Владислав Шурыгин - Тревожный берег
Самолет резко снижался. За бортом сплошная белая пелена, и даже стюардесса перестала улыбаться. Снова качнуло. Донесся глухой раскат грома.
Туман за окном оборвался неожиданно, и Люда увидела внизу маленькие игрушечные домики с красными крышами, негустые сады, дорогу, изрезанный мысами берег и белые гребни волн, которые разворачивались в неровные линии и цепь за цепью шли на штурм пустынных пляжей.
Самолет летел под облаками. Стало спокойнее, и «бухгалтер» перестал барабанить пальцами по портфелю.
— Знаете, — сказал он, — гроза чрезвычайно опасна для самолетов. Электрические заряды притягиваются к металлу…
— Да, знаю, — не дослушав до конца, ответила Люда и зачем-то добавила: — Мы в средней школе проходили раздел «Электричество».
«Бухгалтер» просиял. Оказалось, что он учитель физики. «Коллега», — подумала про себя Люда. Учитель говорил что-то о своем классе, о талантливых учениках, но Люда слушала его рассеянно, думая о своем.
«Где-то в этих краях служит Андрей… Вот, наверное, удивился, когда получил мою телеграмму! Думал, шучу, что так просто сказала все по телефону…
Зачем я лечу? Какой будет встреча? А может, его даже и не отпустят. Скажут: кто она тебе? Действительно, кто? Но ведь все когда-то бывают друг для друга никем. А потом происходит что-то непонятное, делающее людей иными…
Андрей давно любит меня. А я? Люблю ли? Странно… Не знаю… Словно все, затеянное мною, похоже на удивительную игру, словно стало мне вдруг завидно глядеть на других… Почему у них есть любовь, а у меня нет?
Почему именно Андрей? Я знаю его давно… „Стаж“ у него не то что у некоторых моих кавалеров… Где они, кто они? Были и нет. Есть и не будет. А он — постоянный, ничто в нем не меняется. Как смотрел на меня вот такими глазами — так и теперь смотрит. Как сбивался, краснел наедине со мной — так и теперь не очень-то смел…»
Последнее успокаивало, придавало уверенности. Впрочем, надолго ли? Уверила себя, что летит просто проведать своего друга. И, кроме того, он, как ей кажется, хочет совершить глупость, хочет на всю жизнь остаться военным. Она должна убедить его, она должна сохранить его. От чего сохранить? Для кого? Для себя? Как знать… Но, случись ответить, она наверняка сказала бы независимо и вызывающе: «Да, для себя. А что?»
Вчера Андрей получил телеграмму и, сейчас, наверное, уже собирается встречать.
Люда посмотрела на часы… Вылетели они на два часа позже — кто знает, до которого часа ходят в тот район автобусы.
Из летной кабины вышла вторая стюардесса и строго объявила:
— Товарищи пассажиры! В связи с ухудшением погоды мы производим посадку в… — Стюардесса повернулась, и за гулом моторов не было слышно, где же приземлится самолет.
— Простите, я не расслышала, куда нас посадят? — спросила сидящая сзади женщина. Люда пожала плечами. Тоже не расслышала.
Их приземлили на одном из военных аэродромов, и там, за неимением гостиницы, пассажирам пришлось довольствоваться креслами самолета. Люда долго не могла уснуть — ей мешал храп учителя в соседнем кресле и еще глухой шум дождя по обшивке самолета.
Утром один из пилотов делал физзарядку на мокром бетоне, а второй, глядя на огненно-золотой шар просыпавшегося солнца, довольно заметил:
— Миллион на миллион!
Пассажиры не знали, что на языке летчиков это означало практически неограниченную видимость, но но тому, как было сказано, поняли: вылет не задержится.
25
Людмила приехала в Прибрежный днем. Была уверена, что Андрей не встретит — откуда ему знать, каким автобусом она приедет? Да и про опоздание самолета он тоже наверняка не знает.
Андрея не было, но она, точно веря в невероятное, все же постояла, подождала… Затем взяла чемоданчик и нерешительно направилась к стоящим возле сельмага женщинам. Ее поразили их лица, их не периферийное любопытство к приехавшей городской барышне, а какое-то непонятное удивление, затаенность…
Почти подойдя к ним, услышала негромкое, как всплеск:
— Небось родственница солдатика…
— Здравствуйте, — сказала Люда.
— Здравствуйте! — разноголосо ответили женщины.
— Скажите, пожалуйста, как мне пройти к военной части?
На лицах стоявших перед ней женщин проступило явное сочувствие и жалость, будто встретили они заблудившуюся в лесных дебрях девочку, будто в чем-то перед ней провинились. Одна из женщин всхлипнула и, сдерживая слезы, поспешно исчезла в дверях магазина. В окнах магазина замелькали лица, а на порог высыпали любопытные детишки.
«Да что же это такое? Что здесь происходит? — встревоженно подумала Люда. Скользнула взглядом по своему вроде бы незатейливому наряду, по успевшим запылиться черным туфлям-лодочкам. Что же случилось?»
Женщины окружили ее. «Почему они ведут себя так? Вроде бы даже ждали меня?»
— А военная часть его туточки, недалече… Мы покажем.
— От нашего села видать даже.
— Господи, сколько машин к ним понаехало, и не могли встретить.
— Ты кем же ему приходишься, милая? Сестричка небось? — интересуется маленькая старушка, трогая Люду за локоть и глядя жалостливыми слезящимися глазами.
Окаменев от окружающей ее непонятности, от участливых взглядов и пугающей недосказанности, Люда, как за спасительную соломинку, ухватилась за этот вопрос:
— О чем вы, бабушка? Я к моему другу приехала. Он у меня солдат, служит здесь.
Но старушка, видно, не расслышала этих слов:
— Да, да… Господи, горе-то какое, доченька!
Людмила оглянулась… К кому бы обратиться?.. Почти крикнула, едва сдерживая готовые выплеснуться из глаз слезы:
— Я ничего не понимаю! Что случилось?
И тогда женщина, первая, к которой Люда обращалась, сделала всем стоящим рядом знак рукой и, осторожно подбирая слова, спросила:
— А вы… Разве вы никакой телеграммы не получали?
— Нет… Ничего я не получала. Когда выезжала, дала Андрею телеграмму, а сама не получала.
— Не получала, значит, — уже более уверенно сказала женщина и быстро взглянула на стоящих рядом односельчанок. Оборвала начавшую что-то говорить старушку — Погодите, баба Ксана! Да подождите же! Так, значит, вы сами сюда приехали, девушка? Господи, да, может, мы все, глупые, перепутали! Скажите, милая, вы не из Киева приехали?
Женщина говорила быстро и по-украински. Люда с трудом уловила смысл ее слов.
— Я из Оренбурга. Андрей, он тоже из Оренбурга.
— Ну вот, говорила я вам! — возмущенно вскинула руку женщина. — Сороки глупые, одно слово — бабы… Такую беду человеку надумать! Вы простите нас. Здесь вчера солдатика грозой ударило, так мы и подумали, что вы родственница ему. А он, голубь, с Киевщины, и фамилия украинская… Вы уж простите нас, глупых.
Людмила не знала, что и сказать. У нее опустились руки. «Украинская фамилия… Ошиблись, значит. Подумали, что я родственница, а у меня русская фамилия и у Андрея тоже…»
— Их часть туточки. Мы сейчас покажем, — заспешили, затараторили женщины, и та, что говорила о солдате с украинской фамилией, она и пошла с Людой за село.
Шли быстро, и женщина, раскрасневшись от ходьбы, все говорила, говорила, видно стараясь отвлечь Люду. Говорила, что пока все хорошо, что солдатик тот жив и его военная санитарная машина почти сразу же увезла в Морское.
Когда до холма, на котором стояла станция, оставалось не более полукилометра, заметили, что навстречу им мчится машина.
Всклубив пыль, машина резко остановилась, из кабины, живой и невредимый, легко выпрыгнул Андрей. Шагнул навстречу. И он, и не он. Побледневший какой-то, в помятой рабочей одежде, осунувшийся, под глазами серые тени.
— Здравствуй, Люда! А я тебя вчера встречал. Сегодня уже и не верил, что приедешь…
Она бросилась к нему и мокрой от слез щекой прижалась к его горячей шее. Всхлипывая, уткнулась носом в открытый ворот гимнастерки.
— Ну что ты, Людочка! Не надо, успокойся. — Прижав Людмилу к себе, он гладил ее мягкие, шелковые волосы, не зная, что делать, что сказать.
26
Старший лейтенант Маслов стоит перед строем роты.
— Кириленко срочно нужна кровь. Первая группа. Такая группа у меня. Кто еще желает дать свою кровь товарищу Кириленка, прошу сделать шаг вперед!
Необычно это звучит, не по-военному: «прошу…» Шаг вперед делает вся рота. То же самое происходит в это время и в мотострелковой части. Только там рядовой Рахматуллаев допытывается у полкового врача, как фамилия пострадавшего от грозы солдата. Знал, мол, он одного хорошего человека с той станции. «Моя с ним вместе…» И умолкает на полуслове. Не говорить же, что сидел на гауптвахте! Тем более что служба идет нормально. Опять отлично стрелял на учениях, и командир обещал снять взыскание. Рахматуллаев убеждает доктора взять у него кровь. Так убеждает, что доктор в конце концов теряет терпение:
