаг гимнастерки. Ирина, красная, как вареный рак, отталкивала его и шептала:
— Товарищ майор, прекратите! Что вы делаете, товарищ майор!
Увидев меня, Прокопенко встал, поправил кобуру, надел фуражку и, не глядя на меня, вышел.
— Чего это он? — спросил я.
— Ну его! — с сердцем ответила Ирина и принялась доедать макароны.
Об увиденном я рассказал у себя в блиндаже. Радисты, техники, стрелки охраны слушали молча, и только старшина Брыгин сказал:
— Чего тут удивительного? Нет тут чему удивляться. Ты руки ее видел? Это ж, брат, такие руки…
Сейчас, поглядывая мельком на замполита и Ирину, я старался определить, кто на кого сердит больше. Выходило, что замполит сердит больше.
А над Берлином воздушный бой и не думал кончаться. Не успевали сесть на заправку одни истребители, как на смену им взлетали другие, дымя плоскостями, тянули к своему аэродрому счастливчики, врезались в чужую, нерусскую землю те, кому не повезло, а самолетов в воздухе все не убывало. По приказанию командиров мы едва успевали вызывать машины. Почему, не знаю, но мне казалось, что моя соседка чаще других вызывает все-таки «двадцатку»…
— «Двадцатка»! «Двадцатка»! Как слышите? Прием.
И вот тут-то, среди невыразимого хаоса звуков в эфире вдруг послышался Пашкин хрипловатый, спокойный голос:
— С днем рождения, Ира!
Немного помедлив, остальные истребители начали передавать то же самое:
— С днем рождения, Ирочка!
— С днем рождения, курносая!
Через несколько секунд голос моего друга потонул в сводном мужском хоре. Ирина втянула голову в плечи, ожидая бури.
И она разразилась.
— В чем дело, полковник Завьялов? — спросил командующий.
Бледный комполка, которого все за глаза звали Батей, не знал, что ответить. На КП стояла тишина, какая бывает при приближении полутонной бомбы. Полковые командиры стояли по стойке «смирно» и смотрели на генерала. А генерал смотрел на Ирину.
— Фамилия?
— Бе-е-е… — начал капитан Журов, но генерал нетерпеливо махнул рукой.
— Фамилия летчика? Кто зачинщик?
Не узнать Пашкин голос, хрипловатый, словно треснутый умывальник, было невозможно, но все любили Пашку и молчали, и только майор Прокопенко, хмуро глядя под ноги, доложил:
— Гвардии старший лейтенант Силин, товарищ командующий. Его позывной «двадцатка».
— Твой, Завьялов? — серая громада в генеральской шинели надвинулась на низкорослого командира полка.
— Мой, товарищ генерал. Вот ведь, елки-моталки… — полковник Завьялов хотел еще что-то добавить, но в груди генерала уже клокотал вулкан гнева.
— Начальник штаба, заготовьте приказ!
Ирина закрыла лицо руками. В этот момент один из радистов доложил:
— Товарищ полковник, фрицы в эфире!
Он поймал волну, на которой работали немцы. Все притихли, прислушиваясь к лающим голосам.
— Переводчика сюда! — приказал генерал. Ему объяснили, что переводчик сейчас в штабе армии и будет только к вечеру.
— Кто из радистов знает немецкий?
Ему указали на Ирину.
— Если больше некому — переводите.
— «Внимание, внимание, — начала Ирина, — русские передают следующий код»… — она вдруг замолчала и опустила голову.
— Ну! Что там?! — краснея от натуги, вскричал генерал, но Ирина все ниже склонялась над рацией. — В чем дело, Завьялов?
Но тут снова вмешался майор Прокопенко.
— Насколько мне удалось разобрать, товарищ генерал-лейтенант, фашистские летчики поздравляют с днем рождения советского радиста сержанта Белову.
— Что-о-о? — ют мощного генеральского баса на столике дежурного телефониста задребезжали стаканы. — Ты в своем уме?
— Не могу знать, товарищ командующий, а только этим должна заняться контрразведка. Вот, кстати, и начальник особого отдела майор Ковач…
— Обожди, Ковач, — сказал, отдуваясь, генерал, — Авось сами разберемся.
Ему подали старинное немецкое кресло. Откинувшись на высокую спинку, комкор некоторое время думал, собирая на лбу крупные складки, потом выпрямился, шевельнул бровями. — Подойди ближе, красавица. Да не реви! Нос распухнет. Ha-ко вот платок, утрись. Ты немецкий-то в самом деле знаешь? — Ирина кивнула. — И память хорошая? — Ирина снова кивнула. — Вот ты мне сейчас и повтори слово в слово все, что они там болтали! — и генерал подставил Ирине большое волосатое ухо.
Белова стала повторять, но как только дошла до слов: «все русские летчики передают одно и то же», вновь залилась слезами.
— Ну! — вскричал генерал. — Что же ты? Продолжай!
— Продолжай, Белова! — озабоченно произнес Батя, и, забывшись, погладил свою радистку по голове.
Начальник особого отдела достал из планшетки карандаш и принялся не спеша его затачивать.
— Вы признаете, что фашистские летчики поздравляли вас с днем рождения?
Ирина всхлипывала и молчала, Батя горестно вздыхал, комкор хмурился. Я понял, что настала пора идти на выручку.
— Товарищ гвардии генерал-лейтенант, разрешите мне продолжать вместо Беловой! Я тоже работал на приеме и все слышал.
— Вот как! — радостно воскликнул майор Ковач, роняя карандаш. — Работал на приеме? Почему не доложил сразу?
— Товарищ командующий, — вышел вперед капитан Журов, — этттот сссержант знает немецкий лллу-у-у-у-у… и огорченно махнул рукой: обещанное врачами полное выздоровление после контузии пока не получалось…
— Вас, капитан, мы вызовем, если понадобится, — ласково произнес Ковач.
— Он лу-у-учше знает, товарищ командующий! — не сдавался Журов. — Он х-х-хороший рррадист, чччестное слово!
Пожилой человек в генеральской форме смотрел на нас умными, немного грустными глазами в сеточке тонких морщин.
— Успокойтесь, Ковач, и вы, товарищ капитан. Мне думается, все намного проще. Докладывайте, сержант.
— Немцы передавали, — начал я, — «Внимание, внимание! Русские к чему-то готовятся, они передают следующий код: „С днем рождения, Ира“. Просим срочно дешифровки».
Кресло под генералом беспокойно скрипнуло.
— Дальше!
— Через минуту с земли передали: «Будьте внимательны», а потом: «Будьте особенно внимательны, возможен подход новых эскадрилий противника».
— Все?
— Все, товарищ генерал.
Командир корпуса с живостью вскочил.
