Владимир Корнаков - В гольцах светает
— Много ли инородцев в христиан обращено, батюшка? — полюбопытствовал Салогуб, созерцая сморщенное, как печеное яблоко, остроносое лицо служителя церкви.
— Не многие остались нехристями. Завтра, бог даст, остальных в православные обратим. Посети церковь, сын мой.
— Обязательно навещу, и с великим удовольствием, — заверил исправник. — Значит, с охотой инородцы принимают православную веру?
— С охотой и любовью, — подтвердил отец Нифонт и незаметно потер спину, должно быть вспомнив «дружеские объятия» приобщенных.
— Почетный родвич Козьма Елифстафьевич Доргочеев, сохрани бог его душу, сказывал передать, сын мой, — спохватился он, — что пушной сбор проходит успешно и он скоро явится сюда. Его люди, исполнив свой долг, предаются веселью.
Исправник прислушался. С улицы доносились охрипшие голоса.
— Превосходно, старшина! — оживился исправник. — Вот таких людей надо иметь под рукой, ваше сиятельство. Этот старшина, без сомнения, обладает искусством руководить своим народом.
— Но, к сожалению, таких людей очень немного, — невозмутимо заметил Гантимуров.
Тяжко простонали ступеньки крыльца, в комнату ввалился Гасан, легкий на помине. Салогуб поспешил навстречу.
— Гасан сделал, что сказал! — старшина с гордостью протянул отчет, подготовленный рукой писаря.
— «Четыре соболя с хвостами и лапами с каждой души мужского пола, итого двести восемьдесят соболей», — вслух прочитал Салогуб. — Превосходно, шуленга! Ты один покрыл недоимки прошлых лет всего тунгусского общества. Превосходно!
Рука исправника ласково скользнула по плечу Гасана.
— Ха! Гасан умеет говорить со своим народом! Об этом должен знать сам царь!
— Да, его величество будет знать об этом... Безусловно, все твои люди, старшина, сдали пушнину государю?
— Да, не осталось ни одного, не отдавшего четыре шкурки соболя, — подтвердил тот. Гасан сказал неправду: двое из его рода не сдали пушнину. Он схитрил: не хотелось уменьшать своей славы в глазах русского начальника.
4
— Это случилось, когда я охотился второе лето. Болезнь, взявшая мои ноги, застала меня в тайге. Несколько дней и ночей я лежал, и вокруг были лишь деревья и сопки. В сумке не осталось ничего, чем можно было поддержать жизнь. Кругом было много грибов и ягод, но я не мог пошевелиться, чтобы затолкать их в рот. Моя душа уже собиралась уходить из обессиленного тела, когда ушей коснулся шум шагов, потом ослабевшие глаза увидели человека. Он был совсем рядом, но не видел меня. Он проходил мимо. Я не мог пошевелить рукой, голос пропал от голода и страха: человек уходил, и с ним уходила жизнь! Слезы текли из моих глаз. И тогда я почувствовал: кто-то лижет мою ослабевшую руку. Я открыл глаза и чуть не пропал от радости: собака! Она облизала мне лицо, села рядом и стала звать хозяина. Он вернулся. Два дня потерял он, идущий по своим делам, пока унес меня на своей спине в стойбище.
И человек этот был Гасан. Да, в те дни он имел одну жену из нашего рода. Потом он стал шуленгой. Это было, пожалуй, в ту зиму, когда жена Луксана потеряла первого сына. Потом он взял себе в жены пришедшую из русского прииска. За нее он отдал Зеленецу много шкурок зверей, шибко много. Скоро он совсем ушел из своего стойбища. Это случилось в лето, когда мужа Урендак поломал медведь. Гасан стал первым хозяином в сопках, он стал перевозить для прииска еду и одежду.
Тэндэ помолчал, произнес с горечью:
— Теперь у Гасана совсем нет сердца.
— У него есть сердце — сердце рыси, — поправил Аюр.
— Ему нет места у этого очага! — с гневом воскликнул Дуванча.
Аюр бросил в очаг пучок сухих ветвей. На мгновение мрак окутал лица собеседников. Сучья с треском вспыхнули, неровным пламенем осветилось жилище.
Мужчины были не одни в юрте. Рядом с Тэндэ в переднем углу сидела молодая женщина. Широкое полное лицо ее ничего не выражало. Она спокойно курила трубку и, казалось, не слушала разговоров мужчин. Это была родственница Аюра, вторая дочь брата его жены — «акинми», — которая согласно обычаю и решению мужчин с этого дня становилась женой Тэндэ.
— Да это так, — пробормотал Тэндэ, видимо, отвечая на какие-то свои мысли. Он осторожно взял бутылку, разлил спирт по кружкам. Одну пододвинул Дуванче, другую — своей второй жене, третью поставил около себя.
— Да, это будет так, — снова повторил он. Неуверенной рукой поднес кружку к губам, выпил. Выпила женщина и, утерев губы толстой косой, снова сунула трубку в зубы.
— Почему вы не были сегодня в лавке? — разгрызая кусок твердой оленины, спросил Тэндэ. Не ожидая ответа, продолжал: — Много шкурок собрал Гасан для царя. Он, как много! Совсем потерял голову нацепивший блестящую лепешку.
— Наши глаза не хотели видеть его в этот день, — сердито буркнул Аюр. — Следующим солнцем пойдем в лавку.
— Да, следующее солнце принесет большой день, — подхватил Тэндэ. — На берегу озера носящие одну косу будут равняться в силе и ловкости. Глаза приезжего начальника увидят тех, руки и ноги которых крепки, как лезвие моего ножа, тела гибки и сильны, как тело рыси, глаз остер и верен, как глаз ночной совы. Я тоже буду равняться в силе и ловкости! У меня еще крепкие руки!
Тэндэ повел покатыми плечами, сжал увесистые кулаки, потряс ими перед своим лицом.
— Я хочу равняться в силе и ловкости со своим братом[16]. Или Аюр считает меня недостойным взяться за пояс?!
— Я с радостным сердцем выйду на поле, — неожиданно весело улыбнулся Аюр и подтолкнул Дуванчу: — А ты будешь равняться в стрельбе с Гасаном! Пусть начальник видит, что тебе нет равных в сопках!
— Это будет именно так, — подтвердил развеселившийся Тэндэ.
Юноша заупрямился:
— Я не хочу видеть этого человека.
Тэндэ шумно засопел.
— Твои стрелы побьют хозяина. Если ты не сделаешь то, что слышал, потом захочешь отрубить свою глупую голову, — серьезно возразил Аюр.
Дуванча удивленно посмотрел на него.
— Но ты только сейчас сказал, что твои глаза не хотят видеть этого человека!
— Когда ветер дует с восхода навстречу человеку, он поворачивает лицо в сторону захода солнца. Однако ветер часто дует то в одну, то в другую сторону, — рассмеялся Аюр.
— Это так, — расслабленно пробормотал Тэндэ. Он тяжело поднялся, громко попрощался: — Завтра я увижу вас.
Тэндэ, слегка качнувшись, шагнул к пологу. Нулэн быстро встала, потянулась за своим мужем. Вслед за ними из юрты незаметно выскользнул Дуванча...
Шагнув за полог, Тэндэ сразу окунулся в вязкую вечернюю мглу. В нос ударил дым костров, запахи пробуждающегося леса и подтаявшего озера... Где-то впереди маячила круглая сопка. Оттуда доносились звуки танца. Их подхватывал звонкий весенний воздух, расплескивал над тайгой. Тускло светились окна управы. Из дымоходов юрт вырывались костры искр, рассыпались ярким веером, осыпали пристывшую землю. Огненных хвостов было много. Они были там и здесь, кругом по всей поляне.
Тэндэ медленно двинулся к своей юрте, до которой было не больше тридцати шагов. По пятам тенью скользила Нулэн. За ее спиной легко и бесшумно следовал Дуванча.
Послышался веселый заливистый смех Урен. Все ближе ее звонкий голос. Все медленнее идет Дуванча, все сильнее стучит его сердце. Внезапно из-за палатки выплыла громоздкая тень. Она с головой покрыла Тэндэ и его жену. Заколебалась у самых ног юноши. В ночи раздался громкий самодовольный голос:
— Хозяин уже ждет Гасана! А гордая коза встречает его веселым смехом!
Тэндэ лишь успел почувствовать, как Нулэн прильнула к его спине, как вперед метнулось чье-то гибкое тело. От неожиданности он отшатнулся, протер глаза.
Дуванча, расставив ноги, стоял перед Гасаном, преграждая ему путь в жилище. Глаза его блестели отчаянной решимостью.
— Ха! Детеныш длинноухого! — рявкнул шуленга. Он шагнул к пологу — в руке юноши холодной молнией сверкнул нож. Озадаченный Гасан остановился. — Ха! В твоей груди сердце мужчины. Но у Гасана сегодня хороший день. Он не хочет обмывать подарок царя твоей кровью.
С проворством, которого нельзя было ожидать, шуленга прыгнул к юноше. Могучей рукой стиснул его правую руку. Однако и Дуванча был не менее ловок. Нож не упал на землю. Неуловимым движением юноша перехватил его левой рукой, занес для удара. Кровавую схватку предотвратила Урен.
— Разве к жилищу Тэндэ ведет узкая тропа?! Разве на ней нельзя разойтись двоим встречным! — насмешливо крикнула девушка и шепнула Дуванче: — Убери свой нож. Или ты хочешь меня оставить одну, чтобы я умерла от горя! Я завтра увижу тебя.
Дуванча нехотя повиновался. Урен проводила его нежным взглядом, распахнула полог, гордо выпрямилась:
— У очага найдется место для хозяина-Гасана.
