Алексей Гастев - Поэзия рабочего удара (сборник)
А потом собирайте все лучшие чудовища-заводы, бурлящие домны, смелые мосты, вызывающие краны, необъятные корпуса, собирайте их на каменный, на железный митинг.
И в тысячу верст длины.
В сто верст ширины.
Скандально громадный сверхколосс.
Построим завод.
Его постройка – мировой радостный конгресс работников.
Он сам ошеломлен собой.
Вот он, он вырос, он построен.
Он в дыму: горячий и родной смрад его подземного сердца уже дурманит миллионы.
Целые тысячи выбегают из мастерских смотреть на центральные крыши. Беса. Беса силы и напора мы хотим.
Наивная молодежь, раззадоренная песнями труда, хотела спорта работников.
Крыша рухнула.
Из глубины кузниц вставали налитые работой серые бетоны, грузно задрожали, и весь живой миллион завода наполнили трепетом мускулов.
– Шатунов, шатунов нам! – немедленно переменила фронт молодежь.
– Стальных! Мы хотим отдаться этим мгновеньям.
– Силы и подъема.
В воздухе пронесся гигант – коленчатый вал, и с ним яркие, налитые синеватой кровью, шатуны.
Они взбесились и каленым шепотом заполнили своды, двери и туннели завода.
Толпа застыла, а потом враз закричала, безумствуя:
– Всё!
И нажим,
И удар,
И подъем –
Все людское отдаем как награду, как приз, как душу…
Вам,
Шатуны.
Толпа прибывала.
Торжество почувствовали, почувствовали даже мастерские с тяжелой, горячей работой.
– Страсти. Безудержной страсти.
Не святоши же мы, черт возьми.
С края толпы поднялся чумазый, потный дядя и хриплым голосом закричал толпе:
– Как раз я делегат оттуда.
Часть публики засмеялась. Это были чудаки-чернорабочие, работавшие на переносках внутри двора.
– Не грохочи. Сюда. Идите!
Ворота сталелитейных мастерских с ревом раскрылись и уплыли.
Плавильные и калильные печи ревели, как сказочные псы-великаны.
Нефть сгорала во рту изрыгающих февок, и рвалась в наполненные пламенем печи, и, казалось, жрала сама себя.
Мастер махнул рукой, жерло печи раскрылось, масса шарахнулась от жары и света.
Она не смотрела, мучилась, билась в жарких снопах воздушной лавы.
В адском шуме нельзя говорить, но мускулы лиц мгновенно сыграли одни и те же слова у всей громады:
«Сжечь – расплавить – донять – победить».
– Молитвы! Молитвы! – закричала исступленная толпа и торжественным хором направилась в просторные и чудесно высокие котельные мастерские.
По дороге толпы были встречены нигилистами-проповедниками:
– Неужели вы снова поверили в бога?
– Чепуха; мы новые идолопоклонники, мы хотели поклоняться и воспевать созданное нами.
Входили в котельные мастерские.
Шум людского рассыпного разговора под черными сводами – тысяча ударов по железным струнам.
Потушили все фонари, кроме двух верхних.
И сразу – тихо.
Мрачная торжественность колонны.
Черные распластанные тени.
Встревоженные строгие швеллера и балки.
Ни слова команды, ни звука призыва.
Толпа склонилась перед холодным городом железа.
И были слезы.
И была радость.
Манифестация*
Нет сил.
Мы валимся на работе.
Хлеб остается только в музеях.
Надо решиться: мы манифестируем!
С юга на север.
И путь держим на леса.
Впереди черная дивизия голода.
Мы ставим на широкие колеса кочегарки все станции огня, тепла, электричества, газа.
Двадцатисаженные трубы – лобовая колонна. Линией в государство они двигаются наступлением к северу.
Лобовая колонна беспощадна. Через горы, реки, дебри, водопады, нарастающее:
Идти –
Ломить –
Разить –
Уничтожать.
Пожрать по пути все леса, весь уголь, торф, обречь на смерть заснувшие города, погосты, усадьбы.
Все жечь.
Все жечь.
Жечь!
Кочегарки, котлы, цилиндры не знают ни минуты покоя. Миллион манометров стережет их огненную жажду…
Трубы рабочим маршем идут день и ночь. Двадцать городов кочегаров, двадцать городов машинистов вместе с ними.
Дивизия голода не знает сражений, но клокот печей дал новый пульс всей земле: она гудит от Урала до Вашингтона, и океаны бредят кипящими приливами.
Трубы голодной дивизии дымят непрестанно. Они шествуют в дымовом кессоне. Солнце завешено. Многомильный суровый мрак – знамя дивизии голода.
«Что там под черным шлемом? У них будет взрыв. Катастрофа неминуема. Они голодны до безумия. Они решительны, как перед смертью».
Но черная дивизия шествует с упоительной дерзостью. Режет, жжет, заливает мраком.
Черная дивизия порой устает, трубы дают перебой, надрывно пыхтят и кашляют.
– Оркестры! Оркестры! – кричит толпа с башен.
Вперед выступают двести отборных силачей-котлов, настраивают хор сирен, хор ударяет мгновенно, и звуковые залпы мчатся вперед дивизии.
Музыка, рассчитанная на города, департаменты, государства.
Трубы вытягиваются.
Хмурая гордость растет.
Огненные станки бушуют.
Вспыхивают великаны-прожектора.
Потом гаснут. Обрываются сирены.
Сигнальная тишина.
Две минуты.
Минуты как эпохи.
…Взрыв света и музыки.
Ураганная открывается работа.
Плуги-ихтиозавры в тысячу челюстей. Впиваются. Жрут застывшую землю и тут же, испепеленную, изрыгают.
Всё хоронят и мелют.
Стелют мягкое поле для хлеба.
Ровные бригады плугов идут под командой блестящих бригадиров-будок.
Там машинисты.
Но правят не они.
Правят токи, пар, воздух.
А, Б, В… алфавиты-линии будок.
Первые алфавиты дробят землю.
Задние шлифуют.
Земля просит посева.
На железную молитву взвиваются кронштейны.
Толпами мчатся по вспаханному полю.
Плетеными руками бросают зерна.
Железный сеятель сеет.
Бассейны нагружены.
Живительный ливень несется по команде.
Земля благодарно дышит.
Взвиваются ракеты.
Котлы-музыканты гремят «Зеленые всходы».
– Голодному поезду браво!
– Тысячетрубный паровоз – наш привет!
– Вагон-землерой-ихтиозавр – наш восторг.
– Вагоны-полировщики-бороны – слава!
– Кронштейны-сеятели – наша надежда – ура!
– И грузные бассейны – еще раз наш салют!
– И всему голодному поезду – браво!
……Смолкните гимны: тревога!
Крадутся тучи. Небо шалит не вовремя.
Готовит ливень.
Гроза уже гремит. Поля размоются и погибнут. Готовьтесь.
– Пальба немедленно!
– Мортиры, вниманье!
– В небо на двадцать пять градусов к зениту – пли! Циклон начинается…
– Залпы на залпы!
Тучи шарахнулись.
– Не давайте опомниться: пальба. Непрестанно пальба!
Рухнули сорок домн и свалились ажурные башни. Пусть!
Тучи несутся экспрессом и дадут ливень впереди паровозов.
– Трубы, дымите торжественно. Ваш смрадный труд не потерян. Дымите.
– Котлы, продолжайте ваш гимн.
– Мастерская композиторов – немедленно симфонию пушкам!
Но не слишком танцуйте, товарищи.
Опасности снова.
Солнце палит и дурманит поля, жжет департаменты хлеба.
– Пушки, вниманье!
Этот мучительный штиль разогнать немедленно.
– Десятитысячные залпы, бейте!
– В сорок пять градусов – пли!
…Треснула земля, на реках выступили пороги, забурлили водопады.
Пустяки: зато циклон победоносно веет над полями. Котлы, гремите «Победный».
Гремите «Победный», но незаметно перейдите в «Тревожный».
Хлеб еще не снят. Урожай еще не собран.
А работникам плохо. Валятся тысячами.
Играйте «Тревожный», котлы.
Пусть думает, мучится в думе вся голодная дивизия.
– Красные прожектора, на каждой вышке выжигайте: «Двадцать часов работы».
– Те, которые могут проработать без устали сорок восемь часов, – на экстренные поезда!
И бесповоротно:
делаем,
работаем,
достигаем.
Выхода нет: умереть или изобрести.
Хлеб зеленый.
Чтобы он налился.
Пожелтел.
Чтобы дозрел.
И был убран.
Через неделю!
Иначе смерть дивизии и всем, кто ждет ее. Смерть департаментам и государствам.
Бесповоротно же.
Двигаем!
Химики, механики, инженеры, слесаря, котельщики, организаторы, политики, станки, пресса, конструкции.
Включите же, что есть: руки, рычаги, мысли, песни, взрывы, жару, непреклонность.
