Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1
Бастерт вышел очень расстроенный, он не думал, что дело может принять такой оборот. Может быть, они и в самом деле не боятся его ухода? Тогда здесь, вероятно, допущена ошибка…
А Михаэлис, как только за Бастертом закрылась дверь, позвонил Чайке:
— Товарищ полковник, у вас был Бастерт?
— Конечно.
— Кем же нам его заменить?
— Вы наверняка знаете это лучше меня, товарищ Михаэлис.
— Да, конечно. — Лекс опустил трубку и задумался. Сложная штука — ответственность. Иногда бывает легче, когда за тебя всё решает комендант.
Ну что ж, не будем бояться ответственности. Сейчас соберём товарищей из экономического отдела, посоветуемся, они наверняка подскажут, кого выдвинуть директором завода.
Через некоторое время Бертольда Грингеля вызвали к бургомистру города. Он вошёл спокойно, уверенно, — не впервые ему пришлось бывать здесь.
— Ну, в чём дело, Лекс? — спросил он бургомистра.
— Рассказывай, что у вас на заводе делается.
— Бастерт мерзавец, всё дело сорвать хочет. Инженеров разогнал, а кем заменять их — неизвестно.
— А что, если мы поручим руководство предприятием тебе?
— Мне? — изумился Грингель.
— Именно тебе. Вот сегодня мы тебя назначим, и будешь законным директором.
— Но ведь я не инженер, — с трудом произнёс Грингель.
— Мы найдём тебе ещё и технического директора. Инженера. А ты будешь всем делом руководить. Уверен, что ты справишься с этим значительно лучше Бастерта.
— Разрешите мне подумать, — ответил Грингель, обводя глазами присутствующих.
— Пожалуйста, только думай недолго. Я дал Бастерту всего одну неделю и должен сообщить ему, кому передать дела. Два дня на раздумия и размышления у тебя есть, но не больше.
Грингель вышел из кабинета бургомистра совершенно ошеломлённым. В мечтах его всегда привлекала идея заняться усовершенствованием производства, внести кое-какие изменения в работу своего цеха. Недаром он так любил и понимал машины, и только отсутствие образования мешало ему осуществить давно задуманное изобретение.
Но Грингель боялся взять на себя такую ответственность. Всю дорогу на завод его мучали эти сомнения. Он так глубоко задумался, что не заметил даже, как к нему подошли товарищи…
— Что случилось, Бертольд? Ты не болен? — спросил Дидермайер, пожилой токарь, с которым они работали на соседних станках.
— Нет, не болен, — встрепенувшись, ответил Грингель. — Но, наверно, скоро свихнусь — такую мне задачу задали.
— Что случилось?
— Да вот, понимаешь… магистрат намерен сделать меня директором завода.
— Бертольд, а ты, может, и вправду того?.. — Дидермайер выразительно покрутил пальцем около лба.
— Нет. Мне бургомистр предложил.
Рассказывая об этом, Грингель и жаловался и гордился одновременно. Он надеялся услышать от товарищей добрый совет, но, кажется, ошибся. Эх, не следовало им говорить! Теперь все будут смеяться над Бертольдом Грингелем.
— А как же Бастерт?
— Бастерт уходит с завода.
— Хорошенько подумай, Бертольд, прежде чем соглашаться, — сказал другой сосед Грингеля, низенький толстый Мюллер. — Они хотят тебя сделать директором, чтобы ты им выполнил план, а потом демонтируют завод, и мы все останемся безработными.
— Ты говоришь вздор, — решительно возразил Грингель. — Не в этом дело. Я боюсь не справиться.
— А я бы на твоём месте взялся, — подтрунивал Мюллер. — Не боги горшки обжигают. Попробуй. А когда тебя прогонят, тогда и все остальные поймут, что нечего лезть так высоко. Это же неслыханно — из рабочих в директоры!
— В Советском Союзе рабочие даже министрами становятся, — возразил Дидермайер.
— Тогда Грингелю совсем нечего бояться, — иронизировал Мюллер. — Не сомневайся, Бертольд: хоть недельку, а побудешь директором.
Грингель отмахнулся от Мюллера и подошёл к своему станку. Он продолжал обтачивать поршни для моторов, а мысли его были заняты предложением бургомистра.
Видимо, и Дидермайер думал о том же, так как после работы он неожиданно подошёл к Грингелю и сказал:
— Ты не бойся, Бертольд. Берись. Мы тебя поддержим.
Он кивнул товарищу и скоро затерялся в толпе.
Грингель вернулся домой, приготовил себе обед, — он жил одиноко, и продукты ему покупала соседка, — а потом долго сидел погружённый в свои мысли.
Наконец, решительно поднявшись, Грингель направился к Ренике.
Дорога в шахтёрский посёлок показалась ему невероятно длинной в этот туманный зимний вечер. Он позвонил к Альфреду, но за дверью никто не отзывался. Видно, приятеля не было дома. Грингель подождал на лестнице, пока не показалась Гертруда.
— Альфред на собрании, — сказала она, и Грингель совсем растерялся. С тех пор как отменили военное положение, собрания заканчивались очень поздно.
«Значит, не удастся даже поговорить с Ренике!»
Он простился с Гертрудой и двинулся в обратный путь.
Кварталы медленно проходили перед ним, а он всё думал и не мог прийти к окончательному решению. Так добрёл он до моста через быструю горную речушку — она не замерзала даже зимой.
Грингель остановился на мосту и стал всматриваться в чёрную быструю воду, отражавшую свет уличных фонарей. Он не сразу заметил, как к нему подошёл какой-то человек и стал сбоку.
Грингель оглянулся. Человек показался ему знакомым. Этот высокий, чистый лоб и очки в старомодной золотой оправе… Ах да! Это же писатель Болер. Токарь как-то видел его на митинге. А что, если с ним посоветоваться?
— У вас такой вид. — вдруг сказал Болер, — будто вы собрались топиться! Здесь не стоит: очень мелко. Сантиметров двадцать, не больше.
Писатель со всей серьёзностью объяснил, где удобнее это сделать, и Грингель невольно улыбнулся.
— Благодарю вас, — сказал он. — В таком совете я не нуждаюсь. Но если уж вы хотите помочь мне добрым словом, то я могу вам рассказать о своих затруднениях.
— А именно?
Грингель, не колеблясь, поведал изумлённому Болеру всё. Уж этого старый писатель никак не ожидал!
— К сожалению, я ничего не могу сказать вам, — с горечью произнёс он, когда Грингель закончил. — Пока я и сам не нашёл своего пути в жизни. Будет нечестно, если я что-либо вам посоветую. Человек, который не знает дороги для себя, не может и не должен направлять других.
— Но вы же писатель! — воскликнул Грингель.
— Да, я только писатель, а не пророк, — сердито ответил Болер и быстро зашагал прочь. Отойдя уже на десяток шагов, он неожиданно вернулся к Грингелю и сказал: — Я могу сказать вам только одно: смелые решения всегда бывают наилучшими. Такой совет, слава богу, меня ни к чему не обязывает.
Он повернулся и через мгновение исчез в темноте.
Грингель долго смотрел ему вслед, потом крепко потёр рукою лоб и зашагал в противоположном направлении.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Встреча с Грингелем взволновала Болера не на шутку. Он уже старый человек, а от него на каждом шагу требуют каких-то определённых решений. Что это, неужто сама жизнь вынуждает его чётко определить своё отношение к событиям в стране?
Писатель возвратился с прогулки в плохом настроении. Всё было не по нём в этот день. Сейчас ему показалось, что дома слишком натоплено, а ведь уголь надо экономить. Болер взглянул на термометр и убедился, что температура в комнате обычная — восемнадцать градусов.
Он взял газету, чтобы отвлечься от беспокойных мыслей, но что ни пробовал читать — всё касалось тех самых проблем, от которых так хотелось уклониться.
Хорошо, если бы пришёл Дальгов. Сыграть партию в шахматы — и сразу всё пройдёт. Но так рано Дальгов никогда не приходит. Вероятно, он ещё на работе.
Мелодично прозвонил звонок, и Болер, довольный, потёр руки. Кто бы ни пришёл, можно будет забыться за разговором. В передней послышался женский голос, и писателю показалось, что это фрау Г артман.
Он поспешил к двери. Действительно, это она.
Болер обрадовался актрисе. Они поговорят об искусстве, о театре. Это будет настоящий отдых от всего навязчивого, обыденного, неотступного.
Старик достал из шкафа заветную бутылку зеленоватого ликёра, хлопотал и суетился вокруг гостьи.
Эдит Гартман заметила его радость. На утомлённом, нервном лице её засветилась улыбка. Она устроилась поудобнее на диване, выпила рюмку ликёра и теперь охотно слушала хозяина.
Писатель собирался говорить только об искусстве. Однако память всё время возвращала его к этому странному рабочему, которому вдруг предложили стать директором завода. Не говорить о нём Болер, оказывается, не мог.
И он не торопясь рассказал Эдит об удивительной встрече во время прогулки, живописно изобразил заснеженный мостик и чёрные волны быстрой речушки, передал весь свой разговор с Грингелем. Только одно утаил он от слушательницы: свой совет, свои заключительные слова.
