Лидия Вакуловская - 200 километров до суда... Четыре повести
— Я договорюсь и вам сообщу. Вы еще придете сюда?
— Приду, — ответил он, берясь за ручку дверей. — Подкину в колхоз своих собак на довольствие и вернусь. Да, надо насчет ключа договориться. Где вы оставляете?
— Здесь два ключа. — Таня взяла с полки колечко с ключами, сняла один ключ, подала ему: — Возьмите себе.
— Порядок, — сказал он и, сунув ключ в карман, вышел, плотно прикрыв за собою двери.
Теперь, когда он ушел, у Тани почему-то пропала охота оставаться в этом доме.
«К тому же, — подумала она его словами и про себя улыбнулась этому, — уж если я обещала, что суд состоится, то надо действовать».
Она быстро оделась и вышла на улицу.
Хотя был уже одиннадцатый час утра, над поселком, как глубокой ночью, висела медная луна. Электрики успели починить оборванные пургой провода, и на улице зажглись фонари, помогая луне и звездам разгонять темноту полярного дня.
На крыльце Таня на минутку задержалась, окинула взглядом улицу, соседние дома и свой двор. Пурга все-таки потрудилась крепко. На заборах, на крышах домов лежали тяжелые снеговые шапки. Только во дворе зоотехника не осталось следов пурги: видно, Копылов, когда пурга стихла, сразу взялся за лопату.
Петляя среди сугробов, Таня отправилась искать дом Семечкина, так как в воскресенье он, конечно же, в поссовете не сидел.
«Почему он насторожился, когда я сказала, что свяжусь с Белым Мысом? — вдруг подумала Таня. — А что, если…»
Но она тут же оборвала эту мысль и сердито сказала себе:
«Опять эта моя проклятая судейская подозрительность, недоверие к людям!..»
Несколько раз она спрашивала у встречных, где живет Семечкин, ей отвечали, что дальше, и махали рукой куда-то в конец улицы.
Ей повезло: Семечкин оказался дома. Он ничуть не удивился тому, что, уехав три дня назад в Белый Мыс, она снова очутилась в Светлом и предстала перед его очами. Он только сказал:
— Я вам что говорил? Говорил — дорога дальняя, пурги метут, зазря поедете. Вот и завернула назад пурга.
— Нет, — сказала ему Таня, — я встретила в избушке Копылова. Мы с ним уже в доме у Тихона Мироновича были, когда пурга началась.
— Так и он у зоотехника пересиживал? — спросил Семечкин.
— Да, — ответила Таня.
— Так вы вместях цельную пургу отсидели?
— Да, всю пургу, — сказала Таня.
— А-а… — только и сказал Семечкин, после чего сразу же повел Таню разыскивать народных заседателей.
Оба заседателя тоже, к счастью, оказались дома и занимались тем, чем занималось с утра все население поселка, — орудовали в своих дворах метлами и лопатами, расчищая снег. Оба тотчас же изъявили полную готовность явиться в судебное заседание, и оба советовали провести его под вечер, когда они расквитаются с заботами, которые навалила на них пурга.
Таня договорилась встретиться с ними в четыре дня в поссовете и попросила Семечкина послать кого-нибудь к Копылову и сообщить ему об этом. Сама она пошла на почту, решив, что оттуда сразу же отправится на аэродром и узнает, ожидается ли к ночи самолет в райцентр, так как не хотела ни минуты лишней задерживаться в Светлом.
На почте дежурила знакомая женщина, и Таня изложила ей свою просьбу: во-первых, связаться с радистом Белого Мыса, во-вторых, попросить радиста, чтоб он послал кого-нибудь к председателю поссовета и пригласил его к аппарату, а в-третьих, Таня соглашалась ждать столько, сколько потребуется.
— Ну, это мы сделаем, — приветливо ответила женщина и, набрав номер телефона, стоявшего на ее рабочем столике, сказала в трубку: — Алло… Сеня? Сеня, дружочек, очень срочное дело. Если уж ты не поможешь, не знаю, кто тогда поможет. Надо взять связь с Белым Мысом, надо Вуквутагина к аппарату… Знаю, знаю, что воскресенье, поэтому тебя прошу. Сенечка, кровь с носа, нужно… Попробуешь?.. А ты попроси хорошенько их радиста… Спасибо, Сенечка, жду.
Потом из радиостанции звонили дважды — и дважды женщина, приложив к уху трубку и поддерживая ее плечом, записывала на бланки тексты поступивших радиограмм, которые передавал ей дежурный радист.
Но не прошло и получаса, как женщина, снова сняв трубку, сказала Тане:
— Идите сюда, Вуквутагин пришел.
Таня зашла за перегородку, присела у столика.
— Это товарищ Вуквутагин? Здравствуйте, — сказала она в трубку.
— Трастуй, — раздался совсем рядом густой, гортанный голос. — Вуквутагин на аппарат сидит, все слышит.
— Вас беспокоит судья Камфорова, — быстро заговорила Таня, словно боясь, что связь прервется. — Я вот по какому вопросу. Два года назад у вас проходила ревизия торговой базы и была вскрыта недостача в сумме…
— Никакой недостача нет, — перебил ее гортанный голос. — Мы делал второй ревизия.
— Знаю, знаю. Вы послали акт повторной ревизии в прокуратуру, но он почему-то не был получен, — поспешно сказала Таня.
— Я за твой пропажа отвечать не могу, — ответил голос в трубке. — Ты отвечать должен.
— Да, да, понимаю, — торопливо согласилась Таня и продолжала: — Я вас очень прошу: пришлите, пожалуйста, в нарсуд копию акта. Вы меня слышите? Поскольку акт пропал, пришлите в Угольный копию. А в Светлое дайте радиограмму, что была повторная ревизия и недостачи не обнаружено. Только заверьте печатью. Вы меня понимаете?
— Понимал, почему не понимал? — ответил гортанный, густой голос. — Завтра посылать буду.
— Нет-нет, пришлите, пожалуйста, сейчас же! Радиограмма нужна сейчас же!
— Сейчас присылать не буду, — спокойно ответил голос. — Сейчас поселок забой оленя делает, сейчас я на забой хожу. Завтра присылать буду.
— Послушайте, товарищ Вуквутагин, я вас очень прошу: радиограмма нужна сегодня, на сегодня назначен суд, — горячилась Таня. — Вы понимаете?..
Трубка не отвечала.
— Алло, алло!.. Вы меня слышите?..
Трубка кашлянула, потом сказала:
— Вуквутагин хорошо слышит, Вуквутагин дома спит — слышит, как волк на поселок идет. Это ты Миша Копылов судить хочешь?
— Да-да. Я же вам сказала, что я судья! — Таня обрадовалась, что наконец-то председатель поссовета понял ее.
— А что судить будешь? Пускай Миша твой глупый суд не ждет, пускай скоро Черный море едет. Ты мой голос понимал?
— Понимаю, но вы мне дайте радиограмму! — сказала Таня, теряя всякое терпение. — Договорились?
Трубка снова не отозвалась.
— Алло, алло!.. Товарищ Вуквутагин!..
— Сейчас буду посылать, — спокойно ответил Вуквутагин. — Акт сейчас посылать не могу, акт писать долго надо.
— Да, да, акт не к спеху. Давайте радиограмму, адресуйте на почту. Я жду. До свидания, — Таня облегченно вздохнула, положила на рычаг трубку.
Телефон тут же снова зазвенел, и женщина, взяв трубку, сказала:
— Поговорили, Сенечка, поговорили. Молодец, спасибо. — Потом спросила у Тани: — Выходит, у Копылова все в порядке?
— Все в порядке. Большое вам спасибо, — ответила Таня, отходя от столика, и сказала: — Пока придет радиограмма, я на аэродром схожу.
— Через час получите, — заверила женщина.
На улице за это время все изменилось. Темнота успела раствориться. Звезды притухли, луна упала за ближнюю сопку. Небо и воздух светлели тусклой серостью, точно это был не разгар дня, а густые сумерки, когда солнце давно ушло за горизонт, а ночь торопливо заглатывает последние остатки вечернего света.
И тем не менее это был день. Тот световой час дня, когда рассвет без солнца сливается с бессолнечным закатом, робко противясь полярной ночи.
В эти два-три часа суток все окружающее: дома, столбы, провода, нарты, опрокинутые у сараев вельботы, фигуры и лица людей — все принимает свои нормальные очертания.
Час назад в голове у Тани был такой сумбур, что, идя на почту, она решительно ничего не видела вокруг. Не заметила, что рассвет начал теснить ночь, не заметила, что во дворах и на улице хлопочут люди. Ей казалось, что и ночь растворилась только сейчас и люди только лишь сейчас высыпали из домов.
Вон озоруют мальчишки: положили на санки здоровенного пса, опутали его веревкой и с гиканьем тащат санки на сугроб. Пес визжит, барахтается, мальчишки гогочут, и видно, как блестят их угольные глаза, как горят щеки, а у самого малого видна даже примерзшая к носу сосулька.
Вот на крыше дома стоит мужчина в телогрейке, широченной лопатой сгребает вниз снег. И видно, что крыша на доме новая, что мужчина молод, что при дыхании изо рта его идет пар и что верхний угол лопаты отколот. В соседнем дворе старуха-чукчанка чистит на снегу огромную медвежью шкуру.
Из-за поворота выскакивает тракторишко, подминает гусеницами снег, ровняет сугробы. На узенькой улочке Таня жмется к заборчику, уступая трактору дорогу. За трактором на лыжах едет мальчишка, держась за веревку, привязанную к кабине. Трактор подпрыгивает, мальчишка, потеряв равновесие, падает, зарывается носом в снег, но тут же вскакивает, испуганно оглядывается.
