Моисей Гольдштейн - Биробиджанцы на Амуре
— Чего еще дожидаться? — крикнул он.
Но его остановили:
— Погоди, Мотель, ты-то переправишься на тот берег, а кто вернет лодку?
Тогда Мотель скинул мешок и стал поторапливать людей:
— Скорее, скорее, сейчас дождь пойдет! — И принялся помогать.
А дождь и в самом деле мог начаться каждую минуту. Люди работали быстро. Мейер и Бейля подставляли свои новые мешки и просили, чтобы им насыпали сахару;
— Мешки новенькие, как раз для сахара, — говорили они, улыбаясь.
Когда опорожнили амбар, колхозники взвалили на себя мешки и двинулись в обратный путь. Теперь волочаевцы уже не удивлялись. Старые партизаны покачивали головами, словно приветствуя колонну. Женщины с изумлением указывали на стариков:
— Смотри пожалуйста, все идут.
— Это субботник, понимаешь? — объяснила девушка в красном платочке своей матери.
— Ох, и людей! — крикнул какой-то парнишка.
В первых рядах попробовали запеть, но пение тут же прекратилось.
Ускорили шаг. Погода подгоняла. На горизонте край неба был затянут серыми тучами. Сопки стояли с потемневшими головами, словно на них надвинули тяжелые шапки.
— Товарищи, давайте поторопимся! — доносилось из первых рядов.
Зашагали быстрее. Теперь уже не прыгали по кочкам, а ступали прямо по грязи, не разбирая дороги.
Лейбман шел с мешком на плече и с удовольствием видел, что люди все ближе и ближе продвигаются к сопке, по ту сторону которой находятся хлева, а в них — лошади, коровы, свиньи… Он глазами нашел Мотеля. Тот вымок, весь в грязи.
— А ты не хотел дать пару лошадей. Дорога, говорил, плоха?
— А что, хороша, по-твоему, дорога?
— Сам видишь…
— Что вижу?
— Идут… — Лейбман смеется своей мало удачной шутке.
— Идут-то, конечно, идут, — отвечает Мотель, вытягивая шею, всю в синих жилах, — но будь на вашем месте настоящий руководитель, так и дорога была бы получше.
— Вот как?
— Да, вот так! Будем ставить вопрос…
Он отвернулся.
Лейбман остановился, переложил мешок на другое плечо, подождал немного, и оказался возле задних рядов, в которых шли женщины.
— Что это вы отделились?
— А это чтоб вы не слышали, что мы о вас говорим! — отвечает повариха Хася.
Он подходит к ней поближе.
— Ну, теперь будет, что в котел положить?
— Спасибо вам, замечательный хозяин! В другой раз, если останемся без продуктов, мы вас самого в котел положим!
Женщины недружелюбно поглядывают на Лейбмана и замедляют шаг.
— Сил больше нет ноги таскать!
— Казалось бы, мука, а на плече — точно камень лежит.
— В самый раз угодил! — жалуется новоприбывший переселенец.
— Видно, здесь будет веселенькая жизнь! — говорит одна из женщин.
Хасе это кажется обидным.
— А с чего вы взяли, что здесь плохая жизнь?
— А что, это, по-вашему, жизнь? Ноги пухнут по болотам тащиться.
— Не каждый же день так… Будет дорога, и не придется тащиться…
— Будет… Когда это будет?
— Когда поставим настоящих руководителей, — отвечает Хася и вызывающе смотрит на Лейбмана.
Женщина сдерживает вздох и молчит, Но Хася заметила это.
— Нечего вздыхать. Никого не принуждали. Субботник — дело добровольное. Кто хочет, идет.
— Вот как?
Хася смотрит на нее, словно ожидая конца незаконченной фразы, и говорит в сердцах:
— Такое бы мне счастье, какая здесь жизнь будет! И очень скоро! Не знаю, как вы там у себя жили, но здесь у нас жизнь будет прекрасная!
Когда первые ряды подошли к реке, стало накрапывать. Небо, сплошь затянутое тучами, предвещало затяжной и обильный дождь. Задние ряды подтягивались к передним. Те подошли уже к реке. Люди снимали с себя верхнюю одежду и прикрывали мешки. Дождь постепенно усиливался и вдруг ударил с таким, остервенением, будто хотел все сразу затопить.
Возле реки закричали. В задних рядах не могли понять, в чем дело.
— Почему не садятся в лодки? — кричала Хася, согнувшись от ветра. — Почему стоят под дождем?
— Ведь от продуктов ничего не останется!
— Добро губят!
Подойдя к реке, они услыхали:
— Лодок нет!
— Как нет?
— Это чья-то проделка!
— Ой, мамочки!
— А крепко они были привязаны?
— Да ведь они здесь стояли!
Все перепуганы.
— Что же будем делать?
— Люди, чего вы стоите?
— Может, сложить мешки и бежать искать лодки?
— Куда бежать? Как бежать? Смотри, как хлещет!
Вперед вышел конюх Мотель, он подошел к берегу, посмотрел вниз, потом наскоро отвязал мешок, поднял его над головой и крикнул:
— Здесь не глубоко, ничего! За мной, шагом мар-рш!
И тут же оказался в реке.
На минуту все притихли. Люди отпрянули назад, потом пошли вперед, к воде.
Следом за первыми по невидимой тропе, проложенной Мотелем, пустились остальные. Река бурлила и кипела. Люди молча шли по грудь в воде и не замечали проливного дождя, который завесой прикрывал эту удивительную процессию.
Долго еще взбаламученная река кидалась на берега. Дождь продолжался.
Мейер и Бейля уже переоделись. Они сидели друг против друга, вытирали лица сухими полотенцами и дрожали. Только теперь, дома, они почувствовали пронизывающий холод.
— Знаешь, Мейер, это совсем непонятно, что тут творится! — сказала старушка, кутаясь в шерстяной платок.
— Да, Бейлечка, трудно понять! — вздыхал Мейер, задумчиво глядя в окно.
С верхнего этажа доносился звонкий женский смех и топот крепких ног…
Биробиджанцы на Амуре
Повесть
1
Первые места заняли косари-коммунары.
— Сегодня мы именинники, — говорит, вскидывая голову, Берка. — Переселенцы могут пока что занять «почетные» места — у самой двери…
Новички-переселенцы пропускают мимо ушей шутку Берки. Они бродят по новой, просторной, только что открытой столовой, которая в сравнении с прежним закопченным углом в бараке кажется почти дворцом. Одетые в лучшее из того, что привезли с собою, переселенцы сегодня выглядят по-праздничному, но чувствуют себя еще скованно. Их жены сегодня впервые достали из распакованных узлов выходные платья, уселись на задних скамьях и ждут, как гости на свадьбе, приглашения на танец.
Электричество горит сегодня будто ярче обычного и освещает веселые лица тех, кто пришел на вечер в честь косарей-коммунаров.
В зале большое оживление. Коммунары хохочут. Их кудлатые головы раскачиваются во все стороны. Окна столовой раскрыты. Сквозь белые марлевые сетки сюда врывается стук динамо-машины.
— Ребята, пора начинать! Давай! — командует Берка.
Ребята спохватываются; действительно, пора… Файвка засовывает два пальца в рот и резко, оглушительно свистит.
С пылающим от радости лицом прибегает Зелда-толстая. Она вскидывает полуобнаженные руки и кричит, широко улыбаясь;
— Чего это вы распрыгались? Или запах печения почуяли?
— «Клетрак»! — преподносит ей прозвище Файвка.
— Честное слово, она потащит, как «Катерпиллер»! — уверяет Берка, ударяя себя в грудь.
— Это ты руководитель бригады, Берка? Тебе такую бы долю, какой ты бригадир, Берка!
Ребята начинают болтать наперебой:
— Тебя бы в грабли или в косилку запрячь, за десятерых потащила бы!
— Я и без того буду работать больше вашего.
— Она у тебя в бригаде, Берка? — спрашивает старик Брейтер.
— Нет, у Ривкина.
— Всех лучших работников забрал Ривкин. Самых ловких отобрал! — горячится Брейтер. Он сидит в стороне и чувствует себя здесь чужим.
— Смотри пожалуйста, кто заговорил! Симулянт! — скорчив гримасу, замечает Зелда и отворачивается.
— Мне тоже дали неплохих работников, — отвечает Берка. — У меня — Фрид и товарищ Груня.
— Ха-ха! — мотнув головой, восклицает Брейтер. — Тебе партийных дали! А ты, стало быть, будешь там «спецом».
— А мне начхать!
— Ну, ты не очень-то чихай, — как бы на тебя не начихали!
Все вдруг оборачиваются и замечают Златкина.
— Златкин, ты? Святой комсомолец! За кого ты заступаешься?
— Он — за партийцев.
— Ведь он новый билет получил.
— Слыхал, как он присягал?
Златкин посмеивается из-под козырька, переломленного точно посередине. Его конопатое лицо загорело, из-за расстегнутой рубашки выглядывает грудь, так же, как и лицо, покрытая веснушками. Златкин смеется, слушает эти шуточки, ему тоже хочется что-то сказать в ответ, он ищет нужные слова и наконец находит их;
— Дудки! Так и дадут вам новые билеты! Вышибли вас из комсомола…
Златкин замечает, как одни лица улыбаются, а другие мрачнеют…
