Евгения Изюмова - Аттестат зрелости
- Ма, что с тобой? Ты плачешь? Да ведь я ничего такого не сделал, почему ты плачешь? Ма-ма-а... Ну, что с тобой?!
Вера Ивановна вытерла слёзы:
- Это от радости, Вася. Ты давно не говорил со мной так ласково, что я не выдержала и расплакалась. Прости, Василёк, больше не буду, - сказала она, повторив интонацию Валерки, склонив голову на плечо сына. Потом обеими руками привлекла к груди его стриженую, колючую голову, погладила по спине:
- С днём рождения, сынок! А я тебе подарок приготовила.
Она встала, включила свет, подошла к серванту, открыла дверцу одного из отделений, где хранила документы, достала завернутый в белую бумагу сверток. - Примерь.
Василий развернул бумагу. В пакете лежала рубашка, он тут же надел её, заправил в брюки.
- А вот ещё, - мать подала Василию розоватый листок. - Читай.
Это было страховое свидетельство, подарок именно в духе его практичной матери, которая всегда знала, что такое хорошо, а что такое - плохо. А тысяча рублей - это очень хорошо, даже отлично!
- Если честно, Вася, я не хотела отдавать тебе эти деньги.
Расторгла бы завтра договор и деньги получила бы сама, всё равно ты ничего не знал. Но ты стал в последнее время какой-то не такой, более добрый, что ли, - мать опять всхлипнула, достала из кармана халата платок, вытерла глаза. - А вот тебе ещё подарок. - Вера Ивановна вновь открыла сервант и протянула сыну извещение на денежный перевод. - Отец прислал.
Василий повертел в руках бланк, прочел сумму - пятьдесят рублей... Хмыкнул: не густо, мог бы и больше прислать, всё-таки у сына-первенца восемнадцатилетие бывает не каждый год.
- Мама, - сказал Василий, - если тебе не будет трудно, отправь это обратно. Не нужны мне его подачки.
- Вася! - мать укоризненно покачала головой. - Он же от чистого сердца прислал. И не забывай, у него тоже семья.
- Эх, мама, мама... - Василий вздохнул. - И ничего ты не знаешь. И нечего думать о нём, он - ничтожество.
- Не смей! - почти закричала мать. - Не смей! Он - твой отец!
- Отец, между прочим, сына должен воспитывать не только переводами. Да и не нужен я ему, как и ты, как Валерка! Когда я съездил к нему, я всё понял. И жил не у него, а у бабушки. И часы вот эти, - Василий постучал по циферблату, - я сам купил, а не он мне подарил. Наврал я, что это его подарок! А ты говоришь - отец! Не вспоминай о нём, мама, не стоит он того, - Василий увидел огромные, переполненные болью, глаза матери, обнял её за плечи. - Не расстраивайся, мама, мы и без него проживем. Школу кончу, работать пойду на завод. На механический. Я в больнице с одним человеком познакомился, вот такой дядька, - он выкинул вверх большой палец правой руки, - он меня звал. А институт не уйдёт, всё равно осенью в армию, вернусь, тогда и поступлю.
Окунь чуть не опоздал в школу: отводил Валерку в садик. Вера Ивановна пошла с утра в отделение. Накануне оперировала парня, попавшего в автомобильную аварию, хотела посмотреть, как он там. Уходя, сказала:
-Я, наверное, опять задержусь. А ты, если хочешь, пригласи товарищей. Вот возьми, - она протянула сыну деньги. - В холодильнике найдёшь всё необходимое.
Василий не собирался отмечать день рождения, но был благодарен матери за её заботу.
Он влетел в школу за две минуты до звонка на урок. Сдав одежду в школьный гардероб, скачками помчался наверх по лестнице и, ворвавшись в класс, сразу же увидел на доске написанное тем же таинственным «куриным» почерком: «Поздравляем Василия Окуня с восемнадцатилетием!»
- У-у-у! - загудели приветственно одноклассники. - Привет совершеннолетним!
- Рыба, а ты принес нам чего-нибудь? - Ерошкин щёлкнул себя по кадыку. - Зажилить хочешь день рождения? Не выйдет!
Окунь молча взирал на доску, и Ерошкин покрутил пальцем у виска:
- А Рыба-то!.. Никак свихнулся, не понимает, чего желает от него общество.
Окунь вышел вдруг из столбнячного шока, развернулся резко и выскочил из класса, едва не сбив с ног входившую Людмилу Владимировну.
В классе зависла неловкая тишина.
И тут вскочила Настенька Веселова и решительно, заикаясь, крикнула Ерошкину:
- Ты... ты... ты - болван, Ерошкин! Вечно лезешь со своим дрянным языком! - тут она оглянулась на товарищей, в глазах её мелькнул испуг, и Настя тоже выбежала из класса.
-Ха! А Настя-то! - пришёл в себя от изумления Ерошкин, - Видно, втюрилась в Рыбу!
- А ты, и правда, Ерошкин, болван! - в полной тишине отчеканила Светлана Рябинина.
Ерошкин крутнулся на месте, но промолчал, наткнувшись на сердитые взгляды одноклассников.
Урок пошёл своим чередом, только Светлана вновь смотрела в окно, и вновь Людмила Владимировна отчитала девушку за невнимание.
Настя так и не вернулась в класс.
Зато перед самым звонком заявился сияющий Василий. Попросил разрешения войти, вежливо извинился за опоздание. Поравнявшись со столом преподавателя, он торжественно и медленно, как фокусник, вытащил из своей сумки огромный бумажный кулёк и сыпанул из него прямо на стол перед ошеломленной Людмилой Владимировной разноцветный конфетный дождь.
- Угощайтесь! - Окунь широким жестом пригласил всех к столу, и урок, конечно же, был скомкан, потому что десятиклассники ринулись к столу. Но Людмила Владимировна не рассердилась, поняла, что сейчас нельзя ругать Окуня, потому встала и просто отошла к окну.
Но Окунь подошел к ней:
- Людмила Владимировна, что же вы? Угощайтесь! - и он галантно преподнёс ей в обеих руках конфеты.
Одна Светлана Рябинина почему-то сидела на своем месте и сумрачно взирала за окно. Окунь встал рядом с ней, Светлана краем глаза следила за ним и молчала. Окунь улыбнулся:
- Рябинина, а ты что же? Держи! - он с ладоней ссыпал перед ней конфеты. - А где Настя?
- Тебя, обиженного, побежала успокаивать, - Светлана смотрела жёстко, вприщур.
- Меня? - пожал плечами Окунь. - А кто меня обижал?
- А чего же ты убежал, когда Ерошкин тебе вот так показал, - Светлана повторила жест Ерошкина.
- Когда? Я за конфетами пошёл, забыл, понимаешь, сразу купить...
- А Настя «выдала» словечко Глобусу и за тобой побежала.
Окунь скрипнул зубами и услышал Светкин шепот:
- Укротись! Совсем худо Насте хочешь сделать?
Настя не вернулась в класс и к следующему уроку, и Светлана с жалостью думала, что Настя не сдержалась и показала всему классу своё отношение к Окуню. Бедная Настя, вообразить невозможно, под какой камнепад насмешек она может попасть теперь. Настя, подружка, беспомощная перед грубостью, тихая, неприметная - и такой взрыв, а ведь Настеньку, как говорил тот же Ерошкин, и обижать не интересно: краска, смущение в ответ на обиду и ни слова в свою защиту.
После занятий Светлана вышла из школы с двумя портфелями в руках - своим и Настиным.
- Эй, эй! Рябинина, постой! – догнал её Окунь. - Ну, погоди!
- Чего тебе? - Светлана, как штык, выкинула навстречу ему злой взгляд: ведь всё из-за Окуня произошло.
- Ты к Насте?
- А тебе что?
- Да так, - Окунь замялся. - Передай Насте записку, - сказал он, наконец.
- Не передам! Незачем! - и пошла прочь.
Окунь вновь догнал её. Он смотрел укоризненно:
- Ну, зачем ты так, Свет? Я же тебя, как человека прошу, - он был необычно серьёзен.
«Да что мне-то? Сами пусть разбираются!» - подумала Светлана и ответила:
- Ничего я не буду передавать! - Окунь при этом нахмурился. - Иди и сам с ней говори, заодно и портфель отнесёшь, - она сунула в руку Окуня портфель Насти.
Окунь радостно кивнул, подхватил портфель, но у самого Настиного дома вдруг остановился, просительно заглянул Светлане в глаза:
- А, может, всё-таки передашь, а?
Светлана поняла, что Василий боится идти к Насте один, однако повернулась к нему спиной и пошла к автобусной остановке, крикнув издали:
- Привет Насте!
- Ну и выдра ты, Рябинина, - шепотом ответил ей Окунь. Он немного потоптался на невысоком, в две ступеньки, бетонном крылечке. Зашёл в подъезд...
Нет, не мог он идти к Насте! Знал, что права Рябинина, а не мог!
Вновь вышел на улицу, закурил, потом отшвырнул сигарету в сторону, сплюнул с досадой: вот ведь дела - не может подняться на третий этаж и нажать на кнопку звонка, боится чего-то! Что же ты за человек, Настя Веселова? Никогда ещё Окунь так не робел и не маялся.
Собрался с духом, наконец, Окунь. Добрался до нужной площадки с перекурами на каждом марше. С верхних этажей спустилась женщина, отругала Окуня за то, что он в подъезде курит. Окунь извинился - это надо же, какой вежливый стал! - затушил окурок о каблук ботинка и выбросил в разбитое окно между вторым и третьим этажами. Подошёл к Настиной двери, тронул слегка кнопку звонка и отдернул палец, точно боясь, что его ударит током, как когда-то давным-давно, отец тогда ещё дома жил, а Валерки и в помине не было. Лень было Ваське свет в комнате включить, вот и решил в темноте штепсель от телевизора в гнездо сунуть, и тут тряхнуло его с такой силой, словно по огромным валунам протащило туда-сюда - такая волна внутри его прошла. Он заорал диким голосом, отдёрнул руку, стоял в темноте и дул на пальцы, словно они у него были обварены кипятком, на лбу - крупные капли пота. Мать и отец суетились вокруг, не понимая, что произошло, и отец все время заглядывал ему в лицо и со страхом спрашивал:
