Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение
Поскольку «Межконтинентальный узел» был напечатан в Советском Союзе в 1986 году, задолго до выхода в свет «Spy Catcher», вряд ли можно заподозрить меня в том, что я, — конечно же под «давлением властей», — написал свою повесть в «пику» Райту.
Итак, П. Райт и в эпизоде с Пеньковским выглядит как человек, подверженный мании подозрительности, тотальному неверию ни во что и никому.
3. Не без интереса я прочитал те страницы «Spy Catcher», которые посвящены покушению на Джона Ф. Кеннеди.
П. Райт осуждает CIA за то, что американские коллеги допускали «неконституционные меры» по отношению к перебежчику Носенко. Автор, однако, как и люди из CIA, по сей день не верит Носенко, считая, что тот вел свою «игру», для того чтобы «отвести от русских подозрения» по поводу Ли Харви Освальда, который несколько месяцев прожил в России. Это, с моей точки зрения, был эпизод заговора тех, кто хотел сделать невозможным дружество между американцами и советскими, ибо память о талантливом президенте Кеннеди
будет, словно пепел Клааса, постоянно стучать в сердца граждан США.
В 1975 году я проводил мое личное расследование обстоятельств покушения на DFK в Далласе, Нью-Орлеане и Мексико-Сити. В Техасе мне помогал бывший шериф Джим Бу. Мы нашли хозяйку дома, где жил последние дни перед покушением Ли Харви Освальд, — она рассказала мне больше, чем комиссия Worrena; мы нашли водопроводный люк на дороге, который, к моему удивлению, не был даже помечен в докладе Worrena, а это — идеальное место для снайпера.
В Мексико-Сити я убедился в том, как Освальда намеренно «светили», заставляя его посещать советское посольство и просить визу, в которой ему было отказано.
После того как замечательный американец Кеннеди пал жертвой разветвленного заговора, после того как арестовали Освальда, начался гул спекуляций о «руке Москвы». Потом, внезапно, спекуляции прекратились. Почему?
Потому что русские сразу проинформировали Белый дом об Освальде — о том его периоде, когда он жил в Советском Союзе, оставаясь гражданином США.
Белый дом убедился в том, что информация русских абсолютна. CIA ничто не могло убедить в нашей объективности — отсюда эпидемия подозрительности, которой заразился и автор «Spy Catcher».
Можно было бы написать исследование об этой книге — социологическое, историческое, этическое, медицинское. Глядишь, кто и напишет.
Я же ограничусь рекомендацией: каждый, кто хочет понять, как одержимая подозрительность калечит людей, с одной стороны, и как оперирует секретная служба в Лондоне, с другой, должен прочесть эту книгу. Она страшна своей поучительностью.
Порою, читая П. Райта, я вспоминал «Бесов».
Мне становилось душно и тягостно.
ВЫСТУПЛЕНИЯ
Стенограмма выступления на съезде кинематографистов
Середина 1970-х гг.
По-видимому, и в литературе и в кинематографе термин «придумал» будет чем дальше — тем больше исчезать. Я глубоко убежден, что в искусстве не надо придумывать. В искусстве должно думать и осмысливать увиденное. Нельзя научить человека писать романы и стихи — речь идет, естественно, о литературе, а не о графоманстве, которого, увы, весьма хватает на нашем культурном фронте. Нельзя научить человека придумывать сценарии или пьесы. Нельзя, да и не надо.
По-моему, успех может принести неистовая жажда видения и познавания мира, который вокруг нас. Плохо, когда говорят о художнике: «он — человек одной темы». Нельзя писать о тайге, не зная степи, нельзя по-настоящему понять пески Кара-Кумов, не пожив в Арктике. Всегда и во всем должно быть — «тепло против холода». Только тогда — восприятие будет отточенным и спокойным.
Нужны ли сценарные курсы и мастерские? Бесспорно. Путь к мастерству лежит через навык. Я отношусь к курсам сценаристов только с точки зрения некоей профтехшколы, где проверяется истинность таблицы умножения работой электронных машин. Но я так же глубоко верю, что нельзя писать сценарий, сидя в Москве и просматривая ленты мастеров мирового кино. Было бы очень здорово, если бы слушателям сценарных курсов давали возможность сесть на самолет и с оператором и режиссером вылететь на ледник «Медвежий», или на перекрытие Енисея, или на десант пожарников, воюющих с таежными пожарами. Право, даже одна такая поездка даст великолепный заряд творческой одержимости. Пусть на экран выйдет одночастный фильм, но зато он будет не фиксирующим, а объясняющим событие, он поднимется над хроникой, он будет не просто показывать, он должен будет, показывая, объяснять. Есть ли такая возможность? Думаю, что есть. Стоило бы скооперироваться с телевидением, с хроникой, с научно-популярной кинематографией, и это очень обогатит тех, кто пока что занят просмотром лент в Доме кино и встречами с мэтрами нашего кинематографа. Говорят, что там учатся не школяры и не нервические мальчики. Очень хорошо. Но Чехов, будучи признанным мастером, тем не менее ехал на Сахалин. А я думаю, у него и без этой поездки было что сказать. Но — тем не менее — ехал. По-видимому, это — от жажды познавательства и перепроверки уже узнанного.
Один мой приятель, талантливый молодой кинодраматург, как-то попросил: «Старик, подскажи, какой подвиг может сделать человек в тайге, где строят шоссейку поздней осенью?»» Не надо подсказывать про подвиг. Надо ездить за ним по стране. Ищущий — да обрящет. Имеющий глаза — да увидит. Мне не понятно, почему молодой кинодраматург, даже «имеющий что сказать»», должен сидеть два года в Москве и работать над сценарием. Если к кинодраматургии относиться как к равноправному разделу литературы — то тогда возникнет один вопрос. Почему молодой писатель Георгий Семенов, или Анатолий Приставкин, или Георгий Владимов, или Владимир Амлинский, или Василий Аксенов — и это «или» можно здорово продолжить — считает невозможным просидеть даже месяца два без поездки к своим будущим героям, а молодые кинодраматурги на сценарных курсах считают, что им есть что сказать и надо только, чтобы им не мешали два года это свое затаенное высказывать.
Дальше. Если бы обратиться в ЦК ВЛКСМ, то, мне представляется, они поддержали бы молодых кинодраматургов и нашли возможность связать слушателей сценарных курсов с комсомольскими газетами в Красноярске, Магадане и Бухаре. Право же, это был бы великолепный альянс, если соединить остро видящих людей с практической газетной работой, где можно видеть во сто крат больше, чем если сидеть в Москве и следить за жизнью страны только по хронике в газетах. Каждый день, проведенный на Абакан — Тайшете, даст кинодраматургу если не костяк будущего сценария, то уж эпизод — во всяком случае. Каждый день, проведенный среди молодых вулканологов Камчатки даст кинодраматургу если не трех, то уж одного-то героя — во всяком случае.
Мне очень нравится традиция Фадеева и Эренбурга, Вишневского и Симонова. Это прекрасная традиция каждодневного поиска. Это традиция людей, утверждавших своим творчеством эпоху. Хорошо бы эту традицию творческой жадности в видении окружающего восстановить во всей ее полноте. Комната — плохая лаборатория для писателя. Одна шестая земного шара — вот истинное поле для лабораторных поисков. Великолепный художник Петр Кончаловский однажды сказал мне: «Искусство — это очень просто. Это верный цвет на верное место». По-моему, блистательное определение искусства. Если художник полон невысказанным, если он пишет не потому, что надо писать, а потому, что не писать он не может, если художник исповедует — по Пастернаку — такие строки, которые «нахлынут горлом и убьют», — он обязательно найдет верные краски и верное место им.
СТЕНОГРАММА ВЫСТУПЛЕНИЯ НА ПЛЕНУМЕ ПИСАТЕЛЕЙ
1974 г.
Мы живем в особое время — впервые в истории Европы наш континент не сотрясают войны уже в течение двадцати девяти лет — и это рекорд.
Особое время налагает на нас, литераторов, особые обязанности.
Мы живем в эпоху новых уровней — жизни, знаний, компетентности. Мы обязаны в творчестве своем соответствовать этим новым, растущим уровням — в этом, видимо, одна из главных задач этого пленума. Литература — это всегда действие, это утверждение или отрицание идеи, явления, характера. Велеречивое описательство мало сейчас нужно — с этим сейчас справляются в бюро прогноза погоды, подкладывая текст под великолепные кинокадры весны или снежной стужи и нежную французскую музыку. Действенность литературы не в описательстве, но в активной гражданской позиции.
Считают, что вражда и зависть — две стороны одной медали; вражда — недовольство выраженное, зависть — скрытая. Не стоит потому удивляться, что зависть столь быстро переходит во вражду. Особенно это очевидно в той кампании антисоветизма, которая сопутствует разрядке напряженности и налаживанию долгосрочных экономических контактов между двумя системами. Причем происходит очевидное смыкание, некое пение на два голоса в микрофонах радио «Свобода» и радио «Пекина».
