Александр Бартэн - Всегда тринадцать
Улыбка не только исчезла. Она сменилась озабоченно собравшимися морщинами. Сагайдачный заметил это и насторожился:
— То есть? Как понимать?
— Да очень просто. В самом прямом смысле! Казалось бы, Сережа, к делу я приставлен несложному: одного туда направь, другого сюда. А ведь если разобраться — нет в главке более головоломного, чем этот самый конвейер. Изволь-ка так все рассчитать, чтобы и польза была для производства, и чтобы артист обижен не был.
Неторопливо произнося эти слова, Яков Семенович одновременно выдвинул ящик в столе и заглянул, точно сверяясь с какой-то памяткой.
— А тут еще новые цирковые здания подымаются. Новое здание — новые заботы. Изволь каждый цирк обеспечить достойной программой. Номера на свет не выскакивают, как цыплята из-под курицы. Номер, сам знаешь, придумать, отрепетировать, поставить надо. А зритель — он разве станет ждать? Ты ему сегодня, сейчас подай наилучшую программу.
— Это-то все понятно, — перебил, наконец, Сагайдачный — вы лучше объясните мне, Яков Семенович, к чему азбуку эту втолковываете?
— Объясню, — пообещал старик. Закрыл глаза и, точно окончательно восстановив все в памяти, голову наклонил. — Помню наш уговор. Из Южноморска переезжаешь в Сочинский цирк, потом в Сухуми. Не отрицаю, был такой уговор. Однако предварительный, только лишь предварительный!
«Не зря заподозрила Аня!» — пронеслось в голове Сагайдачного. Ходить в потемках он не любил и потому решил форсировать разговор:
— Что же дальше, Яков Семенович? Недоговариваете чего-то.
— Как хочешь, Сережа. Если уж так тебе не терпится — могу договорить. Не только договорить, но и поздравить! Хорошую точку подготовили мы тебе взамен!
— Взамен? Какую же?
— Очень даже хорошую. Горноуральск!
— Вот оно как? За какие же провинности?
— Что ты, что ты, Сережа. Слушать даже странно. Это же бурно растущий индустриальный центр!
— А в цирке тамошнем что творится? Думаете, не знаю? На последнее место скатился Горноуральский цирк. Зритель ни ногой, план горит, директор во хмелю.
— Князькова убрали, — поспешил успокоить Неслуховский. — Новый директор назначен.
— Того не легче! Мальчишек сажаете, а нам расхлебывать?!
— Не сказал бы, что мальчишка. Полковник в запасе. И до того настойчивый. Слыхал бы, как он тебя добивался, Сережа!
— Кто же он — новоиспеченный этот?
— Я ж говорю — полковник в запасе. Костюченко звать, Александром Афанасьевичем Костюченко. Да ты погляди только, какую крепкую программу он себе выторговал.
Сагайдачный смотреть не захотел, резко отстранил протянутый листок:
— Вот что, Яков Семенович. Знакомы мы давно, уважаю я вас, но это не означает, что могу согласиться. Дело здесь не только в предварительном уговоре. Часть багажа замаркирована на сочинский адрес. Реклама туда же отослана.
— Да нет, — ласково поправил Неслуховский. — На этот счет я команду дал. Задержали рекламу!
Это было слишком. Переменясь в лице, Сагайдачный чуть не напомнил в сердцах о своем почетном звании: дескать, с каких это пор дозволено заслуженным артистом как пешкой распоряжаться. Но удержался и только добавил:
— Не стану я препираться с вами, Яков Семенович. Лучше пускай наверху начальство решает. Прямо от вас к нему и пойду!
— Что ж, это идея, — не без облегчения вздохнул Неслуховский. — Мне ли тебе препятствовать, Сереженька. Сходи!
Он и в самом деле был доволен таким оборотом разговора. Как знать! Характером Сагайдачный не обижен: возможно, и в самом деле отобьется.
Яков Семенович излишне обострять отношения с артистами не любил. Тем более с ведущими.
3
Тем временем на втором этаже сделалось по-дневному шумно.
Какой цирковой артист, проезжая Москву, не заглянет в свой главк: один — договориться о репетиционном периоде, другой — о новых костюмах, третий — о репертуаре. Если же нет неотложных дел — все равно приятно повидаться с товарищами, новостями последними обменяться. В дневные часы коридор на втором этаже неумолчен.
«Ничего не скажешь: хитро обошлись! — думал Сагайдачный, подымаясь по деревянной лестнице. — Сначала чин чином — нуждаемся в вашем совете, спасибо за помощь. А потом…»
Полнясь все более сердитым упорством, он решил без промедления переговорить если не с самим управляющим, то с его заместителем. Но дойти до его кабинета не успел.
— Сергей Сергеевич! — преградил дорогу Сагайдачному мужчина средних лет — высокий, худощавый, с костистым лицом, удлиненным залысинами. — Рад нашей встрече!
При этом воздел обе руки ладонями вверх — тем плавным и нарочитым жестом, какой обычно свойственен иллюзионистам. Так оно и было: перед Сагайдачным стоял Леонид Леонтьевич Казарин. На афишах он именовался Лео-Ле, а номер его: «Чудеса без чудес. И все-таки чудеса!»
— В данном случае особенно рад! — с жаром повторил Казарин.
— В данном? Что вы имеете в виду?
— Только одно. Насколько знаю, вас переадресовывают, Сергей Сергеевич, в Горноуральский цирк?
— Предположим.
— Потому и радуюсь. Давно мечтал поработать в одной программе с вами!
Час от часу не легче. Все труднее становилось Сагайдачному таить дурное настроение. «Мало того, что маршрут нарушают. К тому же фокусника этого подсовывают!»
— И еще одному я порадовался, — продолжал Казарин; он точно не заметил, как угрюмо замкнулось лицо Сагайдачного. — Порадовался предстоящей встрече с сестричкой. Как она, Анечка? Давно не видел!
— Спасибо. Жена здорова.
Анна Сагайдачная родом была из старинной цирковой семьи. Прадед — Луиджи Казарини — когда-то, столетие с лишним назад, пришел из Италии, и с тех пор семья успела пустить глубокие корни в русскую почву. Леонид Леонтьевич Казарин, еще в юные годы видоизменивший свою фамилию, приходился Анне двоюродным братом. Рано осиротев, он воспитывался в ее семье.
— Одного не пойму, — отрывисто кинул Сагайдачный. — Какой резон прокатывать нас в одной программе. Номер ваш, насколько слышал, до того разросся, что самостоятельным аттракционом стал.
— Преувеличение, клянусь, преувеличение! — снова воздел Казарин руки. — И во сне не позволил бы себе зваться аттракционом. Многого еще недостает для этого! Кстати, именно потому и еду в Горноуральск. На одном из тамошних заводов для меня аппаратура новая изготовляется. Вот когда аппаратуру эту освою — тогда и развернуться смогу!
Сагайдачный промолчал. Все претило ему в родственнике жены: аффектированность жестов и интонаций, ненатуральный блеск глубоко запавших глаз — тем более ненатуральный, что черты лица сохраняли холодную скованность. Да и самый номер — все эти чудеса без чудес — вызывал у Сагайдачного раздражение. Привыкший вкладывать в свою цирковую работу не только строжайший расчет, но в равной мере и мускульную силу, физическое преодоление, Сагайдачный свысока относился к иллюзионному жанру, считал его второсортным искусством.
И еще имелась скрытая причина для неприязни. До Сагайдачного доходили слушки, будто в молодости Казарин был неравнодушен к Анне и она… Да нет, пустые, вздорные слушки. Ни разу Анна не дала повода для подозрений! И все же Сагайдачному было неприятно, что кто-то может связать имя его жены с этим Лео-Ле, с этим фокусником!
— Что ж, Леонид Леонтьевич, — проговорил наконец Сагайдачный (это прозвучало все равно как — что тут поделаешь!). — Раз начальство решило — значит, ему видней! — А про себя подумал: «Тем более надо принять все меры, отбиться от Горноуральска!»
Он собирался двинуться дальше, но Казарин опять загородил дорогу:
— Одну минуточку, Сергей Сергеевич. Вы и не подозреваете, какую новость я припас напоследок. Зуеву, Надю Зуеву, полагаю, не забыли?
«Зуеву?» — переспросил Сагайдачный одними глазами. Лицо его сразу обрело напряженность.
— Вижу, что не забыли, — кивнул Казарин. — Так вот. Занятное совпадение! Зуева сейчас находится в Горноуральске. Она сначала на Волге жила, а потом.
— Откуда знаете?
— Чистая случайность. Недавно заезжал в Горноуральск и повстречал на улице.
— Занимается чем?
— Все тем же, — пожал Казарин плечами и точно афишу вслух прочел: — Цирк на сцене. Надежда Зуева со своими четвероногими друзьями. Замечу в скобках: сдала, обрюзгла, излишне к рюмочке тянется. Вы ведь, кажется, давно не виделись?
Сагайдачный лишь кивнул. Сделав шаг вперед, он еще раз попытался закончить разговор. И опять Казарин воспротивился этому:
— Еще не все, Сергей Сергеевич! Честь имею доложить: там же, в Горноуральске, вы сможете полюбоваться и дочерью.
— Вы говорите о Жанне? Жанну тоже видели?
— Не совсем, — чуть замялся Казарин. — То есть видел, но лишь на фотокарточке. Мать, хвалясь, показывала. Действительно есть чем похвастаться. Привлекательная, интересная девушка. К тому же, чувствуется, с характером. Удивляться не приходится: наследственность, в отца!
