Григорий Ходжер - Конец большого дома
Дяпа и Калпе вили веревку за амбарами на горячем, сыпучем песке. Баоса еще издали по красноватому с черными крапинками лыку понял, что сыновья вьют веревку из моченого лыка.
В апреле после таяния снегов старик наготовил целую лодку липовой коры, часть он затопил на маленьком озерке, чтобы «сгноить» кору и отделить лыко от коры, другую половину он варил в большом китайском котле и тут же острием дубовой палки отделял лыко. Веревки из вареного лыка получались гораздо прочнее, чем из моченого, а чтобы веревка служила дольше, в нее вплетали нежную мягкую кору молодого тальника, которая сверху прикрывала веревку и сохраняла от воды и солнца.
— Ама, мы кончаем вить веревку, — радостно сообщил самый младший, Калпе.
— Вижу, кончаете. Почему мало тальниковой коры вплетаете?
— Хватит и столько, крепкая будет веревка, — ответил Дяпа.
— Крепкая, крепкая! Откуда знаешь, что крепкая получится? Не успели еще пупы высохнуть, а они уже научились лениться. Вы себя не прокормите, женитесь — жены с голоду подохнут. Смотрите, если на кетовой хоть раз лопнет эта новая веревка, на ее концах повешу обоих.
— Тальники гибкие, не выдержат, согнутся, — улыбнулся Дяпа.
— Тогда, ама, я буду вить совсем непрочные веревки, — с серьезным видом стал рассуждать Калпе. — Такие веревки, которые и мою тяжесть не выдержат. Повесишь нас, а веревки оборвутся, и мы убежим, совсем уйдем от тебя.
Баоса любил младших детей — Калпе и Идари, они были единственные люди в большом доме, которые могли над ним подшучивать, иногда даже перечить, такие маленькие вольности старик им прощал. Но теперь последние слова сына больно задели его.
— Ты что говоришь? Куда уйдете от меня?
— А что? Если ты повесишь нас, мы уйдем в буни.[4] Если живы останемся — из дома уйдем. Так и так уйдем.
— Ты сегодня много разговариваешь, Калпе! Идите, тальниковую кору принесите.
Парни, улыбаясь, направились в тальниковую рощу. Баоса обмерил свитую веревку и остался доволен: веревка получилась тугая, крепкая, сыновья на совесть вплетали мягкую тальниковую кору. Старик часто бывал доволен сыновьями, он радовался их улову на рыбной ловле, богатой добыче на охоте, но никогда не хвалил их в глаза, он всегда делал вид недовольного человека, ему казалось, что стоит однажды похвалить сыновей, как они расхолодятся и их покинет удача.
— Ты чего это такие нехорошие слова говоришь, анда?[5] — раздался голос за спиной Баосы. — Когда ты гневаешься, ты не знаешь, что говоришь. Неужто тебе дети надоели? Не так-то их у тебя много, ты можешь их обидеть, и они могут от тебя уйти. Соромбори.[6] Нехорошо.
Говорил сосед Баосы Гаодага Тумали, старый друг и нравоучитель, напарник по охоте, они и жили по соседству в стойбище Нярги больше двадцати лет. Подружились они на охоте в тайге. Баоса наткнулся на шалаш тяжело заболевшего Гаодаги и выхаживал его, пока тот не выздоровел. У Баосы Заксора в то время рос годовалый мальчик Дяпа, и охотники договорились связаться кровными родственными узами. Через год у Гаодаги родилась дочь Исоака, и он перебрался в Нярги, построил фанзу возле Баосы.
— Бачигоапу,[7] анда, — поздоровался Баоса. — Крепкую веревку свили, года на три хватит.
Гаодага повертел в руке веревку и тоже остался доволен.
— Чего зря ругаешь молодцов — не понимаю, — сказал он, присаживаясь на горячий песок.
— Не поругаешь их — разленятся.
— Не разленятся. — Гаодага подал кисет Баосе. — Я видел, ты вернулся с уловом. На нерестилище был?
— Там.
— Дочь твоя приносила нам сазана. Много рыбы?
— Карасей много, а сазаны еще не разыгрались.
— Как рыба ведет себя?
Баоса набил трубку, выпустил сизый дымок.
— Ты о воде думаешь? — спросил он. — Такого наводнения, как три года назад, не будет, рыбы так говорят.
— Я тоже так думаю.
Старики замолчали, попыхивая трубками. Каждый думал о чем-то своем.
— Баоса, чего мы ждем? — вновь заговорил Гаодага. — Ждем, когда у Дяпы бородка будет, как у нас? Или ты думаешь, он с женщинами не умеет спать?
— Выпить захотел?
— А что? И выпить неплохо.
Баоса медлил с ответом.
— Чего ты молчишь? Нехорошо, выходит, я насильно навязываю тебе дочь. Слышал я, другие свататься собираются, потому говорю. Слово я должен сдержать, не где-нибудь по пьянке бросил его, а в тайге высказал. Другое дело, если ты отказываешься от моей дочери.
— Дочь у тебя Исоака — хорошая девушка, работящая, послушная. Знаю, Дяпа не дождался свадьбы, уже спит с ней.
— Что ты говоришь, Баоса! Как…
— Подожди. Дяпа мне не говорил, но у меня глаза есть, я вижу. Ничего плохого нет, все в молодости грешили. Я вот думаю о тори,[8] вдруг ты много запросишь.
— Смотрю я — ты хитрить где-то научился. Ты же знаешь — через год мне надо женить сына Чэмче; когда я буду свататься, ты за Идари хочешь большое тори взять? Так ты думаешь?
— Давно бы так сказал, — облегченно вздохнул Баоса. — Выходит, мы поженим сыновей дюэенди.[9]
— Выходит, так.
— Наши дочери обе хороши, я заранее говорю: если ты не запросишь тори, и я не запрошу.
— Не надо мне тори, обменяемся, и все. Только одно хочу сказать: не надо женить по нашему закону — это слишком долго, времени много требует, поженим их по-простому.
— Как по-простому? Они по-простому давно уже под кустами наженихались.
— Ты опять за старое. Я говорю, подготовимся в один день, на другой справим свадьбу, на третий попьянствуем, и все. Время дорого.
Баоса согласился с другом, и старики начали договариваться, кто сколько выставит на свадьбу водки.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Холгитон Бельды, высокий, костлявый, с хрустом в пояснице разогнулся, вытаскивая из лодки мешочек с пшеном. К нему подскочил сосед его — маленький, щупленький, как подросток, Ганга Киле.
— Дай помогу! Давай, давай, одному тебе тяжело.
Ганга принял мешочек и отнес подальше от воды, к сыпучим сухим пескам. Оставив там мешочек, он вернулся назад.
— Как ты съездил? Хорошо?
— А как же? О-о, как еще хорошо! Видишь, сколько я муки, крупы привез. Водку тоже привез. О-о, как здорово я ездил! Русские друзья меня встречали, чуть ли не на руках носили, из одного дома в другой водили, водкой поили, наверно, за день я ведро водки выпил.
— А видать, не пьяный, — засомневался Ганга.
— Потому не пьяный, что сильный я на водку, ты же знаешь, мы с тобой много раз выпивали. — Холгитон выволок из лодки другой мешок. — Вот с этим грузом я ехал против течения, обгоняя русскую железную лодку с колесом на заду. Она пыхтит, из трубы черный дым валит, как изо рта дракона, так тужится, я тоже не последний человек на земле — давай нажимать, давай! И обогнал, пока она косу обходила, я протокой обогнал ее.
Ганга отнес и второй мешок.
— А как меня любезно купец Терентий принял, ты даже во сне не увидишь. Он мне сиденье русское на четырех ножках подвинул, и руку пожал, и улыбнулся, не так, как ты улыбаешься, а мягко, хорошо.
Ганга слушал соседа, приоткрыв рот, ощерив желтые мелкие зубы, глаза его совсем запрятались между век. Холгитон, даже не взглянув на него, знал, какое у него выражение лица. Давно они соседи, пригляделись друг к другу. Что ни говори Ганге, будь это приятное или оскорбительное, всегда он скалит зубы в идиотской улыбке, точно так же, как скалит зубы загнанный охотником енот.
— А другого богатого русского ты встретил? Этого, который просит траву косить? — спросил Ганга.
— Как же не встретить? Он даже ночевать оставлял, да я отказался. Ворошилин — богатый человек, одних коров и лошадей у него больше, чем собак у тебя и у меня.
— Траву ему надо нынче косить?
— Надо, обязательно надо, Он приедет сюда.
Ганга помог Холгитону выгрузить мешочки с крупой, мукой, водку, помог ему перетаскать все добро в амбар. Потом они сидели за маленьким низеньким столиком на нарах, пили из крошечных, с наперсток, фарфоровых чарочек разогретую водку.
— У меня достаток в доме, — разглагольствовал Холгитон. — Что мне надо? Много ли надо, мы с женой вдвоем живем, немного этого, немного того — и хватит. Другое дело — большая семья, большой дом, как у Баосы, им надо всего много.
— У них всегда все есть, они, как муравьи, все домой тащат, — сказал Ганга улыбаясь.
— Это хорошо, детей надо кормить, а ты, наоборот, все из дому тянешь…
— Ты меня позвал, чтобы плохое говорить? — оскалил зубы Ганга.
— Пей.
— Пью, пью. Много надо пить, чтобы все забыть.
— Эх, был бы я халада,[10] как отец в старое время, пил бы вместо воды только водку.
— Ты тогда дал бы моим сыновьям денег на тори, и они купили бы себе жен, — подхватил Ганга.
