Николай Глебов - В предгорьях Урала. Книга первая
Яркое весеннее солнце светило щедро. Над головами людей высоко в небе кружились голуби. То они взмывали вверх, то, сложив крылья, камнем падали вниз, то, сверкая опереньем, кувыркались в солнечных лучах. И, глядя на их игру, мягче становились суровые лица людей, стоявших на площади.
— Товарищи! Слово для приветствия от Челябинского уездного комитета партии большевиков, от имени всех трудящихся города предоставляется Дмитрию Колющенко, — послышался голос Русакова.
Говор в толпе затих.
— Дорогие друзья, товарищи, братья! Прежде всего мне хотелось бы передать вам радостную весть: в ночь на третье апреля в Петроград приехал вождь рабочего класса и трудящихся крестьян Ленин! — Стоявшая тихо толпа всколыхнулась, затем, точно повинуясь какому-то порыву, дружно грянула:
— Да здравствует Ленин! Ура! Ура!
Полетели вверх шапки, картузы, кепки, и вся площадь от края до края пришла в движение.
…— Ленин сказал: отобрать землю у помещиков, церквей и кулаков, передать ее деревенской бедноте.
Мощный взрыв рукоплесканий и возгласы «ура!» огласили площадь.
— Ура-а-а! — размахивая шапкой, Елизар Батурин начал целоваться с фронтовиками.
В толпе творилось что-то неописуемое. Какой-то древний старик, приложив руку к тугому уху, спрашивал соседа:
— О чем галдят? Ась?
— Ленин велел отдать землю без выкупа крестьянам.
Старик набожно перекрестился:
— Слава те, восподи, дождался-таки, — и, заметив в толпе новое движение, вновь завертел головой по сторонам: — О чем еще толкуют? Ась?
— Приказано всех стариков женить на молоденьких солдатках, — крикнул задорно ему на ухо какой-то паренек.
Кругом захохотали. Дед сердито сплюнул и отошел от насмешника.
— Тише вы, галманы! — прикрикнул на весельчаков стоявший неподалеку мужик из деревни Растотурской.
Дмитрий Колющенко уступил место на трибуне Русакову.
Большое, волнующее чувство овладело Григорием Ивановичем при виде огромного людского моря.
— Товарищи! Наша большевистская партия под руководством Владимира Ильича Ленина зовет вас к победе социалистической революции. Зовет к борьбе за лучшую жизнь, за Советы, за счастье трудового народа. Партия большевиков говорит: только тот имеет право на землю, кто ее обрабатывает своими руками. Партия большевиков считает, что настоящим хозяином страны должен быть только рабочий класс и крестьянская беднота. Мы должны помнить, что у нас есть враги, которые будут всеми силами цепляться за власть. Эти враги — капиталисты, помещики, меньшевики, и все те, кто хочет одеть на крестьянина хомут, рабочего приковать к станку, выматывая из них последние силы. Война, о которой говорил «господин» Стаховский, нужна только богачам. Мы, большевики, против грабительской войны, против захвата чужих земель и порабощения народов. Мы боремся за справедливый мир и будем бороться за него всеми силами.
Да здравствует свобода, да здравствует социалистическая революция, да здравствует мир!
Над толпой заколыхалось красное полотнище флага.
Огромная толпа народа двинулась по главной улице города за группой фронтовиков, в центре которой шли Русаков и Колющенко. Впервые над Марамышем звучал свободно боевой гимн Коммунистической партии:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
Глава 33
Вскоре после демонстрации Никита Захарович выехал в Зауральск. Ночью прошел небольшой буран, и дорогу местами перемело. Утро было тихое, безветренное. В березовых рощах, опушенных инеем, молчаливо сидели на теплых гнездах клесты. Недалеко от дороги из березняка выскочил заяц, следом за ним помчался второй, и, подпрыгивая на ходу, они закружились на блестевшем под солнцем крепком насте. Сидевший на облучке фирсовский работник Прокопий заулюлюкал на зайцев, и те стремительно бросились в лесок.
— Ты что, сроду не видел их, что ли? — сердито проворчал Никита и уткнул нос в енотовый воротник дохи.
— Весну чуют, — ответил Прокопий и полез за кисетом. — Весна-то нынче дружная, — продолжал он. — Все живое радуется.
— И ты, поди, рад, — буркнул Никита.
— О чем мне горевать? Посуди-ка сам. — Работник повернулся лицом к хозяину. — Все мое добро — рубаха-перемываха, а в кармане вошь на аркане, — ответил он с усмешкой.
— К чему эту речь ведешь? — настороженно спросил Никита.
— Так, к слову пришлось, — уклонился от ответа Прокопий и подстегнул коня. — Но-о, ты шевелись, байбак.
Проезжая деревню Растотурскую, Никита заметил возле сельской управы большую толпу мужиков и баб. На высоком крыльце, опираясь рукой о перила, стоял хромоногий солдат и, взмахивая шапкой, что-то кричал. Народ плотной стеной теснился на улице. Прокопий поехал тише.
Фирсов откинул воротник и невольно стал прислушиваться к словам инвалида.
— Церковные, кабинетские земли нужно немедля поделить. Видинеевский лес отобрать в общество, — продолжал солдат.
Никиту точно подбросило. Поднявшись на ноги, он уставил ястребиные глаза на говорившего.
— Сноповязки, лобогрейки на Дарьиной заимке взять на учет. Сеять будем в первую очередь безлошадным вдовам и солдаткам.
— А где взять семян? — раздался чей-то голос.
— Семена возьмем из церковных амбаров, распределять их будет сельский комитет.
— А как со старостой?
— По шапке ево! — решительно выкрикнул солдат.
— Выберем свой Совет из крестьянских депутатов.
Не спуская горевших ненавистью глаз с фронтовика, Никита сквозь зубы процедил Прокопию:
— Трогай.
Опустившись на сиденье кошевки, он еще раз посмотрел в сторону говорившего солдата:
— Штоб тебе вторую ногу оторвало, окаянный дьявол!
За углом избы, где поворачивала дорога на Зауральск, до Фирсова долетели слова фронтовика:
— Наша партия большевиков, товарищ Ленин говорят: отобрать землю у богатых без всякого выкупа и передать беднейшим крестьянам!
Никита поднял воротник и плотнее закутался в доху.
Вечером он приехал в город. Несмотря на поздний час, улицы были полны народу. Кое-где слышались песни, но пьяных не видно было. Проезжая по Дворянской, Никита увидел растянутый во всю ширину улицы красный транспарант.
«Это еще что такое?» — подумал он с тревогой и, оказавшись в полосе света уличного фонаря, стал читать: «Мир хижинам, война дворцам!». Никита опасливо посмотрел по сторонам. По тротуарам и середине улицы шли с красными бантами на груди группы оживленно разговаривающих людей. Порой проносились легкие сани именитых граждан, спешивших, видимо, к центру города. Прошел с песнями взвод солдат, и, обгоняя пехоту, на взмыленных конях проскакал, разбрызгивая талый снег и грязь, казачий разъезд.
Проехав квартал, Никита увидел второй транспарант, на котором крупными буквами было выведено: «Да здравствует социалистическая революция!» Недалеко от дома Тегерсена на улице висел третий лозунг: «Да здравствует партия большевиков и товарищ Ленин!»
«Не слыхал что-то, надо будет спросить Мартынка», — подумал с тревогой Фирсов и, остановив лошадь у подъезда, вылез из кошевки.
«Солдат в Растотурской кричал насчет большевистской партии и Ленина, здесь в городе красные полотна понавешали. Диво», — дергая шнур звонка, продолжал думать Никита и, сняв в передней доху, зашел в комнату зятя.
Тегерсена он застал в постели. Мартин Иванович лежал с компрессом на голове.
— Мигрень, — протянул он жалобно и показал взглядом на свободный стул.
Фирсов огляделся. Возле кровати на маленьком столике стояли флаконы с лекарствами и коробка с леденцами. Никита перевел взгляд на зятя. Усы Тегерсена обвисли, и под глазами сильнее, чем обычно, были видны дряблые мешочки.
— Ви понимайт, мой рабочий требовайт восьми час работайт, требовайт контроль производства! О-о, — Мартин Иванович схватился за голову, — майн гот, мой бог, завод есть большевик! — выкрикнул он пискливо и зашарил рукой по столику, разыскивая мигреневый карандаш.
— А что это за люди? — осторожно спросил Никита.
— О, ви не знайт большевик, — только и мог от него добиться Никита. Видимо, зять был перепуган событиями последних дней.
Не добившись от него толку, Никита Захарович на следующий день отправился к своему старому знакомому, богатому землевладельцу Савве Волкову.
Хозяина дома он не застал. Дожидаясь его прихода, Никита стал просматривать мартовские номера зауральских «Известий», которые были печатным органом эсеров и меньшевиков, захвативших в то время власть в городе и уезде в свои руки.
«…Кто стоит на своих местах, тот за свободную Россию, а кто оставляет свой пост, тот за Вильгельма и изменник России… — стал читать Фирсов. — …В случае отказа продолжать войну, не останавливаться даже перед самой крайней мерой массового расстрела…» — советовала меньшевистская газета военному командованию города. Никита с облегчением вздохнул и, посмотрев на киот, перекрестился:
