Иван Краснобрыжий - Аленкин клад. Повести
Утром сталевары в мартеновском цехе встретили Владимира весело, радостно. Они от всей души хохотали над тем костюмом, в котором их друг появился на сцене, спрашивали, почему он не прихватил на смену белоснежную шляпу, просили объяснить, с каких это пор он, Владимир, стал Вольдемаром…
— Пошли вы к черту! — отмахнулся от ребят Владимир. И на душе у него стало спокойно…
— Так это пел Литвинов? Тот самый Владимир?..
Фамилия этого человека мне была известна. Впервые я ее услышал лет пять назад на заводе «Серп и молот», когда череповецкие металлурги приезжали к своим друзьям в Москву с концертом. Второй раз фамилию Литвинов я прочел на «памятнике», установленном в сквере перед главным корпусом Череповецкого ордена Ленина металлургического завода. Памятник этот отлит в декабре 1967 года. Пройдет время, и он станет строчкой истории. Люди будут на восьмитонном слитке читать имена лучших сталеваров страны, которые упорным трудом завоевали почетное право в годовщину полувекового юбилея Великого Октября выплавить стомиллионную тонну стали.
Третий раз имя Владимира я услышал от его друзей по цеху. Лучше бы никогда не было в жизни этого пария такого несчастья. Но я уверен: случись с ним еще подобное, он смело вступит в схватку со злом и обязательно победит.
…После концерта в заводском клубе Владимир торопился домой. Едва он миновал скверик с притихшими на скамейках парами влюбленных, перед ним остановилась «Волга».
— Старик, садись, подвезу, — предложил Гошка Стратулат. — В наше время не модно топать на своих двоих.
Литвинов хотел отказаться от услуг парня с подмоченной репутацией. Ночь стояла на редкость теплой, крупнозвездной, а воздух был такой легкий и чистый, как в сосновом бору после летнего ливня. В такую погоду только и пройтись но уснувшему городу.
— Да ты, старче, никак упрямишься? Садись! Мигом в обитель доставлю!
В машине кроме Стратулата оказались еще двое. Одеты они были по-спортивному и чуть-чуть под хмельком. Один назвался Ромкой, другой — Фомкой.
— Володя — наша звезда! — представил Литвинова «корешам» Стратулат. — Поет как бог!
— Оценим! — подмигнул Ромка. — Разумеется, в соответствующей обстановочке.
Владимиру не понравился цинизм Ромки, но он смолчал. Второй дружок Стратулата, Фомка, хихикая, приглядывался к пустынным улицам.
— Ты сегодня, старик, пел не хуже Собинова! — льстил Стратулат. — По такому случаю не грешно и по сто капель армянского.
— После дождичка в четверг.
— Удивительно! — пустился в рассуждения Стратулат. — Днем у тебя завод, вечером — сцена. Выходной придет — в подшефный колхоз с концертом катишь. Так и вся жизнь пролетит. Я бы с твоим голосом!.. Послушай, есть одна кроха… Такая — ахнешь!..
— Ты это серьезно?
— Чудак! — захохотал Стратулат. — С тобой только о всяких проблемах толковать, да? Эх, Володя!..
Машина миновала стадион и, подкатив под тень кудрявых тополей, остановилась. Ромка и Фомка выскочили на тротуар.
— Минутку придется подождать, — объяснил Стратулат. — Ромка захватит перемет, удочки, бредешек. Фомка — харчишки, сугрево… Зорькой думаем на озерце побраконьерить. Составишь компашку?
— Мне в семь на смену.
— Черт меня подери! Я забыл напомнить Фомке о черном перце и луке. Этот шалопай опять не возьмет приправы для ушицы…
Стратулат выскочил из машины и, попросив Литвинова приглядеть «мотор», скрылся за тополями. Владимир посторожил машину пять, десять минут. Гошка, Фомка и Ромка не возвращались. Он подождал еще немного. Тихую лунную ночь не нарушал ни единый шорох. Листва на тополях и та уснула. Владимир закурил и, услышав быстрый, похожий на шлепки ладошек бег, выглянул из машины. Прямо к нему мчался босоногий мальчишка.
— В ювелирном… Дедушку…
— В машину!
«Волга» на тихом газу выехала из-под тополей и вскоре остановилась около постового. Милиционер, выслушав мальчишку, посоветовал Владимиру одному вернуться обратно и сделать вид, что он решил от скуки прокатиться. Литвинов так и сделал.
— Ты это чего? — вынырнул из тени Гошка и, заглянув в машину, добавил: — Никак покататься решил?
— Когда-то шоферил. Машина у тебя — шик! Ты, пожалуй, сам рыбаков дожидайся, а я потопаю…
— Подожди еще минутку. Фомкины предки визг подняли… Ему надо помочь. Я прибежал тебя предупредить.
— Знаю я эти баталии. Заведете диспут на два часа.
— Я мигом!
Владимир вылез из машины. Прошелся по тротуару. Его шаги в лунной ночи раздались четко и гулко. Не успел он вернуться к машине, из-за угла дома показались три фигуры. Они бегом пересекли шоссе и залегли с левой стороны «Волги».
— Паря, — тихо окликнул Владимира милиционер, — иди к забору и, как они появятся, дай знать. Сам после можешь уходить.
«Стратулата я беру на себя, — решил Владимир. — Ромку и Фомку возьмут милиционеры».
— Извини, старик, — подходя к Литвинову, начал Стратулат, — предки за последнее время совсем шалеть стали…
— Пошел ты к черту! Я с вашей рыбалкой на смену просплю. Бывай.
Стратулат подал Владимиру руку. Тут-то и пригодилась Литвинову десантная выучка. Пропустив Гошкиных дружков с рюкзаками на плечах метров на десять вперед, он свалил грабителя на тротуар и выхватил у него из кармана пистолет. Ромку и Фомку с ценностями ювелирного магазина мигом скрутили милиционеры.
Банда преступников вместе с организатором грабежа — директором ювелирного магазина Адамом Упырем через месяц заняла места на скамье подсудимых. Когда в зале прозвучали слова приговора, Владимир, выйдя на улицу, обнаружил в кармане пиджака записку. Корявые строчки грозили: «Достанем и в гробу!»
Анонимке сталевар не придал особого значения: изодрал в клочья и выбросил в урну. Горячие смены, концерты в заводском Дворце культуры, частые поездки с художественной самодеятельностью в подшефные колхозы, репетиции с цеховым хором — все это вскоре выветрило из памяти Владимира содержание той записки. Но дружки грабителей не смирились.
Однажды Владимир задержался на заседании завкома, где решался вопрос о выделении мартеновскому цеху средств на покупку духового оркестра, и на такси подкатил к городскому парку. В тот вечер он должен был выступить на празднике металлургов с концертом русской народной песни. Миновав цветочную клумбу и фонтан, Владимир услышал, как его окликнули по фамилии.
«Кому-то из наших билета не досталось, — решил он. — Надо помочь ребятам».
Трое крикливо одетых парней, запыхавшись, подбежали к Литвинову.
— Я вас провожу через гримерную, — пообещал Владимир. — Идите за мной. Вы из прокатного?
— Точно! — соврала тройка.
Группа заводских ребят, неожиданно появившаяся около летней эстрады, на минуту отвела беду. Владимир взбежал на ступеньки и, охнув от удара ножом, упал на истоптанный песок. Теряя сознание, он услышал знакомые голоса сталеваров:
— Вяжи гадов!.. Эх вы, сволочи!..
В больницу Владимира доставили в тяжелом состоянии. Медики сделали все, чтобы он вернулся к мартеновской печи и не покинул сцену заводского Дворца культуры. А металлурги? После суда над шайкой Адама Упыря штаб городской народной дружины пополнился двадцатью отрядами сталеваров.
Меня с Литвиновым познакомил Александр Гуторов после концерта в заводском Дворце культуры. Владимир торопился домой: утром бригаде предстояло сварить миллионную тонну стали. Такой производительности еще не давала ни одна печь в мире. На выдачу миллионной тонны стали я пришел пораньше. Комсорг мартеновского цеха Вячеслав Нечмирь предложил мне надеть робу. Порядок, установленный на заводе, обязывает всех идти к печам одетым по форме. Так оно и должно быть. Мартеновский цех — не концертный зал. Двенадцать печей непрерывно выдают плавки. И если ты подходишь к ослепляющей реке с плюсовой температурой полторы тысячи градусов, будь добр — соблюдай и технику безопасности, и форму одежды.
В мартеновском цехе мне довелось познакомиться и с первым учителем Владимира Литвинова — Григорием Петровичем Семеновым. Он. приехал на «северную Магнитку» из Электростали помогать друзьям «объездить» первую электропечь. Забот у Григория Петровича было, как говорится, хоть отбавляй. Но он выкроил время побыть на рекордной плавке бывшего ученика. Волновался Григорий Петрович, пожалуй, не меньше Литвинова. Почетному сталевару было приятно, что именно его ученик ставит мировой рекорд, и вместе с тем немного завидно.
— Обошел меня Володя! — тужил Семенов. — Миллионную тонну выдает! Это же надо так сработать! Теперь, выходит, мне надо к нему в ученики определяться. И пойду! Вот поможем пустить первую электропечь, и пойду к нему поучиться организации труда. Клянусь, он знает «петушиное слово». Колдун — и все тут!
