Григорий Ходжер - Конец большого дома
— Слышал, слышал о вашем горе, — сказал Турулэн, — сорока на хвосте известие принесла. Разыскали их?
— Нет. По этому делу приехали, — ответил Баоса.
— Да, да, я тоже слышал, дочка твоя сбежала с молодым охотником, — вновь заверещал Ливэкэн. — А-я-я, как так, а? Как молодые изменяются, не слушаются нас. Убежала из дома отца!..
— А жену твою убило, — продолжал Турулэн, не слушая Ливэкэна, — всех хотело убить, знаю это. Где Пиапон?
— Дома остался, — угрюмо ответил Баоса, думая над вещими, как ему самому показалось вдруг, словами Ливэкэна о молодежи.
Турулэн повел гостей в фанзу. Последними, приотстав от других, шли Полокто и пошатывавшийся Ливэкэн.
— Заходи, заходи хоть ты, — попросил Ливэкэн, — пусть отец с Турулэном пьет, а ты зайди ко мне.
— Гэйе дома? — спросил Полокто о старшей дочери Ливэкэна.
— Куда денется? Гэйе дома, Улэкэн дома, обе дома. Улэкэн опять ушла от последнего мужа.
Баоса вошел вслед за хозяином и прежде всего бросил взгляд в дальний угол фанзы — священный жбан и сэвэн стояли на своем месте. Баоса подошел к жбану и, встав на колени, отбил поклоны. Полокто, Дяпа, Калпе, Улуска опустились на колени сзади него.
Глиняный обыкновенный жбан, в каком многие семьи хранят воду, некогда высокий, с горловиной, был перепилен посередине, густо обмазан глиной и перевязан толстой веревкой. Возле него, как страж, стоял двуликий сэвэн, высокий по сравнению с перепиленным жбаном, с большими грудями, с толстыми ногами. На шее сэвэна несколькими рядками висели бусы, каждая бусинка представляла железную скульптурку человечка, собачки, тигра, медведя, волка, рыси.
Перед жбаном и двуликим сэвэном стоял низенький столик, на который клали жертвоприношения.
Гости поели, отдохнули с дороги и после захода солнца пошли к шаману. Полокто встретил свою возлюбленную Гэйе и, не дождавшись конца камлания, тайком убежал с ней.
Лучшего места, чем берег реки, сухое днище лодки, не найти в стойбище влюбленным: на берег ночью никто не выйдет, женщины запаслись водой, рыбаки после камлания в ожидании утреннего угощения шамана даже и не вздумают выехать на лов рыбы — никто не потревожит влюбленных. Полокто обнял давнюю подругу, прижал к себе, теплой Щекой прильнул к ее горячему лицу.
— Ты меня ждала? — спросил он, заглядывая ей в глаза.
— Из-за тебя только я каждый раз убегаю от новых мужей, — нежным певучим голосом ответила Гэйе.
Полокто счастливо засмеялся. Он не верил Гэйе, но ему почему-то нравился ее обман, нравилось и ее непостоянство.
«Пусть потешается, мне-то что, — думал он, — стала бы женой, тогда держал бы в кулаке, тогда она не посмела бы даже взглянуть на молодых охотников».
Полокто считал себя знатоком женщин. Сколько их встречалось ему, и только в одной Гэйе он нашел неистощимую страсть. Поэтому его всегда тянуло к ней, он готов был простить даже ее непостоянство.
— Хороший человек был последний муж?
— Аих! Разве сравнить с тобой? Трухлявое дерево. Ревновал и бил, жестоко бил, негодяй.
— Не приезжали новые сваты?
— Приезжали с верховьев, не с тех мест, где говорят «камаа»,[42] а еще выше. Ну, как их? Не нанай, а другие…
— Акани?[43] — Вот, эти акани говорят будто по-нанайски, а не разберешь многих слов. Много водки привозили, богатые, видно, Хотели сразу увезти, да я отказалась.
— Как только отец с вами соглашается, никак не пойму. Захотел бы он отдать — и отдал бы, — улыбаясь, сказал Полокто.
— Не отдаст, он нас слушается. Мы ему шепнем слово «согласны» — он отдаст, шепнем «нет» — он отказывается или заламывает такое тори, что сваты, не оглядываясь, бегут.
Полокто засмеялся, обнял подругу и опять прижался к ней щекой.
— А ты по-прежнему молодой, — счастливо смеялась Гэйе. — Может, с женой не спишь?
Полокто но ответил.
— Интересно, какой был бы этот мой новый муж. Он очень умолял отца, в наколенниках дырки, наверно, прошаркал. Бедный! Говорит, в их местах женщин не найти, с десяти лет девочки женами становятся.
— Будто у нас на Амуре лучше. Я давно засватал жен всем своим сыновьям, иначе они без жен останутся. У нас тоже женщин не хватает, только ты с сестрой постоянные невесты.
— У нас невесты есть, не ври, в каждом стойбище есть невесты, вдовушки есть, а он говорил, что у них китайские торговцы всех женщин закупают, а молодые нанай не находят женского тепла.
— Вижу, ты жалеешь, что не вышла за своего акани.
— Эх, ты! Говорю тебе, из-за тебя не вышла, далеко от тебя, понял?
— Созналась бы лучше — далеко возвращаться в Хулусэн, когда поссоришься с ним.
Гэйе удивленно взглянула на Полокто.
— Ты никогда не любил меня, — капризно заговорила она, — я тебе нужна тогда, когда тебе хочется женского тела…
— На это у меня своя жена есть, а тебя я люблю. Отец виноват, что я не женился на тебе. Вот жизнь какая — и мужчина и слушаюсь отца. Сказал он, женись на Майде, я женился, оставил тебя. А ты женщина, но почему-то отец твой тебя слушается…
— Потому, что я настойчивая.
— А я что, осенний лист, куда ветер подует — туда я? Тут не в настойчивости дело, тут что-то другое. У нас отец хозяин большого дома, он главный, а у вас…
— У нас тоже отец хозяин дома.
— Перестань, поговорим о нас двоих. Скажи, Гэйе, ты стала бы моей женой?
— Ты сам знаешь, чего спрашиваешь?
— Бросила бы свою привычку дразнить молодых людей?
— Если бы я жила с тобой, зачем мне молодые люди? Но зачем ты все спрашиваешь? Ты же не женишься на мне.
— Женюсь.
— Отец не разрешит.
— А я женюсь.
— У вас большой дом, другие братья на совете мужчин воспротивятся, у вас Калпе еще не прикасался к женщине, ему надо хоть какую-нибудь…
— Ты никогда не можешь, чтобы не ругаться, и за это я тебя тоже люблю. Я женюсь на тебе, ты только жди, не выходи ни за кого замуж.
— Когда?
— Будущим летом.
— Ох, как долго! Как же мне так долго жить, ты же но разрешаешь с молодыми ходить. Может, сам чаще будешь приезжать?
— Буду. Как смогу, буду приезжать. Смотри, с сегодняшнего вечера ты моя жена, все свои привычки брось. Если услышу от людей — плохо будет…
Полокто пришел домой позже братьев, лег и задумался. Гэйе, красивая, белолицая Гэйе, она должна стать его женой. Обязательно должна. Пока ездил Полокто в поисках беглецов по стойбищам, он видел многих счастливых мужчин, обладателей двух женщин. Неужели Полокто хуже их, неужели он не сможет купить себе вторую жену? Надоело ему тайком встречаться с любимой Гэйе. Полокто теперь взрослый человек, он может самостоятельно жить в отдельной фанзе, иметь свои амбары, упряжку собак. Если совет мужчин большого дома будет противиться его второй женитьбе, то Полокто выселится из большого дома. Ничего в этом нет особенного, во всех стойбищах теперь есть такие отделившиеся семьи. Приняв твердое решение, Полокто мгновенно уснул, как засыпает набегавшийся по тайге усталый охотник. Утром он проснулся, со всеми вместе позавтракал и пошел на утреннее камлание. Отец шагал рядом с ним с непроницаемым суровым лицом. Он искоса поглядывал на сыновей, на Улуску, односложно отвечал Турулэну.
«Мысли мои узнал», — испуганно подумал Полокто, замедлил шаг и отстал от отца.
Пришли к фанзе великого шамана. Баоса и Турулэн поздоровались с Богдано, сели рядом. Началось камлание. Богдано задабривал своих сэвэнов и просил, чтобы они ему помогли. В жертву он приносил на этот раз трех свиной. Богдано пил кровь, пел и плясал танец великого шамана, и, когда стал завывать и прыгать, к нему стали подбегать больные и выспрашивать секреты излечения. Баоса тоже подбежал и выкрикнул:
— Кто на меня злится?! Кому я сделал плохое? Меня кто-то преследует, помоги!
Богдано отвернулся от него, сделал несколько прыжков, и когда вновь приблизился, Баоса увидел не глаза — два ярко горевших угля.
— Зачем ко мне обращаешься? Тебе уже помог другой шаман! — взревел Богдано и заплясал, отчаянно колотя в бубен, оглушая Баосу грохотом и звоном побрякушек за спиной. — Враг есть, бойся… Дочь твоя — женщина, не косуля…
«Враг есть… мне надо его бояться, — Баоса, обессиленный, тяжело опустился на свое место. — Бояться надо… За что, кто меня возненавидел?»
Только через некоторое время он вспомнил другие слова, сказанные великим шаманом: «Дочь твоя — женщина, не косуля…» Что это значит? Дочь не косуля… За косулей гоняются охотники… Дочь — женщина… Выходит, мне запрещается ее разыскивать?..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Солнце сидело на седловине сопки на восточном склоне небосвода, когда из Малмыжа выехал трехвесельный средний неводник. На середине лодки на широких досках сидели малмыжский поп и приезжий урядник из Тамбовского.
