Иван Слободчиков - Большие Поляны
— Сколько не хватит? — спросил Кобельков.
— Сейчас трудно сказать, но что-то около полкилограмма на трудодень, по предварительным данным.
Кобельков свистнул. Братья Уфимцевы вновь вытащили кисеты, стали молча скручивать по второй цигарке.
— А овес? — спросил Микешин.
— Что — овес? — не понял Уфимцев.
— Овса же у нас много... Можно овсом часть выдать, не обязательно все два килограмма пшеницей. Где это сказано?
Уфимцев с удивлением посмотрел на Василия Степановича.
— А и правда, — сказал Кобельков. — Кур раньше всегда овсом кормили. А смели-ка его, овес-то, лучшей посыпки не найдешь, что корове, что поросенку.
— Каша овсяная очень пользительна, — заметил дед Колыванов и погладил свою белопенную бороду. — Врачи рекомендуют...
В правление колхоза Уфимцев шел успокоенным. Он знал теперь, что выполнит свое обещание, выдаст колхозникам по два килограмма зерна.
В конторе его ждали Попов и оба бригадира — Павел Кобельков и Гурьян Юшков. Был тут и Дмитрий Тулупов, приехавший за гвоздями и скобами для строительства кормокухни.
Уфимцеву бросилось в глаза подавленное состояние Юшкова. Он сидел около двери, опустив голову, и, похоже, ничего не слышал и не видел.
— Что с тобой, Гурьян Терентьевич? — спросил тревожно Уфимцев. — Не заболел, случаем?
— Ему бабы забастовку объявили, — хохотнул Павел Кобельков. — Вот он и скис.
Уфимцев повернулся к Попову.
— Приехал с жалобой, — ответил тот. — Колхозницы на работу не вышли, по домам сидят. Кто, говорит, огороды чистит, кто в избах белит, к зиме готовятся... А у него кормовая свекла не убрана.
— Интересно, — процедил сквозь зубы Уфимцев. — Ну-ка, заходите ко мне.
Когда вошли в кабинет, Уфимцев подошел к нахохлившемуся Юшкову.
— В чем дело, Гурьян Терентьевич? Давай рассказывай.
Юшков развел руками, поднял на председателя мученические глаза:
— Нейдут... Говорят, хлеба больше не дадут, за что работать? А задаром работать, так черт грыжу нажил.
— Вот оно что! — сузил глаза Уфимцев. Он шагнул к столу, налил стакан воды, выпил залпом. — Векшин у вас был?
— Вчера был, — ответил Юшков.
— Все понятно... Так вот, поезжай в бригаду и скажи людям, что хлеб на трудодни выдадим полностью. Ты ехал мимо тока, видел овес? Если не хватит пшеницы, додадим овсом. Но трудодень отоварим полностью, как записано в плане. Ясно?
По оживившемуся лицу Гурьяна Юшкова можно было заключить, что ему это ясно.
— Как дела с отгрузкой картошки в Теплогорск? Не закончили еще?
— Последние рейсы...
Неожиданно за окнами прошумела машина, прошумела и замолкла, послышался хлопок закрываемых дверец. Уфимцев подошел к окну, выглянул наружу: у ворот стояла «Волга», на крыльцо конторы поднимался сам начальник производственного управления Пастухов.
9
Пастухов, войдя, остановился возле двери, оглядел присутствующих, затихших при его появлении.
— Здравствуйте, товарищи! Что за собрание у вас?
— Почему — собрание? — удивился вопросу Уфимцев. — Бригадиры, агроном... Оперативки полагаются в колхозах?
— Только не в рабочее время. Сейчас надо быть на производстве.
— А если у нас не нашлось другого времени? Если у нас круглые сутки рабочее время?
Был Пастухов в шляпе и старом, пропыленном и выгоревшем на солнце костюме. Лишь шляпа да серый воротничок рубашки, выпущенный поверх ворота пиджака, отличали его от присутствующих тут колхозников. И бритва, похоже, давно не ходила по его щекам — они заросли черной щетиной, — видимо, не первый день он ездил по полям колхозов.
— У тебя, Уфимцев, все не как у других руководителей. — Пастухов прошелся по кабинету, оглядел пустые стены без единого плаката, с одним-единственным портретом В. И. Ленина, для чего-то пощупал ситцевую штору на окне. Потом сел за председательский стол, снял шляпу, вынул пачку сигарет. — У других руководителей сейчас народ в поле, а у тебя — по своим огородам расползлись.
Уфимцев невольно взглянул на безучастно стоявшего Гурьяна Юшкова.
— Огороды... они тоже, — осторожно подал голос Тулупов. — Не уберешь, как без картошки зимовать?
Он стоял около двери, держа в одной руке кнут, в другой кепку, готовый к тому, чтобы уйти, не мешать начальству, но что-то не понравилось ему в словах Пастухова и он не утерпел, заговорил.
— Ты кто? Кем работаешь?
— Рядовой колхозник... В Шалашах работаем, на свиноферме.
— Фамилия?
— Тулупов.
— Так вот, товарищ Тулупов, знаешь ли ты о том, что в передовых хозяйствах колхозники уже отказались от приусадебных участков и от коров? Огороды да коровы лишь отвлекают людей от общественного производства.
— Знаю, слыхал, — пробасил Тулупов. — И мы не цепью прикованы к коровам... А ты, дорогой товарищ, не знаю, как вас по имени, дай мне побольше тут, в колхозе, тогда можешь огород забирать, да и корову заодно.
— Вот вам наглядный пример к моим словам, — кивнул на Тулупова Пастухов. — Приусадебный участок размером в полгектара, одна-две коровы, пара свиней, — таков его идеал. Разве такому нужен колхоз?
— Кому колхоз не нужен, тот давно ушел из него. В городе работает, — ответил Тулупов.
Он надел кепку, переложил кнут в другую руку, потоптался, хотел еще что-то сказать, но, так и не сказав ничего, вышел.
После его ухода никто не начинал разговора. Пастухов курил, морщился от дыма, поглядывал недовольно на Уфимцева.
— Да, крепко сидит в нем дух мелкого собственника, — прервал наконец молчание Пастухов, намекая на ушедшего Тулупова. — Только для себя, для личного хозяйства. Еще низка сознательность у ваших колхозников, товарищ Уфимцев, если судить по этому шалашовцу.
— Тощий трудодень, вот и низка сознательность, — не выдержал Попов, вмешался в разговор. — Разве вы не видите этой зависимости?
Но Пастухов не удостоил его ответом, словно не слышал, лишь пристально, оценивающе посмотрел на него.
— А как сам председатель колхоза думает на этот счет? — спросил Пастухов.
Уфимцев придвинул стул, сел к столу, положил руки на кумачовую скатерть.
— Я согласен с Тулуповым, Семен Поликарпович, — сказал он.
Пастухов докурил сигарету и, повернувшись, выбросил окурок за окно.
— Узнаю тебя, Уфимцев. Сам начал дом строить, обзаводиться частной собственностью, что уж тут говорить о колхозниках... Отстаешь от жизни, в хвосте плетешься. А тебе надо вперед смотреть, жить с перспективой. Пора кончать с этой частной собственностью, с этими избами, коровами, стайками, огородами. Надо перестраивать быт колхозников, подтягивать их до уровня промышленных рабочих. Четырех-, пятиэтажные дома с полным благоустройством — вот что нужно сейчас селу, на это и нужно ориентироваться, а не на частные домики.
Кобельков не сдержался, заулыбался, закрутил головой, готовый рассмеяться, но никто его не поддержал.
— Кстати, в учебнике политэкономии говорится, что дома колхозников являются не частной собственностью, а личной собственностью, — вновь не выдержал Попов.
И на этот раз Пастухов оставил слова Попова без внимания. Лишь вздрагивающие ноздри свидетельствовали о неудовольствии.
Уфимцев, поглядев на стоящих у стены Попова, Кобелькова и Юшкова, нетерпеливо завозил ногами под столом.
— Извините, Семен Поликарпович, — сказал он. — Может, в другой раз об этом поговорим. Нам ведь полагается на производстве быть.
Пастухов уставился на него, потом отвел глаза, нервно улыбнулся:
— Злопамятный ты, Уфимцев... Ну ничего, я согласен, давай кончим неприятный для тебя разговор, перейдем к делу... Надеюсь, здесь присутствуют члены правления?
— Да, члены правления, — ответил Уфимцев.
— Это хорошо, у меня от них секретов нету. Даже наоборот... Прошу присаживаться.
Попов, Кобельков, а вслед за ними и Юшков присели к столу напротив председателя колхоза. Пастухов обвел их взглядом, задержал его на Уфимцеве, взял снова сигарету из пачки, закурил.
— Такое дело, товарищи, — он затянулся, выпустил дым. — Район еще не выполнил плана по сдаче зерна государству. Осталось не так уж много, но тут требуются усилия всех хозяйств района. И ваш колхоз должен поддержать честь района... Мы прикинули в управлении, на колхоз падает не так уж много, всего пять тысяч пудов.
Уфимцев уставился в недоумении на Пастухова, потом перевел взгляд на членов правления. Он видел, как Попов озабоченно искал по карманам расческу, как Кобельков, вытянув лицо, удивленно хлопал веками, как Юшков отрешенно глядел в стол.
— Нет у нас зерна, Семен Поликарпович, — сказал Уфимцев и, двинув стулом, встал. — Мы сдали все, что могли, даже сверх своих возможностей.
— Зерно у вас есть, зачем зря говорить, — ответил Пастухов. — Я только что от амбаров. И видел своими глазами: есть пшеница, есть овес.
— Пшеница оставлена на трудодни. Она принадлежит колхозникам, мы не имеем права ею распоряжаться.
