Сергей Снегов - Ветер с океана
— Теперь ясно, — и поспешил спуститься в кубрик.
Было еще темно, когда старпом крикнул: «Подъем!» Трал-мастер уже успел одеться и разбудить соседей. Миша с Кузьмой поплелись в салон. Кузьма не так глотал еду, как зевал. Зато Степан орудовал ложкой за двоих, он сказал с одобрением: «Неплохо сработал шеф!» — он всегда называл кока Сизова шефом, если еда удавалась. Шарутин, сдавший вахту старпому, тоже вышел на палубу. Миша с Кузьмой тянули сети, Степан шпилем выбирал вожак. Карнович из рубки наблюдал за выборкой, приказами в машинное отделение время от времени подталкивая траулер к вытягиваемому порядку.
Из темного моря медленно выползал толстый канат. Потом показалась первая сетка, в ней бились серебряные язычки. Команда прокричала «ура!» Миша изо всей силы тянул тяжелую дель. Но как он ни старался, Кузьма опережал его — на какие-то доли секунды быстрей ухватывал пальцами капроновую вязь, рывки его были мощней, он дальше выгибался туловищем вперед, круче откидывался назад: Миша стремился побороться с неподатливой, упругой от влаги тканью, а встречал слабину, основное усилие уже совершал Кузьма. Миша напрягся, липкий пот быстро выступил на лице и груди, едкими каплями стекал с бровей на глаза. Все ожесточенней хватая сеть, Миша рвал ее на себя, перебрасывал назад, теперь Кузьма не обгонял. Миша, бросив в его сторону взгляд, увидел, каким одутловатым, багрово темным от прилившей крови стало лицо напарника.
Шарутин восторженно прокричал Карновичу, когда первая сеть была выбрана:
— Уловчик — помучаемся!
Во второй сети рыбы было еще больше, третья же показалась Мише сплошь забитой. Команды: «Раз-два, взяли!» смешивались с приказами Карновича в машинное отделение, и после каждого приказа судно толчком надвигалось на сеть, а Миша чувствовал, что становилось легче. И он тянул, стараясь не отстать от Кузьмы, пока натянувшаяся сеть не переставала подаваться, и точно в этот момент раздавался новый приказ капитана, сеть обвисала за бортом и, ослабевшая, снова шла легче.
Это повторялось раз за разом, Миша не ощущал ни времени, ни перемен вокруг, он весь словно бы был заведен на то, чтобы по окрику: «…взяли!» быстро спружинить мускулы, сильным рывкам бросить сеть на себя, перешвырнуть тем, кто стоял позади, снова схватить, снова дернуть на себя. Он уже не смотрел на Кузьму, на разглядывание не хватало времени, он и без проверки знал, что движения их одновременны до таких долей секунды, что разницы ощутить невозможно.
Зато он не сумел остановиться и тянул один, когда из рубки донеслась команда Карновича:
— Отставить выборку! Встать на вожак! Все на уборку рыбы!
Миша разогнул ноющую спину. На востоке пробивалось наверх солнце, там посветлевший горизонт был резок. А на западе и на севере темное море сливалось с темным небом. На палубе рыба вываливалась из переполненного приемного ящика. На правом борту рыбмастер с двумя матросами проворно наполнял бочки селедкой, перемешивая ее с солью. Судно легло в дрейф, удерживая оставшиеся сети на вожаке.
На уборку улова вышла вся команда, кроме капитана и моториста. И кок, и камбузник, и старпом, и штурмана, и стармех, и радист, стоя плечом к плечу, орудовали зюзьгами.
Карнович вышел на левое крыло мостика и разглядывал в бинокль цепочку невыбранных буев. Они едва проступали оранжевыми пятнышками на темной воде. Если косяк продолжал ловиться, то перегрузка могла потопить весь порядок. Краснов советовал выбирать сети дальше, Шарутин тоже опасался, что не удержать погружавшийся улов. Рыбмастер запротестовал: куда еще валить сельдь, ведь перемнется же, пока затарят. Карнович еще раз оглядел буи.
— Не рви нервы! — посоветовал он возбужденному Шарутину. — Недооцениваешь мой краткий опыт старого морского волка. Солнце уже высоко, и косяк ушел ниже сетей.
Одна пустая бочка за другой вылетала из трюмов, одна полная бочка за другой заполняла свободные места на палубе. Ни один буй не погружался. Капитан скомандовал перерыв на обед.
В салоне на столе дымились тарелки с пшенной кашей, перемешанной с мясом. Камбузник наливал в кружки какао, кок резал сыр. Миша густо намазал маслом ломоть хлеба, воздвиг сверху трехслойную плиту сыра. Кузьма и Степан, сидевшие напротив, трудились за столом с тем же усердием, что и на палубе. Дожевывая на ходу, они втроем помчались наверх, там уже команда выстраивалась для выборки сетей. И снова раздались крики: «Раз-два, взяли!», и снова приказы Карновича в машинное отделение подбрасывали траулер вперед, и на палубу лилась рыба, и ноги погружались в нее по щиколотку, потом по икры…
Вытряска сетей закончилась под вечер. После ужина и короткого отдыха команда в полном составе вышла солить и затаривать улов. Миша с Кузьмой определились спускать наполненные бочки в трюм. Сельдь перебирали, выбрасывали мелочь и рваные тельца, смешивали с солью, ссыпали в бочки, забондаривали и откатывали к трюму. Во втором часу ночи последняя селедка была обработана, Карнович скомандовал идти на отдых. Трюм задраили лючинами, но на палубе громоздилось с сотню забондаренных, но не укрытых в трюмы бочек.
Шарутин, в полночь заступивший на вахту, сказал Карновичу:
— Майнай в каюту. Селедка наша — первый сорт, прелесть, что за селедка.
— Селедка хорошая, — согласился капитан. — Но она еще не наша.
У штурмана удивленно взметнулись брови.
— Почему не наша? Раз на палубу вывалили, значит, схватили.
— В море мало схватить, надо еще удержать. У меня промысловый принцип: что в трюме, то полностью мое, а что на палубе — мое наполовину. Вот еще поавралим одну вахту — будет, точно, все наше.
Шарутин, усталый и довольный, сладко зевнул.
— Самая спокойная вахта — моя, от полуночи, — объявил он. — Не знаю, почему ее прозвали собачьей. Все спят, работы прекращаются, поглядывай по сторонам и блаженствуй. Авралить бочки в трюм позаботится Краснов, а я в те часы буду дрыхнуть.
Миша так устал, что не смог сразу уснуть и беспокойно ворочался на койке. Рядом неподвижно лежал Кузьма и тоже не спал. Миша пожаловался:
— Все кости ноют! У твоего отца тоже не приходилось лениться, но было куда легче. А ведь я вначале боялся, что и той работы не вынесу. Знал бы, каково здесь!
— Привыкнешь! — равнодушно ответил Кузьма. — С непривычки всякое дело невмоготу. Еще других обгонять начнешь.
— Тебя обогнать будет нелегко. Во всяком случае, скоро не удастся.
— Никогда не удастся, — сухо отрезал Кузьма. — Чтоб обогнать меня — и не надейся! Без толку жилы надорвешь. Миша, уязвленный, насмешливо заметил:
— Работаешь ты быстрей меня, не опорю, но и не так, чтобы не справиться с этой разницей.
— С этой разницей оправишься, другая появится. Сколько ни будешь гнаться, на шажок, на вершок всегда буду впереди.
Кузьма говорил с такой спокойной уверенностью, что Миша смутился. Кузьме, наверно, не понравилось, что Миша замолчал. Он Приподнялся на койке и сердито поглядел на товарища.
— И не думай, пожалуйста, что я такой в работу влюбленный. Работа как работа, могла и куда лучше быть. Просто не терплю, чтобы кто меня обгонял. Так что если в соперничество ударишься, учти мой характер!
— Спать хочу, а не соперничать! — устало сказал Миша.
— Спи, я разрешаю, — ответил Кузьма, и у Миши, словно он только и ждал разрешения, стали слипаться веки.
4
Обильный улов воодушевил команду. Карнович продолжал охотиться в Северном море, не торопясь в океан. Старый косячок — от него урвали тонн тридцать — успел рассыпаться, надо было искать новые. Карнович сообщил по, радио на берег, почему опаздывает в район промысла, получил в ответ наставление придерживаться, рейсового задания и пренебрежительно махнул рукой. Опытный Краснов предостерег молодого капитана, что радиограммы подшиваются к делу, образуя основу для производственных характеристик. Карнович засмеялся.
— Основа производственных характеристик — работа. А основа работы — добыча. А добыча — в трюме. О чем спорить?
И верный задуманному плану капитан так круто менял галсы, что Шарутин только восхищенно качал головой, нанося на карту внезапные зигзаги курса. Старпом все больше тревожился, ни один из поворотов нельзя было бы рационально обосновать, придерись какая-либо проверочная комиссия. Шарутин, давно уже проникнувшийся жаркой верой в удачу капитана и одобрявший любое изменение курса, успокаивал Краснова:
— Илья же Матвеевич, ты же третий год плаваешь с Карновичем, ни разу в пролов не попадали. Наш Леонтий — ведун, любимец Нептуна, чует шестым чувством, куда поворачивает стая. Уверен, что уже сели ей на хвост, через час, максимум на другой день, ворвемся в самую ее середину.
— Пролова у нас никогда не было, а нагоняи от Кантеладзе случались, — со вздохом вспоминал Краснов. — Все три летних месяца этого года торчали на Балтике на одной салаке.