Алим Кешоков - Вершины не спят (Книга 2)
Девочки были перепуганы насмерть. Матрене пришлось лечь спать с ними в одной комнате. Больше всего беспокоились за участь Тины, находившейся в отъезде. Они были уверены, что нападение на Шрукова не обошлось без Жираслана. А одна из девочек высказала даже опасение, что Жираслан хотел отыскать в Бурунах Тину и отомстить ей: ведь Тина бросила без присмотра старую княгиню, жену Жираслана.
Что говорить, грустное, грустное событие!
ЧИСТКА
Астемир велел приготовить к собранию место перед зданием исполкома, и Шруков приступил к делу. Те же самые плотники, которые неделю тому назад начали было ломать и переделывать мечеть под клуб, сейчас возвели на площади помост, а в самом здании исполкома заново остеклили окна.
Накануне дня, назначенного для чистки, на помост внесли большой стол, покрытый сукном, графин с водой и чернильницу. На помосте от одного края до другого установили лавку. Красный флаг вознесся на длинном шесте. Перед помостом на каменные глыбы были положены струганые доски, совсем как недавно в театре Шхальмивоко. На ночь здесь поставили караульных, среди которых любопытные увидели и деда Исхака, почтальона и песнопевца. Караульным выдали ружье — одно на весь караул.
Оркестрантам Шруков строго-настрого приказал быть в полной готовности.
Предстоящее событие ожидалось одними с волнением за свою судьбу, другими — с необыкновенным любопытством к участи тех, кто будет подвергаться чистке.
И конечно же, кто-кто, а прежде всех бессовестный неугомонный Давлет высоко поднял нос. Он расхаживал среди людей и напоминал то одному бывалому человеку, то другому те речи, какие когда-то произносил он, Давлет, с деревянной башни Шхальмивоко в бытность председателем аулсовета. Разве тогда случалось что-нибудь вроде бунта? Нет! Раза два Давлету даже удалось устроить манифестацию в свою честь, и люди должны помнить то счастливое время, когда они, жемат за жематом, проходили мимо башни Давлета.
Но и честные люди немало передумали и перечувствовали в эти дни. Шутка ли, предстать перед комиссией по чистке, как перед аллахом. Одни обдумывали свою жизнь втихомолку, другие открыто спорили, кто более грешен перед партией или аллахом.
Шли споры и в интернате: чей отец нуждается в чистке? Что будет с теми людьми, кого очистить невозможно? Кое-кто опять посоветовал своим отцам перед чисткой пойти в баню и, если нужно, пустить в дело керосин.
Итак, все было подготовлено, только бы погода не помешала делу! День наступил ясный, теплый и спокойный. С раннего утра площадь была полна народу. Многие пришли в праздничной одежде. Опять слышались голоса:
— А кто же будет выводить большевиков на площадь?
— Говорят, кое-кого будут жарить на вертеле, а других только проветривать.
— Не знаю, будут ли жарить и проветривать, а кое на кого следует-таки направить ветер гнева.
Иные шепотом обсуждали между собою, можно ли чистить людей, занимающих государственные должности. Вот говорят, чистка не обойдет ни Тагира Каранашева, ни Туто Шрукова. И с этих пойдет пыль. Но как же чистить того же Шрукова, не говоря уж об Инале? Как поднимать голос на Тагира или подступить к председателю Нахо из Шхальмивоко, если он всегда ходит с маузером? А как подвергнуть сомнению чистоту почтальона Исхака? Скажешь против него, гляди, завтра он принесет тебе повестку в суд. Но, надо сказать, в этом перечислении имен ни разу не упоминалось имя Астемира или Казгирея. Должно быть, чистота этих людей не подвергалась сомнению.
На помост взошли все самые ответственные лица.
Спорщики в толпе притихли.
Женщины в длинных платках до самой земли скромно стояли в стороне.
Оркестр, сверкнув трубами, заиграл вальс. Лю, дуя в трубу, не спускал глаз с Казгирея, который стоял неподалеку в группе сотрудников наробраза. Как всегда на людях, и на этот раз Казгирей щеголял безупречно белой черкеской.
Члены комиссии во главе с Астемиром заняли места за столом. Был среди них и Инал. Он уже прошел чистку в Нальчике. То один человек, то другой подходил к нему за распоряжениями; его бас то и дело перекрывал оркестр. Вот к нему обратились за указанием даже по такому поводу: кому, дескать, сидеть, а кому стоять.
— Чистка открыта для всех, — опять слышался бас Инала. — Посадите стариков, а комсомольцы могут и постоять. А контрикам так и скажите: им не удастся сорвать дело партии, мы не дадим повода злорадствовать. И пускай люди говорят серьезно — не на базаре. Я уже слыхал: точат клыки на Шрукова, на Матханова. Мы не дадим врагам никого из людей, нужных революции, пускай не рассчитывают! Некоторые удивились, услышав такие слова.
— А почему ты ставишь их рядом? Против Казгирея Матханова никто не замышляет.
— А против Шрукова замышляют?
— Шруков допустил бунт.
— Вот как! Значит, по вашему мнению, виноват Шруков? Я думаю иначе. Вот почему я и говорю о Матханове. И все-таки даже Казгирей не должен стать тем больным зубом, который вырывают, чтобы не вздулась щека.
Опять неожиданные слова! Послышался голос Астемира:
— О чем ты говоришь! Ни Матханова, ни Шрукова нельзя уподоблять больным зубам. Это люди здоровые, не больные.
— Чистка покажет, кто здоров, а кто болен.
— Ну ладно, оставим это сейчас, пора начинать, — сказал Астемир, заметно волнуясь.
Туто Шруков, крепко стоявший на своих кавалерийских ногах впереди всех, поднял руку. Дорофеич ожидал этого сигнала. Оркестр мигом перешел с вальса на марш, во всю силу зазвучал знаменитый марш «Октябрь». Музыканты старались. Все, казалось, идет хорошо, но Астемир остановил оркестр и сказал:
— Бросьте, бросьте! Сейчас нужны не трубы, не барабан, а человеческое слово... Товарищи, мы приступаем к большому и серьезному делу, нам предстоит провести чистку среди членов партии. Мы знаем, что не все понимают значение этого дела. Некоторые предполагают, что тут состоится нечто вроде джигитовки или борьбы на поясах, что один другого будет даже скрести скребницей... Есть, есть такой грешок... Валлаги. — И Астемир улыбнулся в усы своей доброй улыбкой. — Но, товарищи, тут не будет никакого циркового представления. Тут будет борьба другая. Тут будет борьба добра со злом. Партия — это есть передовые, лучшие люди среди трудящихся. У нас, в Кабарде, фабрики заводов почти нет, значит, нет и рабочих, пролетариев, и наша партия — это люди, которые целью своей жизни поставили борьбу за лучшую долю всех бедняков и середняков. Большевики — это люди, которые лучше других понимают, что есть благо для трудового человека, кабардинца, балкарца, осетина, и за это добро большевики борются. Но как же бороться за добро, учить добру других, если ты сам недобрый человек? Вот в этом и состоит смысл того, что нам предстоит сделать. Партийный человек распознается прежде всего по его деяниям. Устав нашей партии, то есть правила, по которым человек выполняет свой партийный долг, служит основой для наших выводов, кто соответствует, а кто не соответствует своему назначению партийного человека. Пусть солнце просветит насквозь каждого из нас, — и Астемир покосился на солнышко, которое уже довольно высоко взошло на небе, — пусть просветит нас солнышко насквозь! А мы, товарищи, должны помочь ему. Каждый из присутствующих здесь имеет полное право выступить и сказать свое слово либо в защиту человека, либо против него. Вот это и есть чистка партии. Партия считает, пусть лучше будет меньше людей в ее рядах, но это будут именно те люди, которые нужны народу... Всем ли теперь понятна наша задача? — Астемир умолк.
Его речь понравилась людям, она многое объяснила. Но последние слова председателя комиссии по чистке партии, нужно признаться, опять поставили в тупик многих: «Люди, нужные народу». Ну, а вот как же быть с теми же муллами? Разве мулла не нужен народу? Почему же партия большевиков против мулл? Почему мулл изгоняют, мечети закрывают? Как это понять? Как ответить на этот вопрос? И, как бы чувствуя, что именно этот вопрос озадачивает людей, Астемир продолжал:
— Серьезное волнение недавно произошло у нас. Причиной послужило решение превратить мечеть в клуб. Советская власть отделила церковь от государства. Советская власть не хочет давить на людей, подавлять их убеждения или веру. Но она говорит: «Будьте благоразумны, прежде всего цените в себе человеческий ум». Было время, когда религия делала историю. Но теперь наступило другое время, открылись ворота другой истории. Скорее идите к той новой жизни, какая создается на каждом шагу вокруг всех нас. Мечеть только мешает, вот почему большевики против мечетей. Вот почему большевики против нечестных людей, где бы они ни встречались — хоть в мечети, хоть в самой партии. Вот почему большевики хотят оттеснить в сторону плохих людей, а вперед выдвинуть хороших. Вот, кстати, вы говорите: «Когда мы пошли на защиту своей мечети, впереди шли дети и женщины». Впереди шли женщины и дети. И очень жаль! Важно то, кто шел за ними, кто ими прикрывался. Мы хорошо помним этот белогвардейский прием. Разве не шли на нас шкуровцы, выставляя вперед женщин и детей? Разве не так действовал Серебряков?
