Михаил Барышев - Весеннее равноденствие
— Нет уж, такого заявления от меня не дождутся, и формулировку насчет меня некоторым товарищам придется самим придумывать. Пусть головы поломают… Копию докладной я могу прислать официальной почтой. Тогда вам придется ее и прочитать, и резолюцию соответствующую наложить.
— А ты Готовцев, оказывается, порядочный прохиндей. Вот уж не мог подумать, что сажаю на ОКБ такого нахрапистого босяка… И чем ты только тогда меня очаровал, что я за тебя в драку кинулся? Ничего ведь стоящего не было у тебя для начальника ОКБ. Несколько лет работы в институте, кандидатский диплом в новых корочках да голубые глаза. Вот и весь твой багаж, если разобраться.
— Жалеете, что настояли?
— Думаю… Я ведь аванс тебе выдал. Считал, что ты его отработаешь — честно и благородно.
— Полагаете, что в должниках у вас хожу?
— Опять не то, Андрей Алексеевич. Все мы друг перед другом в долгу, когда одними заботами связаны. Не отработка мне нужна, а дело.
— Давайте уточним это понятие.
— Я его давно уточнил… И головой уточнил, и шеей, и хребтом. Ты теперь таким уточнением занимайся, а то пока винегрет в твоей башке и сквознячки там у тебя погуливают… Ну чем ты меня тогда очаровал? Насчет «собственного желания» я зря сказал. Таких, как ты, Готовцев, всегда снимают без их желания и формулировку дают соответствующую. Ты хоть подумал, какая у тебя предстоит жизнь с такими вывихами в характере?
— Подумал, Владимир Александрович, — спокойно ответил Готовцев.
Он и в самом деле был спокоен, поскольку иным не представлял разговор с начальником главка. Он понимал, что, услышав подобное предложение, Балихин не порозовеет от гордости за смелый шаг своего протеже, не кинется с поздравлениями насчет творческой идеи, озарившей молодого и талантливого начальника ОКБ, не ухватит Готовцева за руку, чтобы тут же тащить к министру и просить поскорее передать станкозавод в полное распоряжение ОКБ.
Андрей Алексеевич понимал и то, что борьба ему предстоит трудная, что ощущение собственной правоты, убежденность в справедливости своих действий и даже достигнутый результат не возместят ему лично те траты времени, энергии, сил и нервов, которые он положит на алтарь.
Это естественно, потому что всякая борьба представляет необходимый элемент жизни, а прожить жизнь по-настоящему трудно и человеку, и воробью, и отдельному конструкторскому бюро. Каждому из них нужен собственный кусок, а их остается все меньше и меньше. Численно увеличиваются на земле не только люди и воробьи. С еще большей стремительностью размножаются на нашей планете отдельные конструкторские бюро — цепкие и жадные до чужого коллективные особи, возникновение которых не было запрограммировано природой в ее тысячеликой экологической программе. Но мудрые законы, регулирующие численность любой популяции, создают преграды и незапрограммированным явлениям. Если численность лягушек в природе мудро регулируется наличием журавлей, аистов и прочих особей, употребляющих излишних лягушек для питания, то для ОКБ природа изобрела такие преграды, как жесткие лимиты по заработной плате, острый недостаток служебной площади, консервативные заказчики и несговорчивое начальство. Эти преграды могут одолеть лишь сильные и лучше приспособленные особи из числа многочисленных ОКБ. Тем самым размножение ОКБ останавливается на нужном пределе, одновременно принося им совершенствование и заставляя их приспосабливаться к окружающей среде.
Выступив против ходатайства об отводе земли станкозаводу, Готовцев открыл прямые военные действия, оглушительно бабахнул из пушки, понимая, что разрывы осколков поразят не только бедолагу Агапова, отдающего все силы, время и знания любимому заводу и не менее горячо любимому коллективу, ради которого он, случалось, принимал на душу большие и малые грехи, утешая себя атеистическими убеждениями, отрицающими загробную жизнь и расплату за те грехи, которые проворонило земное начальство.
Чувствительнее всего разлетевшиеся осколки секанут по министерству, шлепнут по таким чувствительным местам, как служебный авторитет и человеческое самолюбие.
Новое не сразу воспринимается. Не сразу до начальства доходит здравый смысл заключенных в нем созидательных идей. Особенно таких, как предложение отдать ни за что ни про что целый завод для опытных и экспериментальных придумок, а станки по плану пусть делает неизвестный дядечка. Первой реакцией в таких случаях всегда является отрицание.
Но в душе Готовцева горела неистраченная вера в торжество человеческой мудрости и справедливости. Истина всегда торжествует. Иногда раньше, чаще с большим опозданием, но непременно торжествует.
Поэтому теоретически Готовцев рассчитал все здраво и в принципе мог надеяться на успех.
Не учитывал он лишь в своих планах отдельных тактических моментов. Например, что всякое действие обязательно вызывает и равнозначное противодействие, что сопротивление может выражаться не только в пассивном отрицании. В большинстве случаев начальническое отрицание бывает активным. Более того, каноны тактики утверждают, что самый лучший вид обороны — это наступление.
Балихин не упустил случая продемонстрировать знание законов тактики. Вызвал секретаря, попросил принести письмо Габриеляна с копией акта приемки по заборскому заводу и написал резолюцию. Расписался, поставил дату и подал сколотые скрепкой бумаги Готовцеву.
— Читай.
— «Особое мнение начальника ОКБ Готовцева А. А. противоречит техническим условиям к договору поставки. Выплату премии разрешаю…»
— Он еще челом бьет насчет освобождения его бюро от выдачи вам чертежей в порядке кооперации по узлам смазки и гидравлики, — сказал Владимир Александрович. — Но тут я никакой резолюции писать не буду. Хоть с резолюцией, хоть без резолюции, от Габриеляна ты теперь все равно чертежей не получишь. Он лучше пять выговоров схлопочет, а заборскую историю тебе не простит. Все мы живые люди, Готовцев, и слабости у каждого из нас имеются. Этой прозы забывать не надо… Кстати, ты в своей докладной записке, пожалуйста, укажи поточнее, кто вместо станкозавода, который ты нацелился прибрать, будет давать плановую продукцию. Ты нашего шефа знаешь, его призывами не убедишь. Ему расчеты подавай, факты, цифирь, конкретные сроки. Он заводской хомут тянул двадцать лет, и на кривой его не объедешь.
— Дам. И расчеты, и цифры. Надо делать лучшие станки, а лучшие — это всегда, по существу, и больше. Зачем нам делать четыре токарных станка, если один токарный с программным управлением заменит четыре. Для таких расчетов надо знать только таблицу умножения.
Впервые за время разговора в глазах Балихина сквозь устойчиво неприязненный блеск пробилось что-то похожее на любопытство. В серой, стального отлива, радужной глубине с острыми кружками приметливых зрачков вспыхнула и мягко затеплилась крохотная свечечка.
— Поймите меня, Владимир Александрович…
— Меня бы кто понял? — с неожиданной грустинкой перебил Балихин. — Знаю, начнешь сейчас рассказывать про электронных мужичков, которые будут задаром пирога печь. Когда еще такое будет, а пироги нам сейчас требуются… Умеешь ты про электронное царство расписывать, будто сам в нем побывал.
— В мечтах побывал, Владимир Александрович… Это тоже немаловажное обстоятельство. Человек без мечты как птица без крыльев.
— И другие классические изречения есть. Например, про Манилова, который от дома собирался прорыть подземный ход, а через пруд поставить мост, а на мосту чтобы лавки, а в тех лавках чтобы купцы торговали. Я, Андрей Алексеевич, уже тридцать лет трудового стажа заработал. На моих глазах и кукурузу двигали за Полярный круг, и овсюг с пшеницей скрещивали… К тому говорю, что марку станкозавода знает вся страна, а ты надумал перевести его на опытные кастрюльки.
— Но мы же запускаем сырые образцы в производство и на этом теряем миллионы… А тут будет возможность все отладить до винтика, довести до эталона.
— Станки нам нужны, а не эталоны, упрямая твоя башка…
Нажал кнопку и снова вызвал секретаршу.
— Наталья Петровна, возьмите, пожалуйста, у этого нахала копию докладной на имя министра, зарегистрируйте и положите в мою папку. Все равно он нам ее пришлет. Чего зря ему на почтовые расходы тратиться.
Поглядел на часы и встал, показывая, что время для разговора истекло и товарищу Готовцеву с его великими идеями пришла пора проваливать из кабинета. Если у товарища Готовцева имеется элементарнее соображение, то впредь с подобной чепухой лучше здесь ему не появляться.
Павел Станиславович сидел на стуле, натужно спрямив спину, и слушал рассказ Готовцева о визите в главк.
Веретенников любил строгость и порядок не только в работе, но и во всем остальном. Он никогда бы, например, не решился, как это делал его непосредственный начальник, явиться на работу в легкомысленной куртке и рубашке с распахнутым воротом и в странных современных туфлях с мягким верхом и неопределенными носами. Кажется, их называют «мокасины». Главный инженер, как всегда, был одет в строгий серый костюм и белоснежную рубашку с гладким синим галстуком. Мокасин и прочих легковесных штук обувной промышленности Павел Станиславович не признавал. Он носил черные, зеркально начищенные туфли. Неизменный фасон на четыре времени года.
