Александр Шмаков - Гарнизон в тайге
Накануне инспекторских стрельб в подразделениях начиналось особенное оживление. Шаеву и отсекру партбюро Макарову стоило больших усилий направить это оживление в главное и необходимое русло.
— Внимание, хлопчики, внимание. На сегодня занятиев хватит, — басил Поджарый, — перебросим до следующего разочка.
— Как до следующего? — спрашивало несколько голосов.
— Приготовиться к обеду, — объявил дежурный.
Казарма мгновенно наполнилась похлопыванием тумбочных дверок, звоном ложек и чашек.
— Так во, я и поясняю, — внушал Поджарый красноармейцу, — отдыхай, хлопчик. Тилько завтра поутру за молочком пульки не пущай.
— Вы мне черкните хотя бы десять строчек, — наседал редактор ильичевки на Сигакова, — как отделение готово к инспекторской.
— Что же писать? Завтрашний день покажет, как приготовились.
— Значит, заметочка обеспечена?
— От тебя не отвяжешься, сделаю, — отвечал командир отделения.
Агитатор Жаликов добродушно поругивал своего товарища. Тот успел оторвать клочок от газеты, завернул папироску и оставил бумажки еще «про запас».
— Разверни цигарку. Весь воздушный флот Франции закрутил. Беседу бы у меня сорвал. Цифры важные.
Красноармеец виновато развертывал папироску, расправлял клочок газеты, вынимал «запас из кармана» и отдавал Жаликову. Рассматривая обрывки газеты, тот говорил:
— Вот искурил бы у меня цитату японского премьер-министра Танаки, — и вслух читал: — «Для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того, чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай». Понял? Это аппетитец! — причмокнул Жаликов. — Проще сказать: хапай все в руки и освещай лучами восходящего солнца. Политика-а! А ты бы десяток раз затянулся и оставил меня без цитаты, — он хитро подмигнул и добавил: — Танаку кури, только моих газет не трогай.
— Так во, я и поясняю, — опять басил Поджарый, — стреляй, но пульку за молочком не пущай.
— Станови-ись! — гремел голос дежурного.
И красноармейцы строились в две шеренги, Поджарый со стороны любовался начищенными сапогами.
— Тебе што, — говорил Жаликов, — ты проверил винтовку и спокоен, а тут за все отвечай перед политруком. Выкурил бы французский флот, Танаку…
— Равняй-йсь!
Строй смолкал.
— Замуслил газетку-то, склеивать придется…
— Кто там гуторит?
Опять Жаликов агитацию разводит.
— Неприятность у меня, товарищ старшина.
— Смирна-а-а! Напра-аво!
Казарма наполнилась топотом ног, связисты уходили на обед.
* * *Аксанова назначили дежурным по стрельбищу. Встав на рассвете, по первому серебристому инею он ушел организовать связь на стрельбище. В восемь часов утра руководитель инспекторских стрельб объявил:
— Ночью поступило изменение приказа: поздразделения будут перестреливать четвертую задачу из ручных пулеметов…
Пораженный этой неожиданностью, Аксанов несколько растерялся: времени для переноски телефонных линий и постов связистов не было.
— Как же быть?
— Досадовать некогда, — спокойно сказал руководитель, — вы тут ни при чем, — и посмотрел в бинокль на белые мишени, стоявшие у горелого леса в конце стрельбища. — Больше 700 метров. Левее есть блиндаж, придется телефониста посадить туда.
— Не хватит кабеля.
— Это хуже. — Он подумал. — Задержимся с первым выстрелом.
— Разрешите послать за кабелем.
— Действуйте.
В девять был объявлен первый выстрел, и на линию огня вышли бойцы роты Максимцева, отработавшие все стрелковые упражнения на «отлично». И на этот раз рота показала самые высокие показатели по стрельбе. С бойцами Максимцева соперничали стрелки роты Кима, из батальонов на первое место выходил батальон Зарецкого.
Связисты стреляли последними. Им было труднее: требования к стрельбе предъявлялись такие же, как ко всем подразделениям, но роте приходилось еще и обслуживать стрельбище телефонной связью. Переволновались все изрядно: Овсюгов, Кузьмин, командиры взводов и старшина Поджарый. Связисты выполнили стрелковую задачу на «хорошо». Оценка эта была для них высокой. Лучшие результаты дало отделение Сигакова.
Бойцы взвода Аксанова отстреляли также ровно. Он не ожидал таких результатов — слишком велика была загрузка бойцов на стройке. Дежурство тоже прошло благополучно. Комвзвода возвращался со стрельбища последним. После того, как смолкла стрельба, еще предстояло убрать всю связь. Устал он сильно, напряжение было большое: от телефонистов, дежуривших в блиндажах, требовалась четкость и оперативность. Были случаи — пули перебивали телефонный кабель, связь выходила из строя, а заминка с устранением повреждения вызывала неприятность: нарушался порядок и инспектирующие нервничали.
Аксанов едва поднимал отяжелевшие ноги и тихо брел по узкоколейке, забросив левую руку за спину и положив ее на футляр бинокля. Навстречу ему, накинув шинель на плечи и застегнув ее лишь на крючок, сбив набок фуражку, шагал Жаликов. «Какой неаккуратный, будет скоро считаться старослужащим, а внешне неопрятен, как новичок». С этим красноармейцем он много повозился, а все же, видимо, не достиг своего. Он знал: до армии Жаликов работал маляром, рисовал декорации в клубе и писал плохонькие копии с цветных репродукций. Руководил он и клубным струнным кружком, был, по меткому выражению красноармейцев, «клубной затычкой». Навыки рисовальщика комвзвода пытался использовать так, чтобы втянуть Жаликова в общественную жизнь роты. И Аксанову удалось это сделать: красноармейца ввели членом редколлегии ильичевки, он рисовал бойкие карикатуры, а последнее время был и агитатором. Однако ему не хватало армейской подтянутости, во внешнем облике его и в поведении частенько прорывались привычки «гражданского» человека.
— Товарищ командир взвода, — обратился Жаликов, — разрешите поговорить с вами по душам.
Аксанов хотел сказать, что он устал и, может быть, разговор лучше отложить до завтра, но в голосе красноармейца звучало столько просьбы и выражение его лица так было полно мольбы,, что комвзвода не решился отказать.
— Ну, говори! — Аксанов сошел с узкоколейки, сел на свороченный трактором пень с ветвистыми корнями, обмытыми летними дождями, похожий на огромного спрута.
— Тяжеловато мне с женой, отвлекаюсь я, — сказал красноармеец, — а по-другому нельзя. Душа-то болит, ребенок с нею…
— Я что говорил тебе, — с укором заметил Аксанов.
— Правы были…
Ему живо представилось, как Жаликов месяц назад принес заявление. Он настоятельно просил разрешить приехать его жене в гарнизон. Жена находилась в двухстах километрах, работала в Рыбтресте и жаловалась на свое неустройство, нужду.
— А что же, лучше ей будет здесь? — спросил тогда Аксанов.
— А то как же! Вместе и горе делить легче, — ответил Жаликов.
— Какое же горе? Обута, одета, сыта, квартира есть, правда, в бараке, ну, тяжеловато ей с ребенком. А разве тут будет легче? — пытался доказать он бойцу. — Работать и тут придется, а жить, как видишь, негде.
Жаликов согласился с доводами, написал письмо жене, но письмо не застало ее в Рыбтресте: жена уже выехала сюда. Пришлось трудоустраивать ее, определять с жильем: на руках у молодой женщины был грудной ребенок.
— Ну, что у тебя еще? — участливо спросил Аксанов.
— Холодновато в комнатушке у жены, разрешите отлучиться из казармы — дров ей заготовить…
— Я не возражаю, но доложи об этом дежурному по роте, чтобы поставили в известность начальника связи или политрука…
— Спасибо.
— Идите. Только застегните хлястик у шинели, поправьте фуражку. Будьте всегда одеты по форме и подтянуты…
Жаликов торопливо застегнул хлястик, поправил фуражку, козырнул, быстро повернулся и легко, бодро зашагал от Аксанова. Комвзвода еще посидел немного, поднялся и тяжелой походкой побрел по узкоколейке к корпусам начсостава.
* * *Тайга заметно увядала. Стояли последние дни тихого, прозрачного сентября. На земле шелестела опадающая листва. Ясные, жаркие дни не были похожи на осенние, хотя ночами резко холодало.
Небо было безоблачно, воздух густо настоен запахами спелой осени. Склоны гор с первыми утренними заморозками сделались совсем красными от созревшей брусники.
С раннего утра до позднего вечера с гор тянулись подводы. На телегах и тачанках везли бочонки и ящики с ягодой. Спешили собрать богатый урожай брусники, сделать запасы на зиму.
Врач Гаврилов радовался больше всех дружному выходу на сбор ягод: ему хорошо помогали в этом деле женорганизаторы. Они побывали в семьях всех командиров и рабочих-строителей. В выходной день вместе с бойцами подразделений почти весь поселок ушел в горы.
