Александр Беляев - Том 3. Человек-амфибия
– Да, Ихтиандр в тюрьме, и он снова может оказаться рабом Зурита. Нелепый процесс, нелепые обвинения против Сальватора и Ихтиандра.
– Это ужасно! И его нельзя спасти?
– Я все время пытался это сделать, но безуспешно. Но неожиданным нашим союзником оказался сам смотритель тюрьмы. Сегодня ночью мы должны освободить Ихтиандра. Я только что получил две коротенькие записки: одну от Сальватора, другую от смотрителя тюрьмы.
– Я хочу видеть Ихтиандра! – сказала Гуттиэре. – Можно мне пойти с тобой?
Ольсен задумался.
– Я думаю, что нет, – ответил он. – И тебе лучше не видеть Ихтиандра.
– Но почему?
– Потому что Ихтиандр болен. Он болен как человек, но здоров как рыба.
– Я не понимаю.
– Ихтиандр больше не может дышать воздухом. Что же будет, если он снова увидит тебя? Для него это будет очень тяжело, да, может быть, и для тебя. Ихтиандр захочет видеться с тобой, а жизнь на воздухе погубит его окончательно.
Гуттиэре опустила голову.
– Да, пожалуй, ты прав… – сказала она, подумав.
– Между ним и всеми остальными людьми легла непреодолимая преграда – океан. Ихтиандр – обреченный. Отныне вода становится его родной и единственной стихией.
– Но как же он там будет жить? Один в безбрежном океане, человек – среди рыб и морских чудовищ?
– Он был счастлив в своем подводном мире, пока…
Гуттиэре покраснела.
– Теперь, конечно, он не будет так счастлив, как раньше.
– Перестань, Ольсен, – печально сказала Гуттиэре.
– Но время излечивает все. Быть может, он даже обретет утраченный покой. Так он и будет жить – среди рыб и морских чудовищ. И если акула не съест его раньше времени, он доживет до старости, до седых волос… А смерть? Смерть везде одинакова…
Сгущались сумерки, и в комнате было почти темно.
– Однако мне пора, – сказал Ольсен, поднимаясь. Встала и Гуттиэре.
– Но я могу хоть издали видеть его? – спросила Гуттиэре.
– Конечно, если ты не выдашь своего присутствия.
– Да, я обещаю это.
Уже было совсем темно, когда Ольсен в костюме водовоза въехал во двор тюрьмы со стороны Коронель Диас[13].
Сторож окликнул его:
– Куда едешь?
– Морскую воду «дьяволу» везу, – ответил Ольсен, как учил его тюремный смотритель.
Все сторожа знали о том, что в тюрьме находится необычайный арестант – «морской дьявол», который сидит в баке, наполненном морской водой, так как пресной он не переносит. Эту морскую воду время от времени меняли, привозя ее в большой бочке, установленной на дроги.
Ольсен подъехал к зданию тюрьмы, завернул за угол, где помещалась кухня и находилась дверь в тюрьму для входа служащих. Смотритель уже все приготовил. Сторожей, обычно стоявших в коридоре и у входа, отослали под разными предлогами. Ихтиандр, сопровождаемый смотрителем, свободно вышел из тюрьмы.
– Ну, прыгай скорее в бочку! – сказал смотритель.
Ихтиандр не заставил себя ждать.
– Трогай!
Ольсен ударил вожжами, выехал из двора тюрьмы и не спеша поехал по Авени да Альвар, мимо вокзала Ритеро, товарной станции.
Следом за ним, невдалеке, мелькала тень женщины.
Была уже темная ночь, когда Ольсен выехал из города. Дорога шла берегом моря. Ветер крепчал. Волны набегали на берег и с шумом разбивались о камни.
Ольсен осмотрелся. На дороге никого не было видно. Только вдали сверкали фонари быстро мчавшегося автомобиля. «Пусть проедет».
Гудя и ослепляя светом, автомобиль промчался к городу и скрылся вдали.
«Пора!» – Ольсен обернулся и сделал Гуттиэре знак, чтобы она скрылась за камни. Потом он постучал по бочке и крикнул:
– Приехали! Вылезай!
Из бочки показалась голова.
Ихтиандр оглянулся, быстро вылез и прыгнул на землю.
– Спасибо, Ольсен, – сказал юноша, крепко сжимая мокрой рукой руку великана.
Ихтиандр дышал часто, как в припадке астмы.
– Не за что. Прощай! Будь осторожен. Не подплывай близко к берегу. Опасайся людей, чтобы опять не попасть в неволю.
Даже Ольсен не знал, какие приказания получил Ихтиандр от Сальватора.
– Да, да, – задыхаясь, сказал Ихтиандр. – Я поплыву далеко-далеко, к тихим коралловым островам, куда не приходит ни один корабль. Спасибо, Ольсен! – И юноша побежал к морю.
Уже у самых волн он вдруг обернулся и крикнул:
– Ольсен, Ольсен! Если вы увидите когда-нибудь Гуттиэре, передайте ей мой привет и скажите, что я всегда буду помнить ее!
Юноша бросился в море и крикнул:
– Прощай, Гуттиэре! – и погрузился в воду.
– Прощай, Ихтиандр… – тихо ответила Гуттиэре, стоявшая за камнями.
Ветер крепчал и почти валил людей с ног. Море бушевало, шипел песок, грохотали камни.
Чья-то рука сжала руку Гуттиэре.
– Идем, Гуттиэре! – ласково приказал Ольсен.
Он вывел Гуттиэре на дорогу.
Гуттиэре еще раз оглянулась на море и, опираясь на руку Ольсена, направилась к городу.
Сальватор отбыл срок наказания, вернулся домой и снова занялся научной работой. Он готовится к какому-то далекому путешествию.
Кристо продолжает у него служить.
Зурита обзавелся новой шхуной и ловит жемчуг в Калифорнийском заливе. И хотя он не самый богатый человек в Америке, но все же не может пожаловаться на свою судьбу. Концы его усов, как стрелка барометра, показывают высокое давление.
Гуттиэре развелась с мужем и вышла замуж за Ольсена. Они переселились в Нью-Йорк и работают на консервном заводе. На побережье Ла-Платского залива никто не вспоминает «морского дьявола».
Лишь иногда, в душные ночи, старые рыбаки, услышав в ночной тиши неведомый звук, говорят молодым:
– Вот так трубил в раковину «морской дьявол», – и начинают рассказывать о нем легенды.
Только один человек в Буэнос-Айресе не забывает Ихтиандра.
Все мальчишки города знают старого, полупомешанного нищего индейца.
– Вот идет отец «морского дьявола»!
Но индеец не обращает внимания на мальчишек. Встречая испанца, старик каждый раз оборачивается, плюет ему вслед и ворчит какое-то проклятие.
Но полиция не трогает старого Бальтазара. Его помешательство тихое, он никому не причиняет вреда.
Только когда на море поднимается буря, старый индеец приходит в необычайное беспокойство.
Он спешит на берег моря и, рискуя быть смытым водой, становится на прибрежные камни и кричит, кричит день и ночь, пока не утихнет буря:
– Ихтиандр! Ихтиандр! Сын мой!..
Но море хранит свою тайну.
Подводные земледельцы
Глава 1
Нептун Иванович огорчен
– Жан! Иоганн! Джон! Джонни! Джиованни!.. Иоанн! Иван! Ваня! Ванюшка!
– А-а-аах! – кто-то сладко зевнул и перевернулся на другой бок.
Слышно было, как заскрипели пружины кровати. Тишина. И снова первый голос начинает выкликать с разными ЙВГОнациями, то повышая, то понижая силу звука:
– Жан! Иван! Джон!.. – И вдруг крикнул изо всех сия: – Ванька, шельмец! Стань передо мной, как лист перед травой.
– Ах-ах, фут возьми! – За перегородкой взвизгнула пружина, босые ноги зашлепали по полу. Кто-то засопел носом, повозился впотьмах, открыл дверь, пошарил у стены, щелкнул выключателем.
Электрическая лампочка, висящая под потолком, осветила золотистые сосновые бревна стен, широкое окно, завешенное плотной шторой темно-синего сукна, большой чертежный стол у стены, на столе – старый номер «Известий», чертежные принадлежности, землемерные планы, несколько книг, папки с бумагами. У другой стены на узкой железной походной кровати лежал, заложив руки за голову, мужчина средних лет, плотный, широкоплечий, рыжеволосый, с небольшими усами и бородкой клином. Голубые, широко открытые глаза смотрели в потолок пристально, а на левой щеке виднелась отметина: глубокий красноватый шрам.
– Собирайся, Ванюша, пора! – сказал лежащий на кровати.
Ванюша еще раз вздохнул. Уж очень хотелось ему спать. Он стоял посреди комнаты в одних трусах, заспанный, со слипающимися глазами. Лицо его имело полудетскую мягкость и округленность черт, а черные жесткие волосы стояли ежиком. Он поднимал брови, чтобы глаза скорее раскрылись, шевелил губами и разбрасывал руки в стороны, разминаясь после сна. Потом подошел к окну, отдернул занавеску и, глядя в непроницаемый мрак, сказал:
– Темно еще, Семен Алексеевич!
– Пока соберемся, в самый раз будет, – отвечал Семен Алексеевич Волков.
Ванюшка Топорков вышел в другую комнату и зажег там свет. Эта комната была такой же, как и первая. Кровать, простой стул, полка с книгами над небольшим столиком и шкафчик у кровати составляли всю ее обстановку. Ни в одной из этих комнат не видно было печки. Зато, если нагнуться, под столом можно было заметить пластинки электрического отопления. Это высшее проявление электрификации в домашнем быту так не шло ко всему облику бревенчатой избушки.
