Альберт Мифтахутдинов - Совершенно секретное дело о ките
Шел он два с половиной дня. Дорога и короткий сон у костра вконец измотали его.
«Осталось немного, — твердил он себе. — Все это скоро будет в прошлом».
Он боялся только снегопада или дождя. Без крыши над головой можно замерзнуть. Но маршрут шел по границе лесотундры, дрова были, а там, где начнется сплошная равнина, до города будет рукой подать.
«Осталось немного… Скоро все это будет в прошлом».
Он не жалел, что не принял предложения Ивана Ивановича и не дождался следующего самолета. «Как это говорил дед? — вспоминал Аникей. — Человек сильнее лошади… Да идти осталось совсем немного».
Он не хотел только, чтобы в прошлом осталась Ольховка. Он не хотел, чтобы она окончательно осталась в прошлом, как будто ее и не было. Но, когда он думал о Меланье, сомнения иногда одолевали его.
«А вдруг я вообще такой невезучий? Зачем ей тогда связываться со мной? Вдруг я ей ничего, кроме несчастий, не принесу?»
Эта мысль пугала его, на какое-то время овладевала им, но он отгонял ее, как наваждение.
«Глупости — не может человек все время быть невезучим. Ведь был же я счастлив в Ольховке! А сейчас? И сейчас я счастлив, если так спешу в город! И за это приходит расплата… Орлик… Все на весах судьбы одно к одному. Больше мне платить не за что, ничего хорошего не было, разве что за будущие радости отмучиться авансом?» Он усмехнулся — «согласен».
Каждому геологу в поле хочется простых житейских радостей, и, чем труднее работа, тем чаще вспоминаешь город, откуда тебя забросили сюда, потому что с городом ассоциируется все хорошее, пока тебе трудно или плохо.
Иногда ему виделись шумное застолье и веселые лица друзей. Иногда он видел тишину и пронзительное соло саксофона… вдыхал аромат крепкого кофе и затягивался вкусной сигаретой. А однажды привиделась женщина, лица которой он потом так и не смог вспомнить.
Все это было раньше, во время длинных дней работы в тундре. А сейчас, когда он думал о немудреных радостях города, он все чаще ловил себя на том, что не мыслит город, не мыслит все это без нее, без того, что осталось там, за далекими заснеженными хребтами, в Ольховке.
«Все проходит… — вспоминал он ее, — только хорошее проходит быстрее».
«Нет! — не соглашался он. — Хорошее еще вернется. Еще повторится…»
Аникей Марков давно уже был за обрезом карты, и сейчас, определяясь по схеме, подсчитывал, что к вечеру будет в Анадыре.
Он подкрепился, набрал большую связку веток для последнего в маршруте костра — впереди ожидалась многокилометровая болотистая равнина — и вышел на вершину холма. Далеко впереди, почти у самого горизонта, уходил в небо дым.
«Вот он, город, один бросок».
Он пошел быстрее, а через три часа разложил костер, съел все, что оставалось, и зашагал вперед. Мешок его, однако, от этого не стал пустым. В нем находились образцы, набранные по дороге, но свой груз не тянет, и к вечеру Аникей действительно стоял на обрыве, у лимана, и смотрел на веселые вечерние огни.
Рейд также был залит светом — последние пароходы навигации.
Он стоял, смотрел на город, и ему не хотелось бежать вниз, к катерам…
Он устал, устал от ожидания, от того, что будет, от счастья и слез, что он уже пережил, когда думал об этом. Он знал, как все будет, но устал, и идти ему не хотелось.
Он не торопился делать последнего шага — а вдруг что-то будет не так, как ему представлялось. И ему хотелось просто вот так стоять и глядеть на город. Вот он — рукой подать. Вот оно все, о чем мечталось все трудные дни тундры.
Он стоял, смотрел на веселые огни, был счастлив ожиданием и не торопился.
Глава десятаяАникей Марков стоял у доски объявлений в коридоре, курил, ожидая, пока начальник освободится. Читал параграфы приказов, про себя не нашел ничего. «Это уже хорошо», — подумал он.
К нему подошел главный бухгалтер экспедиции, тоже заядлый курильщик.
— Ну-с, — спросил он, — не прикидывали, во что обойдутся вам ваши кони?
— Наши? — спросил Аникей.
— Ваши… — ответил бухгалтер.
«Тут уже все знают, — подумал Аникей. — Ну да! Дед-то вернулся давно! Конечно…»
— Так получилось, — вздохнул Аникей.
— Акты есть?
— Какие акты? Может, в поле печать с собой брать? — начал раздражаться Аникей.
— Нужны бумаги, подтверждающие гибель животных по не зависящим от вас обстоятельствам, — сказал бухгалтер.
— А без бумаг, выходит, сам я пустил их в расход, да?
— Нет… но ведь знаете, на суде могут найти статью о преступной халатности или разбазаривании казенного имущества… По-всякому можно.
— На каком суде? О чем вы говорите?!
— А вы думаете, если мы сделаем на вас начет в такой… ого-го! — сумме, вы не будете жаловаться?
— Гм, — замычал Аникей. — Или я отупел в поле, или совсем ничего не понимаю. У меня до сих пор в ушах звенят колокольца.
— Какие колокольца?
— Колокольчики. Вы давно в экспедиции? — спросил Аникей.
— Нет. Я работал на приисках.
— Вот и видно. Не полевик…
— Не скажите. Специфику поля я знаю. А закон, он всюду закон. Фотографии павших коней есть?
— Фотоаппарата в поле не было, — ответил Аникей. — Не до пейзажей.
— Ну, могли бы взять уши…
— Что?
— Отрезать у лошадей уши… Вещественное доказательство. Когда-то очень давно так поступали, а то ведь мало ли куда лошадей можно деть…
— Вы с ума сошли! — заорал Аникей. — Вы можете у лошади, даже мертвой, отрезать уши?! Вы что!
— Не кричите на меня. Я все же вас старше. Я вам советую по существу.
— Ладно, разберемся, — Аникей махнул рукой, бросил сигарету и пошел к начальнику.
— Теперь все, Аникей Фролович, отдыхайте, — сказал начальник. — А то на вас лица нет. Три дня после поля положен отдых. Пользуйтесь. А вертолет к вам мы пошлем завтра же. Хорошие вы принесли вести. Защитите полевой отчет, будете именинниками…
— Хорошо-то хорошо, — начал Аникей. — Да с бухгалтером мы плохо поговорили…
— Бухгалтер должен быть занудой. Не удивляйтесь. Напишите рапорт о лошадях. Большую подробную объяснительную. Спишем. В соседней экспедиции комиссия работает — там геолог в реке погиб, дожди сильные шли, а вы говорите — лошади… Пишите рапорт и отдыхайте. Город ваш, три дня на разграбление… — начальник засмеялся.
— Меня только завтра проавансируют, — сказал Аникей.
— А-а, — понял начальник, — у нас была сегодня зарплата.
Он вытащил из кармана деньги, отсчитал три красненьких.
— Хватит до завтра?
— Нет, — сказал Аникей.
Начальник отделил еще две.
— Хватит, — сказал Аникей. — Спасибо. Дайте, пожалуйста, радиограмму нашим о моем прибытии.
— Это мы сделаем прямо сейчас, — сказал начальник и протянул Аникею руку, — всего доброго.
Аникей помыкался по комнатам, экспедиции, они были почти пусты: никто еще с поля не вернулся. Потоптавшись у радиостанции, толкнул дверь.
— Личные принимаешь? — спросил Аникей.
— Куда?
— В Ольховку.
— Пиши — Радист протянул ему бланк радиограммы. — Что там такое с Ольховкой? Ты Маркова такого, случайно, не знаешь?
— Знаю, — похолодел Аникей.
— Вот… три радио ему оттуда…
Аникей схватил листки, начал читать, засмеялся, сгреб со стола пачку пустых бланков и, счастливый, выскочил из комнаты.
— Эй, парень, расписаться надо! — крикнул ему вдогонку радист. Улыбнулся, покачал головой.
«Все они с поля поначалу немножко того», — подумал радист.
Время Игры в Эскимосский Мяч
Те, кто решат, что описываемые события происходили на острове Врангеля, будут не совсем правы.
Те же, кто подумают, что описываемые события происходили просто на одном из безымянных островов Ледовитого океана, будут более близки к истине. Хотя истина известна только автору, да и то не до конца. Посему и разбираться давайте вместе. А за достоверность фактов автор ручается.
АвторЭта история взята из жизни. Да и кто был бы в состоянии ее выдумать?
Клод Фаррер. Окоченевшая любовницаЕсли бы в ту новогоднюю ночь удалось посмотреть на поселок со стороны Северного полюса, то можно было бы увидеть всего несколько десятков огоньков — светились маленькие окна маленьких домишек, уличные лампочки над каждым крыльцом, два прожектора над полярной станцией, один прожектор над сараем гидробазы и изредка вспыхивающие на короткое время огни фальшфейеров, которыми веселые люди заменяли на улице новогоднюю иллюминацию, да еще прочерки разноцветных ракет, то и дело с шипением взлетающих в небо в разных концах поселка.
Накануне сторож гидробазовского имущества Антоша Машкин рисовал елку. А до этой злополучной елки весь год лоцмейстерско-гидрографический отряд базы и его промерная партия, в составе которой работал инженер Машкин, обследовали акваторию острова, вели топогеодезические и водомерные наблюдения, промеры глубин со льда с помощью бурстанка, установленного на вездеходе, вносили соответствующие коррективы в крупномасштабную карту шельфа и выполняли много других работ, связанных с навигацией в этом труднодоступном районе Арктики.
