Алексей Кожевников - Том 3. Воздушный десант
Лужица была мелкая, вроде чайного блюдечка. Я встал на коленки перед ней и осторожно, чтобы не замутить, как снимают сметану, перечерпал воду ложкой во флягу.
— Пейте! — протянул флягу комбригу.
Он отказался. Я завинтил флягу, решил сохранить воду до встречи с товарищами. Удача — так всем удача. Потом лопаткой расширил и углубил колодчик, наломал веток и прикрыл его.
— Ты как думаешь насчет десанта? — спрашивает меня комбриг. — Мне важно знать твое, солдатское мнение. Главная сила в бригаде — солдаты. А при такой обстановке, какая сложилась у нас, когда все раскиданы поодиночке, роль солдата намного увеличивается. Куда пойти, что сделать, будут решать солдаты. Решать либо в одиночку, либо малыми группами, часто без командиров. Ты понимаешь, какая сложная обстановка?
— Вроде понимаю.
— Вот скажи: как поступят рядовые?
— Не берусь говорить за них.
— Ну, скажи за одного себя. Как бы поступил ты?
— Вот явился в ваше распоряжение.
— Тебе повезло, ты встретил товарищей. А если бы до сих пор и еще дальше бродил один, как поступил бы в конце концов? — продолжает наступать на меня комбриг.
— Если бы не встретил своих еще несколько дней, подался бы обратно за Днепр.
— Тебя обвинили бы в дезертирстве, — заметил комбриг.
— А шарахаться здесь, скрываться по лесам да оврагам — не дезертирство?
— Можно не только скрываться, можно уничтожать противника. Это можно и одному.
— Чем уничтожать? Я почти все истратил, скоро останусь с голыми руками. Хорошо, если меня убьют. А если буду жив?.. Придут наши, спросят: «Почему не явился на сборный пункт? Где шатался, что делал? Сидел под юбкой у какой-нибудь бабы?» Чем я докажу, что боролся, уничтожал врагов? Кто подтвердит это? Немцы, которых я убил? А кто мне даст справку, что приходил на сборный пункт?
— И много таких, кто тянется за Днепр? — тревожно спросил комбриг.
— Не знаю, никого не спрашивал. Я говорю только за себя. Наверно, есть, не одна же моя голова скроена так. Надо поскорей собрать всех. Собрать, пока есть у людей оружие. А истратят… Какой же десант без оружия!
— Вот правильно. И никому не говори про Днепр. Это очень опасная, вредная мысль. Не то что за Днепр, и до Днепра не доберешься живым. Тут у немца наворочено всего непроходимо. Ты прав, надо собираться здесь.
На подходе к соснам комбриг спросил, есть ли у меня нитки. Он свои израсходовал все. У меня была нетронутая катушка.
— Тогда сделаем привал, по портняжничаем немного.
Остановились. Комбриг сбросил снаряжение, снял куртку, брюки, и мы начали работать в две иглы. Он зашивал брюки, я — куртку. Зачинив прорехи, прицепили на куртку подполковничьи погоны. В момент приземления комбриг чуть было не оставил их на сучьях дуба и, чтобы не потерять совсем, засунул в полевую сумку.
— Теперь хоть на парад, — сказал он, оглядывая себя, — только вот фуражки нет.
И рассказал, что фуражку «подарил ветру». Перед прыжком он всегда брал фуражку в зубы, чтобы не сдернуло ее и не умчало. Так же сделал и на этот раз. Когда парашют раскрылся и начался плавный спуск, комбриг решил надеть фуражку. Но в зубах вместо нее нашел только небольшой клочок. Разглядывая его при свете ракет, он сильно встревожился: «Здорово рвануло. Значит, летчик при выброске не сбавил скорости. Это повредит нам, лихо повредит».
К соснам мы пришли раньше всех. Комбриг растянулся на животе и мечтает над картой: то ставит отметки карандашом, то качает головой, то задумывается. Я веду наблюдение, вглядываюсь, вслушиваюсь. Ничего не видно, кроме леса, и ничего не слышно, кроме ветра в вершинах дерев.
Но что это? Песня. Кто поет? Комбриг мотает головой и поет тихонько: «Эх, как бы мне дожить бы до свадьбы, до женитьбы и обнять бы, милая, тебя». Помолчит и снова: «Эх, как бы мне дожить бы…»
Это у него привычка. Сидит над картой, решает боевую задачу — не подходи к нему, не дыхни: не переносит. А решил — тряхнет головой и затянет: «Эх, как бы мне дожить бы…» В голосе и радость, и задор, и грустинка. И сейчас он, видимо, что-то решил, что-то придумал.
Подходят наши люди. Комбриг сильней и сильней «чувствует войско», становится бодрей, уверенней, начальственней. И мы с ним тоже «почувствовали войско». Замечательное чувство — оно удесятеряет человеку мужество, храбрость, силы, уверенность.
Собрались все, принесли уйму желудей, насовали их куда только можно. Я выставил фляжку с водой. Делить ее поручили лейтенанту Гущину. Он был известен в бригаде как любитель заложить за воротник и как мастер по разливу. Гущин взял мою флягу, тряхнул у себя над ухом и по плеску воды определил, сколько ее. Затем вытянул из-за голенища ложку и начал дележ. Каждому досталось по ложке. Маленький излишек, разделить который на десять частей было невозможно, Гущин преподнес от всех нас Полине Сорокиной.
Сделали небольшой передых и снова пошли прочесывать лес — вторую половину. От холма к югу. Но не сделали и по сотне шагов, как один из солдат начал тревожно сигналить дудочкой. Все сбежались к нему.
На поляне среди дубов лежали два непогребенных трупа в солдатском нижнем белье со штампами нашей бригады. Верхнее обмундирование и все десантское снаряжение было унесено. Убили и раздели их немцы: около мертвых валялось много полуискуренных немецких сигарет. Дубы, как саваном, прикрыли мертвых опавшими листьями.
Под одним из дубов мы вырыли могилу. На дубе сделали затесь и написали:
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ КРАСНЫМ ДЕСАНТНИКАМ, ГЕРОЙСКИ ПОГИБШИМ ЗА РОДИНУ!
Написали химическим карандашом: ничего более долговечного, а тем паче вечного, у нас не было.
Затем отдали погибшим последний долг — минуту молчания, минуту скорби.
Комбриг приказывает возвращаться к холму с соснами. Там он отзывает Сорокина и. Гущина в сторону от нас, рядовых, отзывает для совещания.
После совещания комбриг объяснил обстановку, которая резко изменилась. Два наших десантника погибли. Враг, возможно, знает, что сбор десантников назначен в Таганском лесу. И теперь здесь рыщут вражеские разведчики, некоторые, возможно, в советском обмундировании, снятом с десантников. Поэтому комбриг решил перенести сбор бригады в другой лес — в Черный.
В Таганском останутся три бойца с лейтенантом Гущиным, им ставятся задача — непрерывно прочесывать этот лес, противника уничтожать, а десантников направлять по новому адресу. Два бойца пойдут за Днепр, на левую сторону, для связи со штабом нашей армии. Еще два бойца — Корзинкин и Шаронов — пойдут в прилегающую местность искать десантников и направлять к новому месту сбора. Сам комбриг, капитан Сорокин и переводчица Полина двинутся в Черный лес.
Группа лейтенанта Гущина остается в боевом охранении, а мы все, кому предстоит дорога, ложимся спать. Через три часа нас будят. Делим оружие. Нам с Федькой добавляют гранат и автоматных патронов.
— А теперь в поход, — говорит комбриг.
Собираемся. Прощаемся по-десантски, с обнимкой и целованием.
Сначала уходят бойцы за Днепр. Комбриг немного провожает их и что-то говорит неслышно для прочих. Потом уходим мы с Федькой. Комбриг провожает и нас шагов десять и говорит глухо, хрипло, через силу:
— Осматривайте перелески, овраги, все места, где могут хорониться наши товарищи. Расспрашивайте местных людей. И помните, никогда не выпускайте из памяти, что вы — десантники. Каждый наш патрон стоит никак не меньше фашиста, а каждый из нас — не меньше сотни фашистов. И не ленитесь окапываться: самая сильная, самая надежная наша защита — земля.
13
До выхода из леса у нас с Федькой общий маршрут, по глубокому оврагу. Идем молча. Не знаю, почему притих Федька, а я решительно неспособен найти хоть бы слово.
Раньше, как встретимся, не можем настрекотаться. Он рассказывает про детский дом, про свои приключения. А Федька никогда не живет без приключений, ему везет на них. Я рассказываю о колхозе, семье, о бабушке. С этого перескочим на прочитанные книги, потом возьмемся мечтать, перебирать и сравнивать разные занятия. А занятий, профессий многое множество, и наши мысли так разбегаются, что мы никак не можем остановиться на чем-то окончательно. Каждый раз снова перебираем и воздух, и воду, и землю, и подземелье.
Из памяти не выходят только что закопанные десантники. Как ни старайся забыть, а не забудешь.
Над Таганским лесом низко кружит желтобрюхий фашистский разведчик, тень его черным зверем рыщет по лесным полянам, по деревьям, прыгает вверх, вниз, в стороны. За нашей спиной, у Днепра, раскатисто гремят орудия, ухают снаряды, мины, авиабомбы. Без отдыха гудит, кромсает землю, воздух, небо необозримая машина войны.
Таганский лес длинным кривым носом выдается по оврагу в поля. Отсюда надо расходиться, — мне вправо, Федьке влево.
