Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки
— Вот это кораблик! — восхитилась жена.
— Ага, «Летучий голландец», — подхватил сын. — Нет, ледяной! А команда вся отдыхает, как пираты после добычи… Смотрите, какой один морж — совсем желтый!.. Во-он, на другой стороне…
Чуть левее отдыхающей «команды» лед был всторошен. Оплавленные летним солнцем глыбы льда громоздились до самой «кормы», где торчал целиковый торос метров в пять высотой, Под ним неподвижно лежал огромный морж, а рядом металось какое-то желтое пятно.
— Это не морж! — опять закричал сын. — Он пляшет!
— И правда — пляшет! — Жена, смеясь, отвела в сторону подзорную трубу: — Это Умка! — Она опять прильнула к окуляру: — Ой, какой веселый! И точно — как пират после добычи. Поймал моржа и радуется.
— Умка — победитель, — сказал сын. — Смотрите, уха одного нет. Морж, что ли, откусил?
Льдина выплыла против дома, и я наконец простым глазом различил зверя. Да, это был огромный белый медведь. И действительно, он плясал рядом с неподвижным моржом. В жизни не видел ничего подобного! Медведь размахивал передними лапами, соединял их над головой, разбрасывая в стороны, а потом с силой стучал в грудь или по блестящему желтому брюху. А здоровенный, тонны на полторы, морж лежал неподвижно в неестественной для живого существа позе — к нам спиной и мордой. В полуметре от его головы лежала ледяная глыба темно-розового цвета. Я попросил бинокль. Глыба была залита кровью. Свежие пятна ее ярко блестели и вокруг неподвижного тела.
— Умка взял «Ледяного голландца» на абордаж, — сказал я. — И совсем недавно. Наверное, Умка стукнул моржа вон той ледышкой.
— А теперь он празднует победу?
— Да, это танец победы над могучим врагом. Когда Умка ловит нерпу, он веселится гораздо меньше, ведь такая добыча попадается почти каждый день. А моржа он осилит, может быть, всего несколько раз в жизни.
Льдина между тем проплыла мимо поселка и исчезла за сверкающими волнами, завесами снега и потоком солнечных лучей. Словно растаяла. Я тогда и подумать не мог, что это видение — колечко из цепи одной старой и немного таинственной истории.
Наступила зима. Мы уехали на перевалбазу, к месту своей работы.
* * *Однажды жена с сыном отправились на лыжную прогулку вокруг дома. Собаки, конечно, увязались следом. Сначала до меня долетели веселые крики и взбудораженный визгучий лай: вся ватага каталась с нашего моренного бугра в сторону озера. Потом, в работе, я как-то отвлекся от всего происходящего в стороне. И вдруг услышал далекий собачий голос. Это кричал Пуфик. Затем к нему присоединилось и все остальное собачье поголовье. Но их лай был каким-то визгливым, растерянным. Что за напасть? Я схватил шапку, выскочил в сени и сдернул бинокль. Бинокль висел в сенях, потому что зимой он должен быть «замороженным». Иначе, попадая из теплой комнаты на холод, линзы тотчас запотеют.
Между тем ком собачьих голосов докатился до дома, и стоило распахнуть дверь из сеней на улицу, как меня облепили верные друзья и соратники. Они накинулись кучей, теснясь и прыгая друг через друга, норовя закинуть лапы мне на плечи и лизнуть в нос. Растерянность и страх, которые я слышал минуту назад, сменились весельем и радостью.
— Что случилось? — закричал я, бросая взгляды вокруг.
Собаки сбились еще теснее и завизжали так выразительно, что я, ей-богу, понял их голоса: «Все в порядке, хозяин! Мы спаслись!»
Отпихнув собак, я вырвался из их кольца и выбежал к скату морены. Впереди под хрустальными октябрьскими лучами сверкала шапкой Мономаха сопка Скрипучка. По бокам ее ползли густые клубы тумана: слева — через седловину, соединявшую Скрипучку с горной грядой, и справа — по заснеженной равнине озера. Идет северо-западный ветер, хозяин самых жестоких непогод! А где же мои? Я быстро обшарил взглядом бугор и откосы, потом, прищурившись, глянул на сверкающую равнину озера. Осмелевшие при мне собаки выскочили следом на кромку бугра, ощетинились и зло загавкали, но хвост поджали к брюху, и даже в злобных проклятиях, посылаемых ими в сторону озера, сквозил страх.
Я поднял бинокль. Жена и сын драпали, часто оглядываясь. Увидев меня на обрыве, стали показывать назад и что-то кричать, но за собачьим хором не разобрать ни одного слова. Что их так напугало? Перевел бинокль дальше. Чистая поверхность озера. На правом берегу его — бугор следующей морены. Сон-бугор. Такое название он получил потому, что с весны зарастал сон-травой. Тоже чистый. За ним клубилась быстро ползущая в нашу сторону белая стена тумана. Подожди, а это что?..
Первая реакция на неожиданное и таинственное содержит примесь страха. Особенно когда человек один на один с неведомым дотоле явлением.
Вот и меня ощутимо тряхнула волна страха. В тумане двигались огромные серые тени. Расплывчатые зыбкие очертания напоминали четырехпалых животных, но размеры их, не, укладывались ни в какие, привычные представления. Стена тумана только начала поглощать бугор, и тени, находившиеся за ним, были выше! Хоть верхний срез бугра торчал над озером метров на двенадцать!
А собаки продолжали вопить. Необходимо действовать. Но как, если неизвестно; против кого? Однако накопившаяся нервная энергия требовала разрядки и я интуитивно, наверное, жутким голосом заорал:
— Пошли на место!
Что поняли собаки — не знаю. Но их как ветром сдуло. И в следующий миг я разобрал голоса подбегавшей семьи.
— Там звери, звери, — кричала жена.
— Слоны-ы! Слоны-ы! — вопил сын.
А три огромные серые тени, колеблемые перемещающимися пластами тумана, продолжали двигаться влево, от сопки Скрипучки к Сон-бугру. Вот первая тень проплыла за склон, потом вторая и третья. Исчезли расплывчатые лапы и туловища, но спины продолжали скользить над срезом бугра!
Наконец стена тумана проглотила морену и покатилась к нашему берегу. Очертания чудовищ заколебались, потекли тусклым дымом и растаяли.
Жена и сын выбежали ко мне и, тяжело дыша, обернулись.
— Нет-ту, — выдохнула жена. — А были… Были! Коля, ведь были?! — Она дернула сына за плечо.
— Были! — выкрикнул тот, закашлялся, покрутил головой: — Ну и ну… Целых три слона! Идут, хоботами мотают, клыки сверкают…
— Бивни, — машинально поправил я.
Возбуждение улеглось. Надо трезво оценить обстановку. Переполох, видно, зряшный. Туман течет, клубки внутри его вертятся…
— Ага, бивни. А ты тоже что-то видел?
— Да, вроде… Что-то двигалось в тумане. Огромное.
— Значит, все видели, — подытожила жена. — Значит — было.
Я заметил, что ее начало знобить от пережитого. А у сына глазищи горели страхом и одновременно восторгом:
— Знаешь, мы идем, только в туман хотели войти, а они вдруг ка-а-ак затопают перед нами, ка-а-ак заскрипят! Высотой как сопка и ревут! Тогда собаки…
Ну разгулялась фантазия!
Мы вошли в сени, и увидели перед дверью дрожащую лохматую груду.
— А-а, вот вы где, друзья-товарищи! — воскликнул сын. — Пуфик, ты предатель?
— Не ругайся, — устало сказала жена. Посмотри, как им страшно. Пусть посидят немного в сенях. — Она прикрыла дверь.
Вообще-то упряжным собакам заходить в сени не разрешалось, тут хранилась еда. Но сейчас я не стал возражать. Пусть очухаются.
Печка зимой топилась круглые сутки. Чайник весь день задумчиво булькал на краю плиты, а заварка млела на теплой печной притолоке. Наливая чай, мы поглядывали в окно, выходившее на озеро, но уже через минуту ничего не могли увидеть: мгла натекла лохматой беспросветной тучей и, словно какой-то великан, придавила тундру вязкой подушкой. В стекло стукнул снежный заряд, ветер тряхнул дом за угол, и запела, заплясала в безумной пляске очередная пурга. В доме потемнело, и жена зажгла керосиновые лампы. Теплый желтый свет облил стол, и мы уселись вокруг.
— Сколько раз говорил — далеко от дома не уходить.
— Мы недалеко! Хотели в пургу понырять. А собаки вдруг остановились, шерсть — бум! — Сын сделал рукой жест над затылком. — Мы смотрим — а там слоны…
— Ну какие-то огромные звери, — сказала жена. — Только таких не бывает… Сейчас нету, — тихо уточнила она. — А раньше были… — Она помолчала и шепнула: — Мамонты…
— Кто? — тоже шепотом спросил сын.
— Древние северные слоны. Помнишь, в прошлом году старатели везли бивень с верховьев речки Пегтымель?
— Точно! — припомнил сын. — Закрученный такой, все сани у трактора занимал? Я его даже сдвинуть не мог.
— Мы и втроем бы не сдвинули, — сказала жена.
— А сам мамонт был покрыт рыжей шерстью. Да у нас вроде и книжка есть, — я порылся на полке. — Вот.
Это был маленький томик Русанова «Внимание, мамонты». Рисунки и фотографии произвели на сына огромное впечатление. Наверное, еще и потому, что наслоились на недавно пережитое. Особенное восхищение вызвала фотография волосатой ноги, найденной на Индигирке.
![Николай Сухов - Донская повесть. Наташина жалость [Повести]](/uploads/posts/books/133680/133680.jpg)
