Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
«Может, случайная кандидатура? — мелькнула утешительная мысль, но Виген Германович отбросил ее, — Подобных случайностей не бывает. Непременно какую-нибудь свинью подложит Владимир Васильевич. Решил вопрос через два часа после принятия решения. Невиданно. Неслыханно. Еще чай, можно сказать, не остыл. Еще протокол подписать не успели. И ни минуты на размышление!..»
Виген Германович мягко забарабанил по полированной крышке стола, затем снял трубку, набрал трехзначный номер.
— Непышневского!
На другом конце провода почему-то не спросили: «Что Непышневского?» или «Куда Непышневского?», хотя употребленный падеж, безусловно, таил в себе подобного рода вопросы.
— Одну минуту, Виген Германович, — прожурчал вместо этого вежливый голосок, и уже понеслось куда-то, как по цепи, стремительно тая: «Непышневского! Непышневского! Непышневского-о-о!..»
Продолжая думать о чем-то своем, Виген Германович плечом прижал скользкую трубку к щеке и снова провел раз-другой указательным пальцем по шишечке на тыльной стороне ладони. Шишечка не болела, но мешала. Непривычно, неловко, неприятно было жить с этой неизвестно откуда взявшейся штуковиной.
Мембрана доносила приглушенные голоса, словно за невидимой стеной греческий хор скорбел о судьбе Электры.
— Виген Германович, вы слушаете?
— Да-да.
— Он вышел куда-то.
— Срочно найдите.
Опустив трубку на рычаг, Виген Германович взглянул на часы: 16.32. Вращающееся мягкое кресло под ним едва покачивалось из стороны в сторону, будто кто-то заботливо убаюкивал начальника отдела информации, пытаясь отогнать дурные мысли.
Вошел запыхавшийся Непышневский. Его всклокоченные седые волосы напоминали курящееся над горой облако, которое Виген Германович наблюдал иногда из окна санатория в Пятигорске, где обычно проводил свой отпуск.
— Я в парке работал, Виген Германович. Вы меня звали?
Виген Германович приветливо кивнул.
— Ну конечно. Пожалуйста. В парке так в парке. Вы же теоретик у нас. Человек, можно сказать, свободной профессии… Кстати, о теории. Что собой представляют работы степановской лаборатории?
Это был серьезный разговор, а всякий серьезный разговор Виген Германович начинал издалека.
— По-моему, они занимаются интересным делом.
— Все?
— Что? — не понял Непышневский.
— Все так прямо и занимаются интересным делом? Я имею в виду практическую важность, а также теоретическую направленность.
Непышневский даже растерялся.
— Ну как? Собственно, как обычно бывает? Что-то важно, что-то не очень. Они же разработчики, у них — реальное дело. Им труднее всех. Приходится быть и теоретиком, и практиком, и снабженцем, и администратором. И слесарем, и сантехником. Реально-то работающих людей, вы знаете, мало, а трудностей много. Особенно с согласованиями. В одном-то ведомстве… А уж если в разных… Каждый в свою дуду дует. Я, знаете ли, через это прошел. Бумаг — пропасть. Одни сплошные бумаги. Появляются, подписываются, исчезают куда-то. Еще в мое время это был ужас какой-то, а сейчас, говорят, еще хуже…
— Таганкова знаете? — перебил эту никчемную болтовню Виген Германович, отметив про себя, что теоретическая работа идет старику во вред. Совсем оторвался от жизни, от коллектива.
— Таранов? Был такой. Профессор. Вместе с Пал Палычем Скипетровым работал…
— Да не Таранов, а Таганков, — холодно поправил его Виген Германович, ощущая неприятное подергивание в правой части груди и все более внутренне раздражаясь. Неужели все теоретики столь многословны и глупы?
— Такого не знаю, — поджал губы Непышневский.
— Из степановской лаборатории. Младший научный сотрудник.
— Даже не слышал.
— Собираемся принять его в наш отдел.
— Химика? К нам?!
— Вы ведь работаете… Непышневский только тяжело вздохнул.
— Так вот. Нужно собрать о нем самую подробную информацию. Хочу попросить вас. Как нашего ведущего теоретика…
— Нет, — упрямо замотал головой старик. — Не знаю. Не знаком. Вы уж кого-нибудь еще. Помоложе…
Виген Германович не отводил взгляда, а теоретик, напротив, все прятал глаза, опускал голову, отворачивался. Виген Германович смотрел пристально, не мигая. И чем дольше — тем с меньшей симпатией.
— Не хотите? — задал он наконец прямой вопрос.
А теоретик все юлил, не находя места своим глазам и рукам. Такая нечуткость оскорбила Вигена Германовича, который хорошо относился к своим сотрудникам, требуя, однако, взамен доброго отношения и с их стороны. «Зачем я его только в отделе держу? — с досадой подумал он. — Пользы ведь никакой».
— Почаще бывайте на своем рабочем месте, — строго посоветовал начальник отдела. — А то каждый раз приходится искать неизвестно где.
Когда Непышневский ушел, Виген Германович с тоской посмотрел ему вслед. «С молодыми, конечно, работать легче. Что ни говори, пенсионный возраст — это все-таки пенсионный возраст».
Он снял телефонную трубку, снова набрал трехзначный номер, но на этот раз другой.
— Слушаю, — по-военному четко ответили на том конце провода.
— Зайди.
— Сию минуту, Виген Германович.
Опять приходилось прибегать к услугам Праведникова. Праведников, Праведников — везде один Праведников. Незаменимый человек. Если что ответственное, неприятное, щепетильное, так обязательно выручит Никодим Агрикалчевич. Он тебе и контрольный редактор, и на все случаи жизни. Преданный, верный, надежный, опытный сотрудник. Но не может же вся работа в отделе держаться на одном Никодиме Агрикалчевиче. «Кадры нужно готовить, кадры», — размышлял Виген Германович.
В это время в бесшумно приотворившуюся дверь просунулась очень крепкая, до блеска отполированная, загорелая лысина.
— Заходи, Никодим Агрикалчевич. Присаживайся. Как дела? Как там поживают наши вопросы организации и управления? Какие успехи? Какие трудности?
— Работаем, — с готовностью откликнулся контрольный редактор.
«Вот золотой человек, — не переставал восхищаться про себя Виген Германович. — Никогда не ноет. Ничего не просит. Всегда подтянутый, бодрый, жизнерадостный».
— Одно только… — словно прочитал мысли начальства контрольный редактор. — Орленке бы проработать некоторые вопросы. Дней бы на десять в библиотеку его.
— Даю ему три недели, — щедро распорядился Виген Германович.
— Ну что вы… — даже покраснел контрольный редактор.
— К тебе, Никодим Агрикалчевич, встречная просьба.
— Слушаю!
Контрольный редактор даже привстал, весь обратился в слух.
— Таганкова знаешь?
— Это…
— Из отдела Сироты, степановская лаборатория.
— Ну-ну!
— Хотят перевести его к нам в отдел. Собственно, уже перевели. С завтрашнего дня.
— Что за человек? — встрепенулся Никодим Агрикалчевич. — Чья кандидатура?
— Вот и я бы хотел это знать.
— Узнаем, — заверил начальника Н. А. Праведников.
Виген Германович взглянул на часы.
— Побывай там завтра же. С самого утра.
На следующий день, 3 июля, Никодим Агрикалчевич вместо того, чтобы идти домой отдыхать после ночного дежурства в Машинном зале, отправился в лабораторию, где работал Таганков. О его примечательном разговоре с Ласточкой и Калединым, в ходе которого, впрочем, мало что прояснилось, читатель уже знает. Отметив про себя все же вызывающее поведение и развязные манеры степановских сотрудников и сопоставив все увиденное и услышанное с упорно циркулировавшими по институту слухами о вредном действии так называемых кетенов на человеческий организм, Никодим Агрикалчевич получил возможность лично убедиться в том, что общественность бьет тревогу не напрасно. Нанюхавшись одуряющих запахов, Никодим Агрикалчевич сам внезапно почувствовал легкое недомогание, но уже, видимо, не от сердца. Всю жизнь, сколько помнил себя, он панически боялся всевозможных опасных влияний, и вот теперь торопился завершить разговор в лаборатории, дабы поскорее отправиться восвояси. Собственно, он спешил лишь доложить о своих соображениях Вигену Германовичу Кирикиасу.
Виген Германович, внимательно выслушав доклад Никодима Агрикалчевича, понял его прежде всего в том смысле, что химики неуважительно отнеслись к представителю отдела информации — причем именно те из них, которые, можно сказать, были всем обязаны отделу, подарившему им идею новой перспективной тематики.
— Химия у них, Виген Германович, действительно вредная, — взволнованно рассказывал контрольный редактор. — Настоящая отрава. Даже у меня в голове что-то сдвинулось. Воздух — жуткий…
