Дмитрий Азов - Расти, березка! (рассказы и очерки)
— Ребята, а у меня что-то есть! Показать?
— Ага! Покажите!
— Нет, сперва вы… Дайте-ка посмотреть.
— А пистолет покажешь? — Это спросил малыш с голубыми, как у сына, глазами. И как раз в его руке лейтенант заметил минный взрыватель. Он зажат в кулачке, а глазенки широко открыты. Не дать им потухнуть!
— Пистолет нельзя! Я покажу еще интереснее, — говорит лейтенант и выхватывает у ребенка взрыватель. Он видит, что чека уже вынута. Надо скорее бросить! Но рядом дети… Лейтенант успевает лишь спрятать свою руку за спину…
Он сам дошел до больницы. Ему сделали операцию.
— Трудно будет работать без пальца, — вздохнул доктор. — Да иначе не мог…
— И я иначе не мог, — вздохнул лейтенант.
Дома, увидев повязку на руке мужа, Тамара с беспокойством спросила:
— Что случилось?
— Заживет, — успокоил Василий. — Ты лучше покажи-ка мне Сашку.
А тот уже мчался к отцу. Голубые глаза его такие же, как и у того мальчика, светились радостью.
«Соколу» — жить!
А под крыльями — бездна
Этих солдат редко видят порознь. Один идет в караул — и другой просится, причем обязательно на тот же пост. Вместе в город уходят по увольнительной. И письма из дому читают вдвоем. Сядут где-нибудь в уголке и тихонько шелестят заветными листочками.
Они почти всегда вместе. Но никто больше них не спорит друг с другом. Как в известной песне: «… если один говорил из них «да», «нет» говорил другой». И внешне они разные. У Владимира Шемета — прямой, острый нос, у Геннадия Устинова — вздернутый, задиристый. У Володи взгляд немного суровый, сосредоточенный. У Геннадия глаза голубые с лукавинкой. У Володи вьющиеся каштановые волосы, у Геннадия белесым хохолком опускаются на крутой лоб.
Обычно Геннадий начинал «заводить» друга. Почесывая хохолок и склонив голову набок, хитро прищуривался:
— Что ты своей Десной расхвалился! Не душа у тебя, Володя, а гитара. Лиризма в ней, как у влюбленной девушки.
Карие глаза Владимира темнели.
— А я так понимаю, каждый человек свой край любит. И патриотизм с этого начинается.
Владимир, конечно, понимал, что Геннадий и сам знает это, а сказал лишь затем, чтобы затеять спор, но остановиться уже не мог:
— Да ты послушай, черствый человек, что умные люди говорят об отчем крае.
— Сейчас писателя на помощь призовешь?
— И призову! — Владимир вынул из кармана потрепанную, зачитанную книжку. — Вот, послушай! Этот человек назвал свою повесть «Зачарованная Десна». Понимаешь? Зачарованная! — повторил Шемет. Он был влюблен в зеленый черниговский край, раскинувшийся по берегам этой реки, на которой прошло его детство.
— Значит, зачарованная? Что ж, сказано хорошо, — соглашается вдруг Геннадий.
— На обе лопатки положил он тебя, Гена! — смеются солдаты.
— Положил, да не очень, — отвечает Геннадий. — Ты вот на Волге родился, а другой — на Амуре. Чем же эти реки провинились перед его возвышенной душой?
— Ничем. Каждый край по-своему красив и дорог нам. Но место, где ты родился…
— Опять за свое место! — не унимался Геннадий.
Геннадий хоть и сам заводил спор с товарищем, но обычно оказывался побежденным.
Другой излюбленной темой спора были рассуждения о возможности проявить геройство в мирные дни.
— На войне — другое дело. Был бы смел, а подвиг тебя найдет, — утверждал Геннадий Устинов. — Ну а сейчас? Разве что с крутого берега в реку…
При этих словах щеки Владимира заливала краска и он досадовал на себя за то, что однажды, разоткровенничавшись, рассказал другу о забавном случае из своей мальчишеской жизни. Однажды в жаркий день он с ребятами пошел на Десну купаться. Володя любил бывать на Десне по утрам, когда от голубого зеркала воды белесыми облачками поднимается туман. Любил наблюдать, как из-за реки выкатывается оранжевый солнечный шар и касается верхушки пирамидального тополя, одиноко и горделиво стоящего над обрывом. Здесь и остановились ребята. А место для купания здесь было опасное, и Володя предупредил об этом. Но мальчишкам ли бояться крутого берега? Они закричали:
— Испугался?! Эх ты!
Но Владимир был не робкого десятка. Сбросив одежду, он с разбега ринулся вниз головой и… едва выбрался: ударился головой о каменистое дно. По лицу текла кровь. Ребята испугались, а Володя торжествовал: не испугался высокого берега. На другой день товарищи взахлеб рассказали об этом учителю, а тот усмехнулся:
— Что же в этом героического? Лихачество! Люди на фронте, например, когда совершали подвиг, даже не думали, смотрят на них или нет, как это выглядит со стороны. Александр Матросов бросился на вражескую амбразуру не затем, чтобы красиво умереть. Он выручал товарищей, думал о них, о победе над врагом.
На всю жизнь запомнил эти слова Владимир Шемет. Об этом как-то рассказал и Геннадию. Но тот истолковал этот маленький эпизод по-своему: истинный героизм возможен только на войне. Ничего особенного он не видел и в том, что они летают на самолетах.
— Летаем — и ладно. Любой может.
— Даже без подготовки? — допытывался Владимир.
— Ну, не совсем… Но не так, как к экзамену в институте… И я к полетам готовлюсь, да не так, как на аттестат зрелости.
— А я не вижу, чтоб готовился! — теперь уже наступал Владимир. — В спортзал не ходишь.
— Ну, сел на своего конька, поехал! — Геннадий говорил зло, но это было лишь внешне. Он-то уж знал, что друг занимается вольной борьбой вовсе не для бравады, а по убеждению. Шемет первым во всей части получил все четыре знака солдатской доблести. Ясно, что занятия борьбой выработали в нем не только физическую силу, но упорство и волю к победе.
В конце концов Владимир затянул друга в спортивный зал. Однако, занимаясь на перекладине или брусьях, даже когда у него получалось неплохо, Геннадий считал это ненужным делом. И верно: к чему это все? Он — воздушный стрелок, ефрейтор Шемет — радист. Летают оба в одном экипаже, и Геннадий что-то не видел, чтобы в самолете приходилось подтягиваться на перекладине или заниматься вольной борьбой.
И все же именно Геннадию Устинову первому довелось убедиться на практике, как важно воину быть выносливым, сильным и ловким и в каждую минуту быть готовым к любым испытаниям.
… Произошло это в самый обычный летный день. Один за другим взлетали тяжелые транспортные самолеты. С могучим гулом уходили в вышину и таяли в синем безоблачном небе. Небольшой ветер гонял по взлетному полю поземку, взвихрял снежные фонтанчики, и они весело искрились на солнце.
— Хороша погодка! — радуется Владимир. — Летать приятно.
— Продержалась бы так до вечера, — кивает Геннадий.
Еще несколько минут, и корабль, оставляя за собой снежный шлейф, бежит по бетонной дорожке, плавно отрывается от земли. Полет начался. Дело привычное. Экипажу, которым командует капитан Кузнецов, оно поручается не впервые. Летчики здесь опытные.
Полетное задание выполнено отлично. Лайнер возвращается на базу. Наконец достигает аэродрома, идет на посадку…
Но что это? На контрольном щитке, указывающем на выпуск шасси, загорелся только один глазок. Правая «нога» не вышла!
Об этом командиру корабля докладывает и борттехник: не выпускается правая тележка, стойка шасси не встала на замок.
— Выпустить с помощью аварийной системы! — приказывает командир.
Борттехник Гудовщиков и ефрейтор Владимир Шемет качают ручку гидронасоса. Еще, еще… Тщетно. Правая «нога» не выпускается до конца.
Ни к чему не приводят и новые попытки пилота выпустить шасси. Обстановка накаляется.
Борттехник просовывает в небольшой люк багор и вместе с Шеметом и Устиновым пытается сдвинуть стойку шасси. Напрасно!
— «Земля», я — «Сокол-семь», «Земля», я — «Сокол-семь», — понеслось в эфир. — На корабле аварийная обстановка…
Ожидая указаний «Земли», командир корабля приготовился убрать оба шасси и садиться на фюзеляж. Это небезопасно, но иного выхода нет: на одно шасси посадить тяжелый самолет невозможно.
Самолет одиноко кружит над аэродромом. А секунды идут, идут…
— «Земля», я — «Сокол-семь», «Земля», я — «Сокол-семь», разрешите садиться с убранным шасси, — взывает командир корабля.
И вот ответ:
— «Сокол-семь», я — «Земля». Садитесь на запасную полосу. Разрешаю садиться с убранным шасси.
Корабль делает разворот и идет на посадку. Экипаж молчит. Теперь все зависит от пилота, от его мастерства. Но с земли поступает новая команда:
— Горючее у вас есть. Попробуйте применить грузовую лебедку.
Корабль снова идет на высоту и делает круг над аэродромом. Горючего и верно еще достаточно. Надо испробовать все для спасения экипажа и самолета.
