Михаил Барышев - Весеннее равноденствие
Могла мелькнуть кое у кого догадка об известной доле демагогии. Что, мол, хитренько прикрываясь словами о высокой сознательности и повышенной заботе об общем благе, Готовцев желает облегчить жизнь себе и своим конструкторам.
Однако начальника ОКБ несправедливо было бы упрекнуть ни в молодой, задиристой легковесности, ни в скрытой расчетливости.
Действия его определялись тем проверенным многовековым человеческим опытом, который учит готовить сани летом, а телегу зимой. Поступать так, казалось бы, внешне совершенно опрометчиво, Андрея Алексеевича вынуждал инстинкт самосохранения и навык конструкторской работы, активно приучающий думать не о том, что есть сию минуту, а представлять, чем «сия минута» обернется через год, два, а то и три.
Через три месяца Готовцев должен был начать выдачу заказчику рабочих чертежей новой автоматической станочной линии. Однако в производство эти чертежи наверняка запустят лишь на следующий год и полностью линия будет изготовлена года через два, а может быть, и через три. Исходя из элементарной служебной добросовестности, Готовцев обязан был определять сегодняшние действия, поступки, подчинять собственные мысли тому далекому конкретному результату, когда линия будет не только изготовлена, но и смонтирована у заказчика и когда произойдет ее пусковое испытание. Должен был ориентироваться на то будущее время, когда полномочная комиссия начнет принимать в эксплуатацию эту линию и давать оценку сегодняшнему труду конструкторов в приемочном акте, как это сделал полмесяца назад Готовцев на заборском заводе. По иронии судьбы может случиться и так, что в состав такой комиссии будет включен коллега-волжанин — опытный, отлично знающий свое дело инженер Габриелян.
Неведомы пути идущих, и много в жизни встречается неожиданных перекрестков.
Разобраться по совести, Габриелян не полностью виноват в том, что записал Готовцев в «особом мнении» к акту приемки. Ни Габриелян лично, ни руководимое им бюро, ни тем более конструкторы не заслуживали такой жестокой оценки, какую дал их коллега. Просто волжане переоценили собственные возможности, выдав рабочие чертежи без опытных и экспериментальных проверок. Волжские коллеги, то ли стараясь наверстать отставание, то ли перевыполнить сроки, то ли будучи сверх меры самонадеянными, поскорее выпихнули рабочие чертежи.
Может, потому у них такое случилось, что маялись они, как и Готовцев, без производственной базы для экспериментальных и опытных образцов?
На финише все эти шилья вылезли из мешка.
Андрею Алексеевичу не хотелось сейчас думать ни о своем ОКБ, где сразу навалится текучка, ни о доме, где ею наверняка ожидал тягостный разговор с отцом.
Имелось место для отдохновения. Привычное и тихое кооперативное гнездышко с милой хозяйкой. Она не стала бы задавать ненужных вопросов, женским чутьем поняла бы состояние Андрея.
Но хозяйка однокомнатной квартиры еще два часа была обязана пребывать на служебном посту руководителя отдела смазки и гидравлики, а у Андрея Алексеевича не хватало духу склонить ее к грубому нарушению производственной дисциплины.
Неожиданный взгляд на уличные часы подал вдруг мысль, что заводская смена оканчивается на два часа раньше. Андрей Алексеевич остановился возле первого же телефона-автомата и, не очень понимая себя, набрал знакомый номер заводского коммутатора и попросил соединить его с участком, где работала бригада Готовцевой.
Если к телефону подойдет мать, он просто положит трубку.
Но голос откликнулся молодой, звонкий, с задиристой девчоночьей смешливостью.
— Какую Тамару?
— Новенькую… Она неделю назад пришла ученицей в бригаду Готовцевой…
— У нас по личным вопросам во время работы к телефону подзывать запрещается.
— Через десять же минут смена кончится… Очень прошу.
— Ладно уж… В порядке исключения…
Минуты две трубка молчала. Через стекло потный толстяк показывал Андрею на часы, напоминая о правилах пользования таксофоном.
— Слушаю, — раздался наконец знакомый голос.
— Тамара, это я… Пожалуйста, слушайте и отвечайте только да или нет.
— Кто говорит?
— Я… Готовцев.
— Андрей Алексеевич? Что случилось?
В голосе было удивление. Андрей представил себя на месте девушки и подумал, что удивиться есть чему.
— Ничего не случилось… Захотелось увидеть вас. Просто увидеть.
— С чего бы?
— Не телефонный это разговор… Я просил отвечать только да или нет.
— Значит — просто увидеть? — переспросила Тамара, и голос ее обрел знакомые колючие нотки. — Да или нет… А у вас большой опыт. Опасаетесь, как бы на коммутаторе не подслушали, что вы назначаете свидание?.. Вы не бойтесь, за такое ведь не расстреливают.
У Андрея возникло желание кинуть на рычаг телефонную трубку, но Тамара неожиданно опередила:
— Да.
Сказала так, словно поставила штемпель на конверте.
В назначенное место она пришла вовремя, независимая и озабоченная. Лишь по учащенному дыханию и по румянцу на смугловатых щеках можно было догадаться, что она или спешила, боясь опоздать, или встревожена неожиданным звонком.
— Ну, вот и я… Что дальше?
— Не знаю.
— Не знаете… Дальше надо взять такси и поехать в ресторан… Или в случайно пустую квартиру приятеля, где можно послушать диски Бони-эм или записи битлов на магнитофоне. Так полагается по утвержденной технологии.
— Не надо, Тамара, — попросил Андрей Алексеевич, ощутив вдруг мальчишескую неловкость рядом с девушкой, легко и беспричинно переходившей от мягкости слов к их обидной насмешливости. Не будет ни такси, ни Бони-эм. Будет просто так. Или это вы исключаете?
— Не исключаю… Однако не в таком варианте. Зачем вам нужны сложности и телефонные звонки. При вашем-то положении стоит лишь свистнуть… Или пальчиком поманить. Вот так!
Тамара вытянула руку и, насмешливо поглядывая на Андрея Алексеевича, призывно пошевелила указательным пальцем.
Андрей должен был разозлиться, обругать самого себя за глупость с телефонным звонком, вежливо извиниться, спасая достоинство, и уйти прочь. Но злости не было, и не возникало желания ни извиняться, ни уходить.
— У вас получается, Тамара.
— Что получается?
— Вот так… Пальчиком… Очень похоже. Может, зря вы после десятилетки ударились в парикмахерское училище. Надо было пробовать на актерский.
— Это уже не ваша забота… Так на чем мы остановились?
— На «просто так».
— Значит, пока только выдаете кредит.
Тамара шутила, а шутить ей было трудно. В зеленоватой глубине глаз затаились растерянность, злость, любопытство, недоверчивость и настороженность. Пожалуй, и сама она не могла сейчас сообразить, что из того главней.
— Польщена, Андрей Алексеевич, но — увы! И просто так не получится.
Девушка подняла знакомую хозяйственную сумку.
— Кира Владимировна сидит без еды, а забота о ближнем — это высший человеческий долг… Наши пути расходятся. Вам — «просто так», а мне топать в ближайший гастроном, а потом ехать на Каширку… Зачем вы позвонили мне? Разные мы, Андрей Алексеевич. Во всем разные. К тому же вы будущий, а я сегодняшняя…
Тамара говорила серьезно, утратив наигранную колючесть и грубовато-откровенную насмешку. В голосе ее теперь слышались боязнь и тревога.
— Сами подумайте, зачем я вам нужна?.. Просто так, как вы сказали… А ведь просто так тоже ничего не бывает.
Она говорила расхожие слова, которые ей самой казались умными и убедительными, не замечая, что собеседник слушает их с той снисходительностью, с какой порой великовозрастный второгодник принимает наставления молодой и наивной учительницы, старательно вычитанные ею в пособиях по педагогике.
— Высказались? — спросил Андрей, когда Тамара замолчала. — Вот и хорошо. В жизни действительно ничего не бывает просто так… Пошли!
— Но мне в самом деле нужно купить продукты и ехать на Каширку… Я же обещала.
— Раз обещали, непременно нужно сделать… Я пойду с вами в магазин, а потом поеду на Каширку.
Тамара с явным недоумением повела плечами. Не выразила согласия, но и не воспротивилась.
— Больше всего мне нужен телефон, Андрей Алексеевич, но кто будет ставить его в доме, обреченном на снос? Обещают переселить. В моем положении я просто задыхаюсь без телефона. Тамара уже пятый год ездит по моим делам в архивы и учреждения.
— Четвертый год, Кира Владимировна. Мы познакомились, когда я в девятом классе была…
— Ей нужно поступать в институт, Андрей Алексеевич, а она мотается по архивам и почтам.
— Загорулько молчит? — спросила Тамара, перебивая разговор. — Столько времени уже прошло.
— Молчит… Три месяца, как я сообщила, Андрей Алексеевич, человеку, что его отец, пропавший без вести, похоронен на окраине Новгорода, возле железнодорожного моста. Все написала, а он молчит.
