Пётр Лебеденко - Льды уходят в океан
Илья был жалок. Но его вид не вызывал у Марка сочувствия, и он нанес бы ему удар, если бы вдруг перед его глазами не появилась Марина. Он увидел ее такой, как два года назад, когда темной ночью она пришла к нему домой. «Марк, мне тяжело, — сказала она тогда. — Мне очень тяжело…»
— Ты хочешь знать все? — переспросил Марк.
— Да.
— Почему же ты не спросишь у нее самой? Она, наверно, тебе все расскажет…
ГЛАВА VIII
Саня Кердыш был ослепителен. Черная пара, белая рубашка и темный галстук — он даже сам чувствовал себя не совсем ловко от такой парадности. Но иначе Саня не мог. Знал: Людмила не терпела ни малейшей неряшливости, а ее мнение для него было слишком важным. Слишком…
Стройная, с красивой, гордо посаженной головой, Людмила смотрела на мир свошм большими глазами так, точно этот мир и все, что в нем есть, сотворено ею самой, ее маленькими, но сильными руками.
«Меня касается все!» — говорила она, и эта фраза стала неотделимой от Людмилы Хрисановой, так же как ее слава сварщицы, как почетное звание «королевы голубого огня». Как работа в профкоме, которой она вот уже более трех лет отдавала много сил и времени. Может быть, именно эта работа приучила ее чувствовать себя ответственной за все, что происходит вокруг: и за выполнение производственных норм, и за то, чтобы как следует работала столовая, и за порядок в общежитии, и за судьбы людей, с которыми ее сталкивала жизнь.
Как-то на вечере в клубе моряков она увидела незнакомую девушку в обществе капитана с норвежского корабля. Девушка как девушка, но Людмила заметила, что норвежец все время подливает в ее бокал с шампанским водку, а та, не замечая, пьет и кокетничает с моряком. Людмила прошла мимо этой пары раз, другой. Волосы у девушки растрепались, верхняя кнопка на блузке расстегнулась. Людмилу передернуло. Она подошла к девушке, вежливо сказала:
— Очень прошу вас на одну минуту.
Норвежец попытался запротестовать:
— Послушайте, мисс. Не есть карашо, когда нарушилься тет-а-тет.
Людмила обворожительно улыбнулась, сказала:
— У нас принято уважать желание дам, господин капитан…
Она взяла девушку под руку и повела ее через зал. Заметив, что ее ведут к раздевалке, девушка попыталась высвободить свою руку.
— Что это значит?
Но Людмила только крепче сжала ее локоть.
— Где ваш номерок от пальто?
— Вот здесь, в сумке… Но…
— Дайте вашу сумку.
Людмила сама надела на нее пальто, шляпку и вывела ее из клуба. И только теперь жестко проговорила:
— Как вам не стыдно! На вас противно смотреть! А ведь, наверное, студентка?
— Да, студентка… Ну и что?
— Как вас зовут?
— Нонна… А кто вы, собственно, такая? И какое вам до меня дело?
Людмила увидела зеленый глазок такси, подняла руку.
— Садитесь. Где вы живете?
У подъезда трехэтажного дома, когда Людмила помогла девушке выйти из машины, та снова заартачилась:
— Слушайте, кто вам дал право вмешиваться не в свои дела? Вас не касается, кто я и что я!
— Меня касается все, дорогая, — сказала Людмила. — Идите сейчас домой, а завтра, если у вас появится желание поговорить со мной, приходите в третий док. Спросите там сварщицу Людмилу Хрисанову. Спокойной ночи.
Назавтра Нонна пришла в третий док. Ей не очень-то хотелось встречаться со вчерашней незнакомкой, но она должна была ее увидеть. Обязательно должна. Пусть она еще раз переживет несколько неприятных минут — в конце концов можно ведь говорить с Людмилой Хрисановой, не глядя в ее глаза, — но это будет лучше, чем носить в себе осадок и знать, что кто-то думает о тебе бог знает что…
Людмила подошла сзади. Нонна, почувствовав прикосновение руки к своему плечу, испуганно оглянулась.
— Здравствуйте, Нонна!
Это было сказано так по-приятельски, что девушка совсем растерялась.
— Я пришла. Мне надо вам все рассказать. О вчерашнем… — густо покраснев, с трудом говорила она.
— Может быть, не надо? — мягко улыбнулась Людмила. — Поскольку вы пришли — значит, все в порядке.
— Нет, нет, это нужно для меня. Я ведь впервые в этом клубе. Меня затащил туда брат. А потом этот норвежец… Если бы вы знали, как мне стыдно! Я больше никогда туда не пойду. Никогда, верьте моему слову… И я вам очень благодарна…
— Ну, довольно об этом. — Людмила обняла девушку за плечи, спросила: — Вы когда-нибудь видели работу сварщиков? Пойдемте, покажу. Это очень интересно.
В день рождения Степы Саня поехал за Людмилой.
— Знаешь, за кем едем? — сказал он шоферу такси. — Будешь везти Людмилу Хрисанову.
Шофер обернулся и взглянул на Саню:
— Хрисанову?
— А что?
— Прокачу с ветерком! — заверил шофер. — Знатная девушка. Наши девахи в гараже не раз о ней говорили. И красивая, и честная, и гордая… Подражают… Косы завели — у Людмилы Хрисановой, толкуют, косы… Как-то на собрание пришли все как одна в платьях с кружевными воротничками. А все потому, что Хрисанову в таком же платье видали на набережной. Да, знатная девушка…
Марк и Степа поджидали их у ресторана…
Соглашаясь провести вечер с Саней и его друзьями, Людмила немного боялась, что будет неловко чувствовать себя в обществе совсем незнакомого человека — Марка Талалина. Сейчас, увидав его, она успокоилась. Открытая, почти по-детски чистая улыбка Марка сразу располагала к себе.
Выйдя из машины, Людмила подошла к Степе, обняла его и расцеловала.
— Поздравляю тебя, Степа, желаю всего, чего желаешь ты сам. — Раскрыла сумочку, извлекла оттуда красивую трубку, протянула ему: — Когда будешь курить, немного думай обо мне. Хорошо?
— Спасибо тебе, однако, — растроганно сказал Степа…
Когда раздевались, Марк хотел помочь Людмиле снять шубку. Но Саня незаметно оттер его и через минуту вручил ему шубку Людмилы, свое пальто, шапку и, весело бросив: «Не задерживайся, Марк!», повел Людмилу в зал.
— Видал? — спросил Марк у Степы.
— Да, нехорошо, совсем нехорошо, — покачал головой Степа и перекинул свое пальто через плечо Марка. — Не задерживайся, пожалуйста.
Марк рассмеялся: «Вот обормоты!»
Он сдал одежду, поправил перед зеркалом галстук, причесал волосы. Из распахнутой двери несся гул голосов, пахло жареным мясом, пряностями. В глубине зала, на эстраде, музыканты настраивали инструменты.
Марк редко бывал в ресторанах. Не потому, что считал предосудительным посидеть с друзьями за рюмкой водки. Но пьяные физиономии, нередкие скандалы, налет какого-то показного шика — это раздражало его, портило настроение. «Дома лучше, уютнее», — говорил Марк.
Однако сейчас у него совсем другое настроение. Веселое и приподнятое. Он словно чего-то ждал от этого вечера. Чего — он не знал, но предчувствие, что ему сегодня должно быть хорошо, не покидало ни на минуту.
Войдя в зал, он огляделся. Столики почти все были заняты, несколько человек столпились в проходе, ожидая, когда освободятся места. Марк, слегка досадуя на Саню Кердыша («Мог бы, кажется, выйти навстречу!»), нерешительно двинулся в глубь зала.
И тут он увидел Марину. Она стояла за буфетной стойкой и смотрела на пьяного типа, пытающегося завязать галстук. Смотрела совсем безразлично, привыкшая, видимо, к таким сценам.
На мгновение Марк почувствовал к ней острую жалость: «Ей, наверно, нелегко здесь, — подумал он. — Но как она могла променять свою гордость на все это?!»
С полотенцем через руку, лавируя между столиками, точно опытный лоцман меж рифов, к Марку шел Костя Любушкин. Остановился, заговорщически шепнул:
— Вам столик?
Марк не понял.
— Что?
Костя снисходительно улыбнулся:
— Страшно много клиентов. Можно прождать до утра. Но, как человеку нездешнему… Понимаете? Обслужу вне очереди…
В это время Марк заметил Саню, махавшего ему рукой.
— Спасибо. — Марк прошел мимо Кости, оглянулся, повторил: — Спасибо. Я здесь не один…
Ваненга наполнил фужеры. Саня Кердыш, поднявшись и положив руку на плечо Степы, сказал:
— Маленький тост. Двадцать пять лет назад в холодной тундре родился хороший человек — Степан Ваненга. Наверное, тогда была длинная ночь и тундра молчала, как молчит всегда, когда ее надолго покидает светило. Но вдруг она ожила, запела, заговорила. О чем? О том, что на ее землю ступила нога Степы Ваненги. Переполоха, правда, никакого не было: в тундре переполохи бывают очень редко. Но была радость. Лично я, узнав о таком событии через два десятка лет, сказал себе: «Это здорово, что Степа тогда родился!» И давайте выпьем за тундру, из которой пришел сей человек, и за него самого. Будь здоров, Степа!
— Будь по-настоящему счастлив, — прибавила Людмила.
