Михаил Аношкин - Кыштымцы
Опасная поездка
В Кыштым один за другим прибывали полки Красной Армии — уральские 2-й и 7-й, Костромской, а также рабочие дружины. Борис Евгеньевич бывал на станции и видел эти полки — вооруженные наполовину, по существу необученные. Часто митинговали и то и дело меняли командиров. Рабочие дружины были сильны спайкой и убежденностью в правоту своего дела, они прямо рвались в бой, но они и оружие-то взяли впервые, никакой воинской сноровки у них не было и в помине. Формировалась дружина и из кыштымских рабочих, во главе ее встал отставной солдат Пичугов. Дружина уезжала на Татыш, чтобы там научиться хотя бы азам воинского искусства. Степан Живодеров записался в дружину. Прежде чем уехать, он забежал к Швейкину. Борису Евгеньевичу было очень некогда, ожидали гонцы из Уфалея и Рождественского, да еще представитель из полевого штаба. Но он все-таки выкроил минутку, вышел в приемную к Живодерову.
— Извини, друг Борис, — сказал Степан, — вижу — занят по горло. Хочу одно высказать. Моя Матрена проживет, у меня тут родни целый табор, не думай ничего плохого. Но у Федьки Копылова баба остается одна с тремя ребятишками, не прожить ведь ей, а? А сколько таких, Евгеньевич? Понимаешь о чем я?
— В самом деле, — отозвался Борис Евгеньевич, — а мы в суматохе и не подумали об этом. Ну, спасибо, друг Степан, большое спасибо.
Потом Борис Евгеньевич позвал Тимонина, Дуката и Баланцова. Думали, думали и вот решили разослать по заводам такую депешу:
«Военно-революционный комитет Кыштымского завода предлагает выдавать жалованье семьям ушедших красноармейцев в ряды РККА, а сильно нуждающимся в продовольствии и дровах выдавать наравне с работающими. Отклонение от настоящего постановления повлечет за собой ответственность по суду».
— Хорошая бумага, — сказал Тимонин грустно, — только в закромах у нас много не наскребешь.
— Сколько есть, — возразил Баланцов. — Небось не век же с этой контрой воевать будем. Глядишь, недельки за две справимся.
— Как знать, как знать, — посомневался Борис Евгеньевич.
В эту ночь Борис Евгеньевич снова остался ночевать в ревкоме. Ульяна заглянула в комнату, когда Борис Евгеньевич уже спал. А за окном вовсю полыхал алым пламенем восход солнца. Ульяна подошла к окну на цыпочках и прикрыла створку, чтобы Швейкин не простудился — утренники были прохладными. Принесла свое пальтишко и укрыла Швейкина. Постояла у изголовья, хотела поцеловать, но испугалась и поспешно вышла из комнаты. Села на крыльцо, укутав плечи шалью, поджала под себя ноги.
Девушка незаметно задремала и проснулась от гулкого цоканья копыт. К ревкому подскакали два всадника.
— Здравствуй, красавица! — поприветствовал Ульяну всадник на белом коне. — Кого же ты караулишь?
— У нас караульщик вон, из красногвардейцев, а я при деле.
— Тем лучше! — воскликнул всадник, спешиваясь и бросая поводья ординарцу. — При каком же, если не секрет?
— Да так, — смутилась Ульяна. — А чо надо-то?
— Швейкина бы.
— Ох, а он только-только задремал. Пусть поспит, а? — она просительно поглядела на черноусого, густобрового всадника.
— Успеет выспаться! Ну, веди меня к нему!
Ульяна тронула Бориса Евгеньевича за плечо. Он сразу открыл глаза и легко вскочил на ноги. Подобрав свалившееся на пол пальто, Ульяна вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь. Швейкин торопливо застегнул пуговицы френча и только после этого взглянул на прибывшего. Сразу и не сообразил, кто перед ним, вгляделся сощурившись. И хотя Глазков изменился за эти десять лет, но как же не узнаешь эти густые брови и жгучие пронзительные глаза?
Долго трясли друг другу руки, улыбались от радости, что вот все-таки, наперекор всему, удалось свидеться, правда, в трудной обстановке, но зато хозяевами положения, не то, что было в седьмом году. Забросали друг друга вопросами, каждому хотелось узнать о другом побольше. А потом выяснилось, что Петр Никитович в ревком приехал по срочному делу. Но сбор членов ревкома и без этого был назначен на раннее утро, так что Глазкову оставалось немного подождать. Первым прибыл Дукат. Он оценивающе оглядел комиссара и лишь кивнул головой. Ревкомовцы подходили один за другим. Вот появился Баланцов, приветливо улыбнулся гостю — они, оказывается, уже где-то встречались. Мыларщиков пришел одновременно с Тимониным. Хотел было пристроиться где-нибудь в сторонке да вдруг заметил Петра Никитовича, дорогого своего соседа. Просиял от неожиданности.
— Никак Никитич? — спросил он негромко.
— Миша! — воскликнул Глазков. — Друг ты мой сердешный!
И они обнялись, потом хлопали друг друга по плечам. Когда улеглось волнение, Глазков сказал:
— Я вчера у бати гостил, за тобой посылали, да ты где-то пропадал.
— Дела! — развел руками Михаил Иванович.
Наконец Борис Евгеньевич предоставил слово Петру Глазкову — военному комиссару полевого штаба. Петр Никитович разогнал складки под ремнем гимнастерки и начал:
— Военная обстановка, товарищи, такова. Чехи выставили засаду на разъезде 89 и возле моста деревни Аязгулово. По нашим данным, у противника около 2000 солдат, несколько орудий и десятка три пулеметов. Из Челябинска поступает непрерывно пополнение из вновь формируемых казачьих частей. Не сегодня-завтра чехи и казаки начнут активные действия. Скажу откровенно, к ним мы готовы плохо. Революционный дух наших войск велик, но они плохо вооружены, почти не обучены, если исключить Костромской полк, не отработаны тылы и не налажено снабжение. В этих условиях важно мобилизовать все наличные силы, сделать все возможное, чтобы усилить отпор. В этом смысле мы рассчитываем на солидную помощь ревкома, а также в снабжении армии продовольствием, медикаментами и лошадьми. Очень нужны сестры милосердия. И еще. На шоссе Челябинск — Екатеринбург действует отряд Жерехова. Хорошо бы на связь с ним послать надежного местного человека с особым заданием, я объясню с каким, когда выделите человека. В селе Рождественском дислоцируются три отряда. Один из них под командованием Родина прибыл из Перми. Отряды трудные, беспрерывно митингуют, между собой не ладят. У нас в штабе каждый специалист на учете, некого туда нам послать. И опять же нужен человек, знающий местные условия, с крепкими нервами и твердой рукой. Так что — помогайте!
— Жерехов, Жерехов, — почесал затылок Баланцов. — Это, случаем, не тот, который еще в шестнадцатом году сколотил шайку-лейку?
— Что же вы так непочтительно, Григорий Николаевич, — усмехнулся Дукат. — Боевой же командир!
— Анархист первостатейный. Хотя, возможно, и боевой, — согласился Баланцов.
— Пусть Дукат и едет, — предложил Мыларщиков. — Они знакомы и легче договорятся.
— Не принимается, — сказал Борис Евгеньевич. — Юлия Александровича отзывают в Касли.
Дукат удивленно вскинул бровь — вот так новость! Видя его недоумение, Швейкин развел руками:
— Сам не пойму, в чем дело. Но просили передать, чтобы с отъездом не мешкал. К Жерехову, думаю, надо послать Мыларщикова. Это как раз тот человек, о котором говорил Петр Никитич. Так что получай, Михаил, задание и в путь.
— Ехать так ехать.
— А в Рождественское пусть катит Тимонин, — предложил Баланцов. — Рабочие его знают, там карабашских полно. Да и в военном деле он человек подкованный.
— Кто это его подковал? — усомнился Дукат.
— Вот те на! — удивился Баланцов. — Да ведь Дмитрий Алексеевич воевал на германской, авиатором был.
— Как смотришь? — обратился Швейкин к Тимонину.
— Ничего, мужик головастый, — не унимался Баланцов.
— Ну, коль Григорий Николаевич ручается, — шутливо пожал плечами Тимонин, — тут неудобно и отказываться!
— Что ж, так и запишем, — прихлопнул ладонью по столу Швейкин. — По остальным вопросам — мы еще немного помозгуем.
После заседания к Борису Евгеньевичу подошел Дукат, спросил:
— Может, остаться?
— Нет, Юлий Александрович, дисциплина — прежде всего. Война. Видимо, в Каслях ты нужнее. Тем более согласовано с Екатеринбургом. Так что давай на прощанье руку и не поминай лихом. Где-то мы с тобой в несогласье были, но работа есть работа.
— Мало ли чего было! — согласился Дукат. — А поработали мы с тобой, по-моему, не так уж и плохо!
— Вот и спасибо!
Мыларщиков уединился с Глазковым — уточнял задание. Тимонин готовился к отъезду. Баланцов заторопился на свой завод.
Позднее Михаила Ивановича задержал Швейкин:
— Кого берешь с собой?
— Кого мне? Сам справлюсь.
— Не дури! Возьми кого-нибудь из парней. Лесом поедешь или восточной стороной?
— Лесом ближе.
— Поостерегись. Говорят, в лесу всякой шпаны развелось.
Мыларщиков разыскал Кузьму Дайбова. Тот состоял в охране ревкома. Ему до чертиков надоело стоять на часах. Чего тут караулить? Разве что отпетый дурак полезет в ревком для того, чтобы напакостить — Кыштым же наводнен войсками. Пробовал уговорить Мыларщикова отпустить его на Татыш в рабочую дружину. Да разве Михаила Ивановича уговоришь? Никак не может забыть самовольства со Степкой Трифоновым. Приглашение поехать к Жерехову застало Кузьму врасплох. Он сначала растерялся, а потом обрадовался.
