Иван Шевцов - Лесные дали
- А может, погодишь? Пойдем позавтракаем, обсохнешь маленько. А когда вернемся сено ворошить - тогда искупаешься, в самый раз будет.
"Может, старик и прав", - подумал Ярослав и сказал:
- Хорошо, будь по-вашему, только сено ворошить я один приду. Вдвоем тут делать нечего.
- Ладно, небось управишься, - согласился старик. - А завтра и остальное доконаем.
После завтрака Ярослав, захватив этюдник, уже один возвратился к Белому пруду, чтобы ворошить сохнущую на солнце траву. Жаркие лучи растопили дымку над прудом. Зеркало воды, обрамленное лилиями, было удивительно спокойно; проснувшиеся кедры и березы завороженно гляделись в него и не узнавали своего отражения. Засмотрелся на них и Ярослав. Отраженные в воде деревья создавали впечатление неимоверной, океанской глубины, и синее небо в пруду казалось далеким недосягаемым дном. Эффект глубины был настолько явственным, что у Ярослава захватывало дух и кружилась голова. Там, в просторной пучине, ему виделся другой мир, чем-то похожий и непохожий на окружающий его земной, в нем переплетались картины реальные и фантастические, создавали сказочное, феерическое видение. Опрокинутые в бездну кроны мохнатых кедров и кудрявых берез, и в их кудрях бутоны белых лилий. Эту чарующую красоту схватил цепкий глаз художника.
Ярослав открыл этюдник, выдавил на палитру краски и поставил картон. Поставил сначала по вертикали, рассчитывая композиционно разбить этюд на две половины: верхняя - реальная, с деревьями и небом, и нижняя - их отражение в воде. А в центре - царственные лилии. Они сюжетный и композиционный центр. Все остальное - вокруг них, при них, ради них. Он уже нанес было первые мазки подмалевка, как вдруг понял, что избранная им композиция не позволит передать то необыкновенное, что он почувствовал и увидел, она развеет фантастическое видение глубины. И тогда он поставил лист картона по горизонтали и стал писать только водную гладь с четким отражением в ней деревьев и неба и лебяжьи лилии на этом отражении. Он писал долго, увлеченно, в самозабвении, не ощущая времени И чем больше он всматривался в тот иллюзорный, сказочный мир, погруженный в бездну пруда, тем сильнее укреплялась в нем вера в реальность этого мира. И тогда убедительней и ярче проступали на картоне сказочные и спокойно лежащие на поверхности лилии, еще больше увеличивали ощущение пространства, беспредельной глубины и объемности.
Он смотрел на чистоту лилий и думал об Алле. Она виделась ему среди этих цветов, сказочная и непостижимая. Нестерпимо захотелось ее видеть, подарить ей и эти вот лилии, березы, кедры, бирюзовый пруд и тот феерический мир, погруженный в его бездну. Две недели минуло с последней их встречи, две недели мучительною ожидания и надежд.
Никогда еще с таким вдохновением не писал он, никогда так явственно не чувствовал волшебную силу красок, как в этот раз, и, наверное, впервые без застенчивости поверил в себя как художника. Это была редкая вспышка вдохновения, при которой даже заурядный талант может создать шедевр. Ярослав сам удивился своему творению, так непохожему на все его предыдущие живописные опыты. Тут все было иное - смелое, свободное, самостоятельное, свое - от прозрачных красок до уверенного мазка. И главное, что удалось ему, - это вложить в картину свое волнение.
Необъяснимая сила тянула его в эту пучину, он был уже не в силах ей противиться. Как наваждение, она манила и влекла, обещая открыть ему там, в бесконечности опрокинутого неба, некую тайну. Он отложил кисти, разделся и с обрыва бросился вниз. Но прошли секунды, и руки его коснулись твердого дна. Он стал на него ногами, оттолкнулся и вынырнул на поверхность, наслаждаясь свежестью воды. Лег на спину, подставил слепящему солнцу уже бронзовое лицо, прикрыл глаза и, едва шевеля ногами и руками, медленно поплыл пока не почувствовал головой чье-то прикосновение. Перевернулся. Перед ним были лилии. Хотел сорвать один цветок, но раздумал, пожалел. Вышел из воды и снова продолжал писать.
Когда были сделаны последние мазки, он очнулся и высвободил себя от самозабвенного состояния, в котором находился около двух часов, и сразу почувствовал тревогу, будто он здесь не один. Он резко обернулся и вздрогнул. За спиной его в трех шагах стояла Алла, держа в руках банку спелой земляники.
Ярослав растерялся, смутился и тут же потянулся к ней, такой радостной, озорной. Как и в прошлый раз, она обвила его шею руками. А он молчал, не мог слова произнести от счастья, лишь уткнулся лицом в ее волосы, пахнущие солнцем, лесом, цветами и спелой земляникой.
- Не ждал? - тихо спросила она.
- Ждал… - прошептал он. - Все дни, все ночи ждал, думал, с ума сойду. - Он обнял ее крепко обеими руками и стал целовать губы, глаза, шею, неистово, жарко, безумно. Она прильнула к нему всем телом, забыв обо всем на свете, отдалась в его власть. Они опустились на свежее пахучее сено, отбросив всякие предосторожности и страхи. Им казалось, что в мире существуют только они вдвоем, с их страстной, самоотверженной и преданной любовью. Потом, сидя у пруда, он говорил ей с непреклонной решимостью:
- Ты уйдешь от Погорельцева. Мы будем вместе. Навсегда. Не говори "нет". Все равно ты будешь моей. Мы уедем отсюда. Куда хочешь, хоть на край света. Будем работать. Работу везде найдем.
Она слушала его, глядя на пруд сияющими и одновременно грустными глазами. Сказала:
- А это - пруд, лес, озеро, наши поляны - оставим? Мы будем скучать без них. Я люблю наши края, и теперь, когда ты мне открыл такую красоту, оставить?..
- Ну хорошо, как ты хочешь. Мы останемся здесь. Но Погорельцев…
- Он уедет в город, преподавателем в лесной техникум. Он давно мечтает. - Она встала, подошла к этюду, опустилась перед ним на колени. - Дивно. Ты настоящий художник… Да, ты меня так порадовал… ландышами. Что со мной было!
Она вернулась и села рядом, взяла его руку и посмотрела на него блестящими влажными глазами.
- Я рад, - проговорил он. - Это ведь твои цветы. Я тогда вернулся на поляну, подобрал букет, который ты обронила, и вернул его тебе… в другом виде, - признался Ярослав.
Это еще больше тронуло Аллу.
- Спасибо тебе, спасибо… У тебя дивные глаза. Я ни у кого не видела таких глаз.
Он очарованно смотрел на Аллу и не слушал ее слов. Произнес, как молитву:
- Какая ж ты красивая… Зачем ты такая? В тебя, наверно, все влюбляются.
- Обыкновенная. И у тебя не любовь. Увлечение. Временное. Пройдет потом.
- Не говори, не надо.
- Столько девушек. Красивых, молодых…
- Ты самая красивая и самая молодая.
Алла протянула руку в сторону, взяла банку с земляникой.
- Видишь? Это с нашей поляны. Ты уже забыл?
Нет, он ничего не забыл. Обоим им думалось, что знают они друг друга бесконечно давно, они в этом были убеждены. Алла протянула землянику, насыпала ему целую пригоршню.
Земляника таяла во рту, обдавала приятно прохладой. Что может сравниться по аромату с королевой русских ягод - с земляникой, вызревшей на лесной полянке? Нет ей соперниц, нет равных во всем свете. Она первая приходит к людям, первая из всех ягод созревает в здешних местах. Потом будут черника, малина, будут крыжовник и смородина, будут сливы и вишни, но вкус этой первой ягоды запомнится ярче и сильнее всех последующих, на всю жизнь.
Выросший в городе, Ярослав, можно сказать, впервые отведал земляники. Нет, конечно, он и раньше ел землянику садовую, называемую в обиходе клубникой. Но разве можно было сравнить ее с этой, выросшей на свободе, среди разнотравья и многоцветья солнечной поляны, впитавшей в себя все лучшее, здоровое и ценное, чем богат русский лес и природа средней полосы! А потом - эта земляника была собрана руками Аллы. Он сказал:
- Афанасий Васильевич утверждает, что земляника - эликсир жизни, что она больных делает здоровыми, стариков - молодыми.
- Тогда тебе она не нужна.
- Почему?
- Ты молод и здоров. - И потом, без всякого перехода: - А что, если б нас увидел хозяин этого сена!..
- Хозяин видел, - ответил Ярослав.
- Как? - спохватилась она. - Кто?
- Я. Это наше сено.
- Вы обзавелись скотиной?
- А как же, у нас Байкал.
- Зато мы покончили с сенокосом, - сообщила она. - Все - корову, теленка, свиней, - все продали. - Немного помолчав, она добавила: - С Погорельцевым у нас состоялся суровый разговор, и теперь наши отношения, как говорится, оставляют желать лучшего.
- Не надо. Я прошу тебя, - перебил он.
- О чем ты?
- Не надо желать лучшего… Ты все скажешь ему, что мы решили. А хочешь, я с ним поговорю?
- Нет-нет, ни в коем случае, - испуганно запротестовала она. - Я сама. Погоди, не будем спешить. Давай лучше ворошить сено. У тебя одни грабли? Сделай деревянные вилы, быстро. У тебя есть нож?
Да, у него был нож, и он быстро вырезал из орешника деревянные вилы. За четверть часа они перевернули сохнущее сено, не могли надышаться.
