Леонид Воробьев - Недометанный стог (рассказы и повести)
Чанов вычистил рыбу, бросил отходы курам. Преподнес рыбу Нюрке. Она приняла без особой благодарности, пригласила поужинать. Чанов отказываться не стал.
Ели молча, без разговоров. Нюрка ела с явным удовольствием, старик хлебал мало и неохотно. Нюрка несколько раз бросала на него искоса быстрые взгляды. Иона ел много, но словно бы стеснялся кого-то. Может, стеснялся гостя.
Перед сном покурили с Ионой на лавочке. Чанов все пытался разговорить этого крепкого и угловатого мужика, но он отвечал односложно, будто по принуждению. Правда, договорились все же порыбачить вместе и в лес сходить. Иона пообещал показать на реке добрые места, а на ручьях в лесу бобровые хатки.
В доме помимо большой кухни было две комнаты. Чанову постелили в передней из них. Тут же спал Иона. Все улеглись и быстро успокоились.
Посреди недолгой белой ночи Чанов проснулся от каких-то странных звуков. Кто-то бормотал и даже вскрикивал в соседней комнате. Чанов понял, что старик. Слышался быстрый-быстрый, но неразборчивый говор. Поднялась и ходила на кухню Нюрка. Чем-то поила старика.
Потом она начала говорить и приговаривать, чуть ли не напевать. Голос у нее был мягкий, ласковый, совсем не такой, каким она разговаривала с Чановым и с Ионой днем. Словно ребенка укачивала. А старик все всхлипывал и вскрикивал.
Огня не зажигали, но и так в окна просачивался рассвет, все почти было видно. Чанов решил встать: у него в рюкзаке имелись кое-какие лекарства. И валидол был. Встать, пойти и помочь. Или посоветовать что.
Он уже начал подниматься, но увидел, что не спит и Иона. И пристально смотрит на него. Только Чанов приподнялся, Иона предупреждающе замаячил рукой и сердитым, как показалось Чанову, шепотом проговорил:
— Лежите, лежите!
— Но там же… — начал Чанов тоже шепотом, показывая на соседнюю комнату.
Но Иона повторил тоном совершенного приказа:
— Лежите! Спите. Припадок у него.
«Вот еще и припадочный», — подумал Чанов, но счел за лучшее послушаться. Лежал, слушая бормотанье старика и Нюркины колыбельные уговаривания. Иона закрыл глаза и сделал вид, что спит. Незаметно уснул и Чанов. Да и проспал утреннюю зорю.
Завтракали опять все вместе, опять молча. О ночном происшествии не было сказано ни слова. «Ну и семейка!» — с некоторой неприязнью подумал Чанов.
Но только он вышел на воздух, только увидел Ляндому всю в утреннем парке… И солнце, и лес… И услышал птиц, и задышал полной грудью… Все отлетело, вся беспокойная ночь. Так живо представился предстоящий день отдыха, что, умываясь в реке, он даже загоготал на всю округу:
— Ого-го-го-о-о!
И сконфуженно оглянулся: не слышат ли обитатели дома?
Днем он постарался выполнить всю свою «программу». Купался и загорал. Развел костер на другом берегу, сварил уху. Делал ее истово, по всем рыбацким правилам. И, прихлебывая задымленный навар, все поглядывал на донки да по берегам, по красивейшим диковатым местам. И говорил себе — отпуск удался.
Уже к вечеру приплыл на другой лодке Иона. Посидели вместе, покурили. На той стороне вышел из дома старик — первый раз за день. Постоял, опершись на костыли, примостился на бревно, глядя на воду. Отсюда, освещенный солнцем, он был отлично виден с его шрамами и неорганизованной бороденкой. Чанов вдруг неизвестно почему сказал:
— Вы бы хоть побрили его, что ли.
— Нельзя, — вздохнув, ответил Иона. — Больно уж вид у него внизу лица нехороший.
Чанов решился на расспросы:
— А кем он Нюрке-то приходится?
— Как это кем? — Иона изумленно посмотрел на Чанова своими простецкими серыми глазами под широченными, почти сросшимися вплотную бровями. — Мужем. Кем же еще?
«А ты-то, выходит, тогда кто же?» — подумал Чанов.
Зазвенел колокольчик на донке. Чанов подбежал и с удовольствием вывел крупного подлещика. Запыхался. Отдышавшись, проговорил:
— И клев тут у вас! И погода вот хорошая, а с ним припадок… Ну ладно бы к дождю.
— Да это не из-за погоды, — покряхтев, хмуро сказал Иона. — Это из-за вас.
— Из-за меня? — совершенно поразился Чанов.
— Ну да, — глядя в сторону, медленно начал объяснять Иона. — Он, понимаете ли, не совсем в себе. Иногда все-все понимает, а иногда… — Он махнул рукой. — Мы ведь из-за этого и сюда-то уехали, — вдруг разговорился он. — Мы из одной деревни. Вместе и подрастали. А он в деревне совсем жить не смог. И вообще от нового человека ему плохо. Нервничает, припадки. Вот сплавщики приезжают, шумный народ, а он ничего. Улыбается даже. А иногда найдет, накатит… Особенно когда новый да городской человек.
Иона, поглядев на Чанова, тоже разделся до трусов, подставил спину уже нежаркому солнцу. Старик на том берегу поднялся с бревна и укостылял в дом.
Чанов вдруг решился:
— А как же он тебя… этого, ну, того… переносит?
— А меня что? — тихо и грустно ответил Иона, — Чего там меня… Он ведь, поди, нового человека напугать боится. Да и за Нюрку, наверно, беспокоится. А я что. Я ее уважаю, — раздумчиво продолжал он. — Куда им без меня… Он это чувствует. Ну разве можно здесь бабе одной жить? Да еще почти как с малым дитем. Летом еще ничего. А зимой? Самоубийство им тут зимой без меня. Я помогаю.
«Не помогаешь ты, а тянешь на себе все», — решил Чанов.
На том берегу снова появилась фигура старика. Он был явно возбужден, то ли кричал, то ли мычал что-то. И тряс рукой, свисавшей с костыля, в сторону дома.
— С Нюркой случилось чего-то, — выдохнул Иона, в момент пружинисто вскакивая с места. И не успел Чанов опомниться, как Иона нырком, минуя лодку, ушел в воду и зачастил саженками на другую сторону.
— Ну, спортсмен… — только и сказал Чанов, видя, как Иона уже карабкается на глинистый крутик.
Старик и Иона исчезли в доме. Через полчаса Иона вышел один, сделал несколько приседаний на берегу, не спеша вошел в воду. И спокойно приплыл к Чанову.
— Клюет? — безразлично поинтересовался он, одеваясь.
— Чего там у вас стряслось? — вопросом на вопрос ответил Чанов.
— Да чего, — несколько возбужденно сказал Иона, улыбаясь и блестя глазами. — Напугал до смерти. Я уж думал не знай чего. Нюрка, шут ее побери, поросенку понесла. И на гвоздь лбом налетела. Тыщу раз этот гвоздь видела, а тут на тебе… Прямо возле глаза, — серьезным тоном добавил он, подчеркивая нешуточность положения. — Кровищи там. А он перепугался, ошалел совсем. Сейчас она его отхаживает.
Чанов взглянул на сильную фигуру Ионы, твердо поставленные ноги и крепкие руки. На его радостное, возбужденное лицо, улыбающиеся, добрые глаза. И вдруг все пронзительно отчетливо понял. Он понял, как безнадежно, тихо и верно любит Иона эту женщину. Как ездит повсюду за ней, возможно — несмотря на ее протесты. Оберегает ее покой и покой «счастливого соперника». Он даже вздрогнул от понимания силы самоотречения, духовной нежности, которые несет в себе этот неуклюжий и грубый с виду человек. Понял глубину тонкого и нежного чувства. И еще понял, что плевать Ионе на все разговоры, на всю молву, которая наверное же — он вспомнил лесопункт, — обязательно же идет о них. Да он просто и не замечает этих разговоров, этих сплетен, просто глух и нем к ним. И Чанов неожиданно для самого себя позавидовал тому, что открылось ему сейчас.
«Эх, черт! — ругнулся он про себя. — Заживает ведь старик век у людей».
Смотали донки. Рыбы наловилось много, Чанов даже интерес к ней потерял. Перегнали обе лодки на ту сторону. На ночевку.
Прошло еще два дня. Погода установилась на редкость. В этот год были ранняя весна, раннее цветение трав и кустарников. А сейчас и листва была большой, и трава — впору косить. В одну из ночей старику опять было плохо. А утром Иона и Нюрка ушли в лес, на дальние поляны, посмотреть свой покос.
Чанов был страстным рыболовом, но и рыбалка что-то поднадоела: уж слишком легко ловилась тут рыба, только закидывай. Он решил побродить по лесу, сделать перерыв в рыбалке. Сначала думал отправиться с хозяевами, а потом решил походить один.
Он пошел к лесному озеру, молчаливому, спокойному, загадочному. Обошел его кругом где по сухому и приятному берегу, где по валежинам, по чмокающей болотине. Спугивал уток и куликов. Было очень жарко, и донимала всякая мошкара. Чувствовалось, приближается гроза. На небо выплывали белые пушистые, но не очень мирные с виду тучки.
Когда он возвратился к дому, старик сидел на берегу на бревне. Чанов оглянулся на лес и-увидел, что по просеке возвращаются Иона с Нюркой. Просека была пряма и длинна. И в зеленом коридоре по зеленой траве шли двое. Нюрка в белом платочке, Иона с открытой головой. И так они были похожи друг на друга сложением, ладными фигурами, видимым здоровьем, что у Чанова спазма прошла по горлу. «Вот, — говорил он себе, — пара-то! А этот…» И с явной неприязнью покосился на старика.
К вечеру совсем стало душно. Наползли тучи. А когда легли спать, увиделось в окошко, как зеленой полосой просверкнула молния.
