Олег Селянкин - Вперед,гвардия
Вот отчего радовался Максим Алексеевич, удаляясь от фронта, ликовал, везя пакет с просьбой выслать плав-мастерскую и с очередной жалобой на самоуправство Норкина. И настолько велика была его радость, что он не замечал ни хмурого лица шофера, ни выгоревших деревень, мимо которых проносилась машина, ни жалких клочков засеянной земли, теряющихся, как островки, в океане буйно разросшихся трав.
Утром увидели сосновый бор, частоколом вставший на холме, а потом и сам Чернобыль, издали маячивший белой колокольней монастыря.
— Куда прикажете? — спросил шофер, глядя перед собой воспаленными от бессонницы и пыли глазами.
Карпенко, которого изрядно растрясло, осмотрел реку. Ни одного катерка! Неужели проскочили? Или опаздывают? По графику у них здесь сегодня дневка, А откровенно говоря, разве он, Карпенко, виноват? Прибыл вовремя, Значит, можно несколько часочков отдохнуть, а там видно будет.
— Ждать будем, — Аазал Максим Алексеевич, вылеа из кабины и с наслаждением растянулся в высокой траве. Его все еще трясло, укачивало, а земля, лес и небо по прежнему бежали, струились куда-то.
— Сколько ждать-то? Так и до конца войны прождать можно, — проворчал шофер, который, как большинство людей, привыкших к частому общению с начальством, не считал нужным скрывать свои мысли.
— Сколько нужно, столько и будем, — ответил Карненко, стараясь придать своему вялому голосу начальственную строгость.
— До морковкина заговенья? Хотя бы в город заехать и узнать у коменданта. Может, прошли.
Карпенко задумался. С одной стороны, предложение дельное, стоящее. С другой — куда торопиться? Здесь так хорошо, пахнет мятой, полевыми цветами. Да и не так уж часто выпадает моряку счастье поваляться на траве. Лучше полежать, выспаться, а там видно будет. Решение принято, и, положив под голову свернутый китель, Максим Алексеевич блаженно закрыл глаза. Шофер посмотрел на него, пробормотал сквозь зубы что-то невнятное, сплюнул, сорвал пук травы и с остервенением начал стирать пыль с кабины, временами поглядывая то на город, казавшийся погруженным в сладостную дрему, то на реку, лениво ползущую в зарослях ивняка.
И вдруг из-за поворота реки, казалось — прямо из кустов, вылетела стайка полуглиссеров. Рассыпавшись веером, они будто прощупывали реку. За ними, разрезая упругую гладь, появились бронекатера и тральщики. Они шли плотным строем, взбивая винтами белую пену. На головном развевался флаг командира бригады.
Шофер окликнул Карпенко. Тот на мгновение перестал храпеть, потом перевернулся на бок, и вновь заливистый храп заглушил стрекотание кузнечиков. А с катерами творилось что-то странное: на флагманском взмыл к ноку реи красный шар, и сразу сникли фонтаны, бившие из-под винтов, катера развернулись и, как сонные мухи, поползли обратно. Все это было проделано быстро, без сутолоки. Чувствовалось, что этот маневр выполняется не в первый раз.
— Нашли время в бирюльки играть, — проворчал шофер и бесцеремонно потянул Карпенко за ногу. — Наши пришли. Отдавайте свои бумажки и айда на обратный курс!
Разомлевший Карпенко нехотя сел, посмотрел на реку сонными глазами и сказал:
— Чего врешь? Наши должны против течения идти, а эти вон куда прутся.
Шофер не успел ответить: неподвижный воздух задрожал от гула авиационного мотора, и над рекой показался косокрылый «Хеншель». Он деловито прошелся раз, сделал круг над уходящими катерами и потянул куда-то в сторону. Тотчас на флагманском катере вновь поднялся красный шар, вновь катера развернулись против течения, вновь забила пена из-под винтов.
— Вот это порядок! — воскликнул шофер. — Вправили летуну мозги! Сейчас, поди, радирует своим, что русские перегруппировываются, уводят флотилию с Припяти. Ай да Голованов!
Катера миновали город, приткнулись к берегу, и тотчас застучали топоры, зеленые ветви легли на пушки, пулеметы, палубы, и река словно вымерла.
Карпенко надел китель, фуражку и зашагал к месту стоянки катеров. Шофер, достав из-под сидения котелок, побежал следом.
— Максим Алексеевич! Какими судьбами? Карпенко остановился. Продираясь сквозь кусты, к нему спешил сияющий Чернышев.
— Комдив тоже здесь? Или у вас дело серьезное? — спросил Василий Никитич, пожимая его руку.
Карпенко насупился и вяло ответил на пожатие. И зтот о Норкине спрашивает! Будто только он и свет в оке шечке.
— Комдив там, где ему положено быть, — сухо ответил Максим Алексеевич.
— Впереди?
— Как вам должно быть известно, на Березине.
Лицо Чернышева вытянулось. Он посмотрел на Карпенко, на машину, одиноко торчащую среди поляны, и спросил:
— А вы зачем здесь?
— С пакетом к командиру бригады.
Карпенко раздражали и вопросы Чернышева, и его недоумевающие взгляды.
А весть о том, что здесь дивизионный механик, уже облетела катера, кусты трещали, гнулись, пропуская все новых и новых людей. Карпенко не успевал отвечать на приветствия и вопросы, сыпавшиеся со всех сторон. Наконец он не выдержал и сказал:
— Потом, товарищи, потом. Сначала — к комбригу. Услужливые руки раздвинули перед ним кусты. Вот и флагманский катер. На его палубе — Ясенев, голый по пояс. Он склонился над ведром и так яростно чистил зубы, словно в этом заключалось все счастье жизни. Услышав шум, он повернул голову, удивленно взглянул ка Карпенко и невнятно проговорил:
— Заходи, Максим Алексеевич, я мигом.
Ничего особенного не сказал Ясенев, но в голосе его прозвучали нотки, заставившие насторожиться. Впервые. Карпенко подумал о том, что, пожалуй, зря он взялся за это поручение. Не принесет оно ему славы. Скорее — наоборот. Захотелось оттянуть момент встречи с Головановым, и Максим Алексеевич предпочел дождаться Ясенева. А тот, не промолвив больше ни слова, прополоскал рот, умылся, как простой матрос, из ведра, вытерся полотенцем, взял из рук вестового майку, китель, оделся и сказал, застегиваясь:
— Ну, пошли.
Голованов сидел в носовом кубрике. Услышав стук каблуков по трапу, он приподнял голову и, как показалось Карпенко, с плохо скрытой иронией посмотрел на него.
— Здравия желаю, товарищ контр-адмирал, — сказал Карпенко, смущаясь, как новобранец.
— Здравствуйте, Зачем Норкин вас послал сюда? Или ему в бою механик не потребуется? Поломок не предвидится?
— Не Норкин, а Семёнов, — поправил его Карпенко, чувствуя, что почва окончательно уходит у него из-под ног.
— Разве вы теперь у него служите? Давно? От какого числа и чей приказ?
— По согласованию с комдивом прибыл, товарищ адмирал.
— А-а-а… Что у вас там стряслось?
— Вот пакет, — сказал Карпенко, доставая из внутреннего кармана кителя злополучный конверт с сургучной печатью.
— Ваше начальство, видать, бережет матросов, — сказал Голованов, и нельзя было понять, одобрение это или насмешка.
Ясенев с самым безразличным видом чистил ногти. Голованов не спеша вскрыл конверт, достал из него бумагу, бегло просмотрел ее и сказал, словно только сейчас заметив:
— Да вы садитесь, товарищ инженер-капитан второго ранга. Наверное, измотались за дорогу? Путь-то не короткий и не легкий.
В его словах неприкрытая насмешка. Ох, быть, видно, бане.
— Зто, Ясенев, по твоей части, — сказал Голованов, протягивая Ясеневу жалобу Семенова. — Получше любого романа. Капитан-лейтенант чуть не до слез довел капитана первого ранга. Встречался в истории с таким фактом?
Ясенев со скучающим видом начал читать. Карпенко напрягся и сидел на самом кончике стула. Оспинки резче выступили на его лице, налившемся кровью, маленькие черные глазки метались по лицам начальства. Давно он не чувствовал себя так отвратительно. Дернул черт связаться с этим пакетом!
— Ну, как, прочитал? — спросил Голованов. — Инженер-капитан второго ранга, наверное, торопится. Что ни говори, а его катера сейчас бой ведут.
— Интересно… Очень интересно, — словно в раздумье протянул Ясенев, вскинул глаза на Карпенко и выстрелил вопросом — Правда это?
Мысль работала лихорадочно. Что отвечать? Ведь он затем и приехал сюда, чтобы на словах рассказать то, о чем умолчал Семенов. Или… Или переметнуться к Норкину? У кого из них положение устойчивее?
— Вы, товарищ Карпенко, старый коммунист, — как бы между прочим напомнил Ясенев, не спуская глаз с широкого лица Максима Алексеевича.
— Да и моряк старый, — добавил Голованов.
— Поэтому сам и приехал, — выпалил Карпенко, решившись идти напролом. — Семенов травит Норкина, жизни не дает! Вот и решил я воспользоваться случаем, чтобы лично выступить в его защиту.
У Ясенева дернулось плечо. Голованов предостерегающе забарабанил пальцами по столу. Ясенев прикрыл веки, а когда поднял их — в глазах не было ничего, кроме скуки. С таким видом обычно слушают длинный доклад, с которого нельзя удрать потому, что начальство следит за каждым твоим движением.