Юрий Рытхэу - Полярный круг
Мясо сварилось. Его разложили на чистых лопастях коротких весел, а на примус поставили большой закопченный чайник.
Нерпятина, сваренная в пресной воде, наполовину разведенной забортной, была вкусна и душиста.
Понемногу берег принимал четкие очертания.
Нанок снял кепку и подставил голову прохладному морскому ветру.
Как хорошо здесь!
У чая был явный привкус бензина, но все же его было приятно пить. Вместе с горячей жидкостью внутрь вливалось тепло, такое нужное в этом студеном море: от поверхности воды тянуло холодом, если долго держать на ветру обнаженные руки, они ощутимо начинали мерзнуть. И как приятно было озябшими пальцами брать горячую кружку и греться об нее, ожидая, пока немного остынет.
Во время чаепития повел рассказ другой охотник, насмешливый, веселый паренек с курчавыми волосами. Асыколь сказал Наноку, что у Утака где-то в предках затерялся негр — моряк с китобойца.
— Мы охотились с братом у мыса, там, где птичий базар. Нерпы в тот год было много, да и солнце уже высоко стояло в небе. Не хотелось упускать добычу. Мы подкреплялись сырой печенкой и снова усаживались за свои укрытия, карауля нерпу. От снега и солнца наши глаза покраснели, как у мороженой рыбы. Когда с берега подул ветерок, мы не обратили на него внимания. У меня было на две нерпы меньше, чем у брата, и я хотел его догнать. Ну, а брат, в свою очередь, старался держать разрыв. На закате я догнал его и предложил собираться, а он отказывается. Говорю ему про ветер, а он отвечает: «Ветер слабый, ничего не сделает с таким крепким припаем». Не стал настаивать, думаю, ну раз ты такой упрямый, я тебя обгоню. И вправду, через полчаса я застрелил еще одну нерпу. А ветер уже стал чувствительным. Солнце заволокло темными тучами. Глянул я как-то назад и вижу — вроде мыс переместился. Тут догадка стукнула мне в голову. Влез я на торос и увидел большую трещину. Ни перепрыгнуть ее, ни подтянуться с помощью акына не было никакой возможности. Я закричал. Брат подбежал, и вдвоем мы устремились к трещине. Но уже ничего нельзя было сделать. Главное, не было отдельно плавающих льдин, чтобы переплыть через трещину. Припай отрезало от берега ровно, без единого обломка. Сразу же полезли в голову разные страшные истории об охотниках, унесенных на льдине. Сидим мы с братом возле убитых нерп, не зная, что делать, А тут еще пошел мокрый снег, и через полчаса мы были мокрые. Стали замерзать. Говорю брату — надо зажигать костер. Удивился он, внимательно смотреть на меня стал, думал, что я свихнулся от страха. Из чего зажигать костер, когда всего-то дров — наши снегоступы, охотничий посох да рукоятка багорчика. Ну еще приклады ружей. Но ведь можно сжигать нерпичий жир. Разделали добычу, соорудили из сырых шкур нечто вроде укрытия и зажгли дымный жирный костер. Обсушились кое-как. Успокоились и стали гадать, когда за нами прилетит вертолет. Я был уверен, что так и будет. Но вертолет может летать только в хорошую погоду. До окончания снегопада нечего и надеяться. Решили спать по очереди. Сначала уснул брат, а я поддерживаю огонь и все думаю об этом вертолете. Снегопад хоть и поменьше стал, но не прекращается. Я говорю брату — надо большой костер сделать. Стали мы раздувать пламя. Конечно, больше жирного черного дыма идет, но это даже лучше. Слышим, приближается шум — вертолет вроде. Мы изо всех сил кричим и машем руками. Я даже выхватил кусок чадящего жира и давай им размахивать, но шум мотора удалялся. Зря орали: ведь в вертолете так грохочет. В довершение всего я прожег рукавицы. Сколько потом мы ни напрягали слух — больше в этот день не услышали вертолета. Я думал — не нашли в этом месте, полетели в другое, а сюда уже не вернутся. Совсем стало грустно, даже аппетит пропал. Пришла моя очередь спать. Поспал плохо, все ожидал — вот брат разбудит меня и скажет: слышу шум мотора. Когда встал, снегопад прекратился, чуть прояснилось. Ветер утих. Вокруг плавали льды, но много было открытой воды. К полудню уже можно было различить далекие берега. Долго прислушивался — звенит и звенит. Но не приближается. Разбудил брата. Он говорит: ничего не слышу. И у меня перестало звенеть. Брат снова лег, а потом как вскочит на ноги, я даже перепугался. «Слышу, — говорит, — шум мотора». И я услышал. Слух у брата лучше моего — он на гармошке играет. А потом увидели два вертолета.
У меня конечно, первая мысль — зачем так много, и одного было бы достаточно. Развели мы огромный костер, покидали в огонь ненужные ремни, я даже шапку с головы снял, окунул в жир и зажег. Вертолеты шли прямо на нас. Льдина у нас была большая, оба сели. Летчики бегут к нам, бежит доктор в белом халате с чемоданчиком. Подбежали и удивленно уставились на меня. Только на меня, словно я один, а брата нет рядом. Доктор осторожно спрашивает: «Вы — Сергей Утак?» — «Я, — отвечаю, — Сергей Утак». — «А это ваш брат Нанухтак Петр?» — «Мой брат», — отвечаю и не понимаю, зачем тут такой допрос. Потом они к Нанухтаку: «Это ваш брат?» Только когда он подтвердил, доктор осмотрел нас и дал по полстакана коньяку. Погрузились мы в вертолет, даже добыча наша поместилась, взлетели. Смотрю — идем в райцентр. Я говорю доктору, чтобы повернули домой. А он объясняет, что надо нам некоторое время в больнице пробыть. Так вроде полагается со спасенными. Привезли в райцентр, а там чуть ли не торжественная встреча, кто-то даже цветы притащил. Сфотографировали нас для газеты и на санитарной машине — в больницу. Первым делом нас помыли. После мытья снова осмотр. Доктор щупает меня, а сам смеется. Спрашиваю, в чем дело. «Извините, — говорит, — но когда я вас увидел сначала, то принял за негра. Потому что ваше лицо было совершенно черное от копоти, а волосы курчавые». Посмеялись мы с ним, и он угостил меня чистейшим медицинским спиртом из мензурки с делениями. Вот так кончилась наша эпопея, — заключил Утак. — Правда, дома нас уже не так торжественно встречали. Особенно старики. Ругали.
Приближался берег. Поставили новый чайник.
Нанок вспоминал: и в Наукане, когда убивали кита, на обратном пути искусные в рассказывании сказок и легенд повествовали о подвигах охотников, о древних обычаях. Так коротали время.
Нанок спросил Асыколя:
— Будет праздник кита?
Асыколь усмехнулся. Помолчал, потом серьезно ответил:
— Если мы даже соберемся его провести, ничего не получатся. Кто сейчас знает все тонкости, все правила? Да и нужных предметов нет. Я вот помню в детстве: готовили расписное ритуальное весло, вырезали из дерева фигурку кита, еще какие-то изображения вешали в большой яранге…
— Неужели здесь не осталось стариков, которые помнят? — удивился Нанок.
— В свое время тут так боролись с религиозными пережитками, что… Разве не помнишь, что было в Наукане? Чуть где заслышат бубен — сразу прибегают и обвиняют в религиозных пережитках. Чуть вовсе не искоренили древние песни и танцы. Хорошо — вовремя спохватились. А что до праздника кита, конечно, если его очистить от религиозного дурмана и всяких туманных намеков, в сущности — это выражение радости трудового человека, торжество победы.
Солнце стояло над птичьим базаром, когда вельботы подошли к берегу.
На берегу в толпе был Георгий Сергеевич.
Нанок помогал вытаскивать вельботы, собирал снаряжение, накидывал трос на хвостовой плавник кита, чтобы тракторы могли вытащить добычу на бетонированную разделочную площадку. И только после всего этого, когда кит был обмерен и передан разделочной бригаде, Нанок с Асыколем подошли к профессору.
Асыколь преподнес ему тонко отрезанный кусочек маттака. Георгий Сергеевич поблагодарил охотника.
— Приходите в гости, — позвал Асыколь профессора.
Разогретый вином и чудесными Оксаниными варениками, Георгий Сергеевич весь вечер рассуждал о древнем способе китовой охоты.
— Какую дерзость надо было иметь, чтобы выходить почти с голыми руками на морского великана: еще не было моторных вельботов и огнестрельного оружия!
Вместе с Наноком и Асыколем старого профессора внимательно слушали Оксана, детишки и Асыколина мать — Айнау, пожилая женщина с обильной татуировкой на лице и на руках.
Когда профессор закончил рассказ, Асыколь посмотрел на Нанока.
— Вот это настоящая охота! Интересно бы сегодня попробовать таким способом добыть кита. Воспроизвести в натуре древнюю охоту. Проделать, так сказать, научный эксперимент. — Асыколь был возбужден и сыпал научными словами. — Это вам не плыть на плоту через Тихий океан! И пригласить Тура Хейердала! Пусть поиграет нашим гарпуном!
Нанок слушал Георгия Сергеевича, Асыколя, наблюдал за Оксаной, Айнау, и ему было хорошо и покойно.
Расходились поздно. К концу трапезы, за чаепитием, Нанок уже клевал носом. Глаза слипались сами собой, а крепкий чай не столько взбодрил, сколько прибавил тепла, уюта.
![Юрий Рытхэу - Люди нашего берега [Рассказы]](/uploads/posts/books/134656/134656.jpg)
