Валерий Бирюков - Всего три дня
Никто из солдат не поддержал его шутку. Новоселов снял с гаубицы панораму, бережно завернул ее в мягкую ткань и уложил в ящик. Уренгалиев с Лебедевым наводили порядок в своем хозяйстве — укладывали неиспользованные боеприпасы. Ляпунов засунул вынутую было сигарету опять в пачку и принялся собирать стреляные гильзы.
— Так-то лучше, — не глядя на него, сказал сержант Нестерович. — А то как стрельба, так на тебя смотреть приятно, а как другое что — только язык и шевелится.
Новоселов прислушивался к раскатам орудийной пальбы и хлопанью взрывов на сопках, где не успевала осыпаться поднятая вверх земля, и думал, чем грозит им это неожиданное вмешательство посредника. Если новый командир дивизиона не примет в расчет пораженные цели, то и в самом деле увольнение в поселок состоится не скоро… Нет, не может быть, чтобы их оценили плохо, как зимой!..
Грохот утих, сменившись гулом машин мотострелков. Они выскочили из оврагов, укрытий, заполнили все поле и пошли к горам, подминая кустарник, мимо огневой позиции артиллеристов.
— Спасибо, боги войны! — крикнул кто-то, приподняв крышку люка бронетранспортера. — Лихо стреляли!
— Топай, царица полей, — вяло отозвался один Ляпунов. — Ни пуха…
На КНП гремел бас Кушнарева, и послушные ему подразделения в развернутом строю мчались к горам, ощетинившись вспышками выстрелов.
Худощавое лицо майора Антоненко выглядело довольным. «Утер нос старику, — без обиды подумал Савельев, наблюдая за ним, — хорошо стрелял. Небось теперь загордится. Погоди, пусть результаты объявят». Но он и сам видел, что оценка будет высокая. Если бы он не перестраховался зимой, может, дивизион и тогда вытянул бы на отличную оценку. А теперь майор на коне, а он не у дел.
Но Антоненко и не собирался хвастать своей удачей перед старым командиром. Его удивил неожиданный утренний поступок Савельева, и сейчас ему хотелось поделиться радостью с подполковником. Тем более что это было справедливо — ведь он пользовался плодами труда своего предшественника. Грош цена была бы его идее, окажись дивизион неподготовленным к такой стрельбе. Подойдя к подполковнику Савельеву, Антоненко протянул ему руку:
— Большое вам спасибо, Алфей Афанасьевич. Отличное наследство вы мне оставляете.
Савельев впервые за эти три дня смутился. Пожал руку, свел брови к переносице, ответил ворчливо:
— Будет вам, Василий Тихонович. — И признался: — Тут ваша взяла. Но и о нашем споре не забывайте.
Взгляд Антоненко потерял теплоту, но он ничего не ответил. «Вот упрямый! — расценил эту перемену в настроении майора Савельев. — Неужели ты так и не поймешь, как это все достигнуто?» Но тут же и пожалел, что так бесцеремонно смял радость молодого командира. Мог бы найти и более подходящий момент, чтобы напомнить об их разговоре в начале учений.
Оба командира, старый и новый, повернулись к сопкам и стали наблюдать за «боем» мотострелков, расчищавших себе путь к горному перевалу…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
На зимние квартиры артиллерийский дивизион возвращался прежней дорогой, через пустыню. И внешне все походило на то, что было на марше в начале учений. Стояла послеполуденная жара, поднятая колонной пыль оседала на лицах людей, забивала нос, скрипела на зубах. Но, как и раньше, артиллеристы почитали за лучшее не замечать этих неудобств походной жизни.
И построение колонны оставалось неизменным: впереди — дозорные машины, следом — тягачи с орудиями на прицепе, полевые кухни, фургон автомастерской. Уставшие за три дня учений водители вели машины почти с той же скоростью и так же собранно, хотя сейчас их никто не ограничивал временем. Но ведь они ехали домой, на отдых.
И даже новый командир дивизиона майор Антоненко примостился в газике на своем привычном месте — за сиденьем Савельева, на этот раз с трудом настояв, чтобы подполковник остался в командирской машине: мол, вдруг совет какой понадобится.
Но иные, чем в начале учений, были думы у майора. Антоненко давно уже позабыл о том недовольстве, которое испытывал, когда ехал в пустыню. Просторнее в машине вряд ли стало, по-прежнему он изнывал от удушающего зноя, обильно потел в своем жарком, не по сезону, обмундировании, но так и не расстегнул на нем ни одной пуговицы, — видимо, Антоненко свыкся со всем этим за три дня. А мысли текли по другому руслу, потому что Антоненко больше не считал свою поездку бесполезной. Он немало узнал, наблюдая за работой подполковника Савельева, слушая его замечания, советы и возражения. И довольно быстро разобрался в специфике управления дивизионом в горах и пустынях, уловив все ее тонкости.
Имел Антоненко теперь представление и о подготовке своих подчиненных. Он не кривил душой, когда благодарил подполковника Савельева: руководя стрельбой на последнем этапе учений, майор убедился в силе и возможностях дивизиона. Неплохо справились со стрельбой командиры батарей и взводов управления. Правда, не больше чем неплохо — они пользовались, так сказать, классическими методами стрельбы, а ведь есть и более эффективные. Надо будет учить их этому. На основе, заложенной старым командиром, такая задача легко выполнима.
Знал майор и возможности каждой батареи. Тоньше, умнее, изобретательнее и порой рискованнее действовали на учениях подчиненные Викторова. Надежно и без устали работали люди Мирошникова. А вот авакяновцы то блеснут, как это было при стрельбе по наблюдательному пункту, то выглядят довольно средненько, как у тех сопок. Хорошо, что послушался совета Глушкова и дал им самую слабенькую высотку — еле уложились на четверку. Один только расчет ему запомнился — сержанта Нестеровича: грамотно стреляли артиллеристы.
При возвращении домой Антоненко сожалел уже о том, что подполковник Савельев увольняется. Он чувствовал, что ему очень будет не хватать этого умного советчика в минуты сомнений, колебаний. Еще хоть немного побыл бы Савельев рядом, поговорил, поспорил, даже отругал, но ответил бы на вопросы, которые беспокоили его. А то разворотил все, что прежде казалось таким ясным и простым, а он теперь должен разбираться сам. Да еще проверяет, не забыл ли его советов. Он-то их не забыл, а вот до сути еще докапываться надо. Как быть в частных случаях? К примеру, с тем же Песней?
Вообще-то, нет, он опять несправедлив: подполковник не только общее направление дал. На этом последнем марше он опять преподнес урок. И надо же, совпадение какое, снова этот Песня оказался главным героем!
Был привал. Водители осмотрели машины, обслужили их, и тут раздался знакомый зычный бас, призывавший все того же вновь провинившегося Позднякова. А случилось это как раз в тот момент, когда старший лейтенант Авакян начал бойко докладывать о готовности своей батареи к продолжению марша. Антоненко едва заметно улыбнулся.
Авакян понял улыбку как насмешку над его поспешным докладом и пожаловался с досадой:
— Не знаете вы еще прапорщика, товарищ гвардии майор! Ему лишь бы к чему придраться, чтобы себя показать. Мол, лучше его специалиста нет на свете! А Поздняков этот мне всю плешь проел уже своими выходками. Плохой водитель! Надо его с машины снимать. Сколько можно наказывать?
— И как вам не совестно, Али Гасанович, о прапорщике так, — укоризненно покачал головой подполковник Савельев, стоявший рядом. — Если посмотреть, так Песня все учения только с вашими машинами и возится! Что, все у вас машины плохи? И водители? Затюкали Позднякова взысканиями, а теперь еще и с машины снять хотите? Сколько я вам толковал об одном и том же: воспитывайте своих людей, воспитывайте! А вы им на психику давите, на испуг берете! Страх наказания еще никого не перевоспитал.
Авакян потупил взгляд, а смуглые щеки его залил румянец. И все же он явно ждал, что новый командир вступится за него: ведь говорил же майор Антоненко недавно прапорщику, чтобы тот не лез не в свое дело. Но майор неожиданно для командира батареи поддержал подполковника Савельева:
— Что-то неладно у вас с Поздняковым, товарищ гвардии старший лейтенант. Идите доводите дело до конца. И впредь не торопитесь с докладом.
А разговор прапорщика Песни на этот раз был короче, миролюбивее и выдержан в средних тонах, несмотря на то, что неисправность, найденная техником, оказалась серьезной. Поздняков не проверил крепление колес, а на переднем ослабли гайки.
— Ну поглянь, что ты с тягачом робишь! — выговаривал ему прапорщик, с видимым усилием удерживая себя от более резких выражений. — Ты, Поздняков, зачем в армию пришел, га? — Это «га», произнесенное Песней хлестко, было как удар кнута и выдавало те самые усилия прапорщика. — Зачем, я тебя спрашиваю: вредительством заниматься или честно служить? Не хотишь думать о своей репутации солдата. Душу ты мне своей ленью вымотал! Ну подумай своей головой, что было б, отвались колесо! Людей бы побив, орудие бы покорежил. А новую ступицу я с собой не вожу. И к людям запчастей еще не придумалы! Э-эх!
