Николай Егоров - А началось с ничего...
— Ничего, симпатичный!
— Тише вы. Разбудите. — Юлька опустилась на табуретку, медленно, одну за другой, расстегнула пуговки плаща. — Принеси попить, Сережа.
Сергей за кружку да в сени, хозяйка за ним.
— А мальчонок — вылитый ты. Ей пра, Сережка. Постарался.
— Н-ну! Надо думать. — И про себя: «Вот старая».
Юлька, цокнув зубами о край, припала к кружке. Она не успевала глотать, и тонкие струйки стекали по еле заметным бороздкам морщинок в углах рта на шею, по шее на грудь.
— Не простынь. — Отнял кружку. — А ты похудела, Юля.
— Похудела. Я посмотрела бы, каким ты стал. Больше не будем, ладно? Одного хватит.
Сергей промолчал. Он наклонился над сыном и протянул руку:
— Ну, здравствуй, Анатолий Сергеевич. Звучит?
— Звучит, отец, — согласилась Юлька.
И опять ночевали на полу, как в первый день самостоятельной жизни. Кровать пока занял сын.
29
— Пиши заявление на квартиру.
Киреев придвинул к Сергею листок бумаги, воткнул в чернильницу ручку.
— За этим вы меня и вызывали? Бесполезно. Очередных миллион.
— Пиши знай. Миллион. Я разговаривал с нашим профсоюзом, завтра как раз цехком, разберут.
— Бесполезно, Матвей Павлович.
— Заладил, поймаешь: бесполезно, бесполезно. Пиши: председателю цехового комитета…
Цехком заседал в красном уголке. Народу собралось много: распределение жилья. Бригада семитонного штампа вся здесь, на одном ряду. Коллектив поддержит — комитет решит.
— Товарищи! — Поднял предцехкома над головой пачку листков. — Заявлений сами видите сколько. Сверх лимита нам выделена комната в квартире, которую занимает семья Сюткина. Кому ее отдадим?
— В порядке очередности! Сюткину! — раздались голоса в зале.
— Прошу тихо. И вот еще одно заявление: Демарева.
— Знаем! Он его вчера только написал!
Сергей вздрогнул. А прямо в ухо еще:
— А сколько он у нас работает?
Председатель посовещался с президиумом.
— В сумме два года скоро.
— Сюткин без суммы одиннадцать лет отковал на заводе…
— Все это так, но есть одно обстоятельство, — снова встал за столом председатель, — у Демарева сын на днях родился, а семья живет на частной квартире. Мнение жилищной комиссии — выделить комнату Демаревым. Кто за? Прошу поднять руки. Голосуют только члены цехкома.
Но руки подняли все. И Сюткин первый!
* * *— Ну, что тебе сказали? Был цехком?
Юлька хочет заглянуть мужу в глаза, муж отворачивается.
— Отказали?
— Нет, почему. Выделили.
— Ой, врешь, Сережка. Где?
— Где Сюткин живет, четвертую комнату.
— Шумновато будет. Ничего, потерпим. И ордер на руки выдали?
— Выдали.
— Покажи!
— Я его порвал.
Юлька оторопела.
— Порвал? Как порвал? — Прихожу комнату смотреть, а ее уже сюткинская ребятня оккупировала, в жмурки играют. Визгу, хохоту. Ну я и порвал ордер: пусть играют.
— Ду-у-р-рак! — Юлька не заревела, не понурилась. Она сделалась свирепой. — Нет, вы только поглядите на него: от квартиры отказался! С меня хватит, завтра же к отцу уйду!
— Ты что, Юля?
— Ребенок у нас!
— У Сюткина — тоже дети. И стаж работы на заводе побольше нашего с тобой, если уж по-честному.
— Чихала я на его стаж и твою честность! Сейчас же иди обратно и скажи своему Сюткину: погорячился.
Да-а-а. А Сергей почему-то считал: похвалит Юлька его.
«Послушаем, что бригада скажет. Голосовали, голосовали за него — отказался».
А бригада сказала: не беда, будет вам квартира.
— Хитрая контора такая есть: самстрой…
— Сам строй, сам живи, — поддел Вовка Шрамм. — Отработаешь сколько-то там, часов — и вселяйся. Здоров бык, выдюжишь.
А Яша, совсем как обиженного напрасно мальчишку, погладил шершавой и горячей ладонью Сергея по голове:
— Ничего, Демарев, с нами не пропадешь.
Шел Сергей в эту контору и побаивался: ну-ка спросят, что он умеет? И откажутся.
А они как раз с этого и начали:
— Что умеете делать?
Что сказать? Правду — боязно, врать — не научился. А прораб ответа ждет, шуршит чертежами. Не дождался.
— Давно на частной живешь? Или не очень?
— Давно… не очень…
— Семейный?
— Жена, ребенок.
— Ага. Что же нам с тобой делать?
Прораб приставил тупой конец карандаша к виску, как дуло пистолета, колеблется: стреляться или помешкать?
— Сейчас мы позвоним. — Набрал номер. — Владимир Евсеевич, парень тут ко мне. Самстроевец. Семейный, семейный, четвертый дом? Так он же отработать не успеет, сдаем скоро. Сказали успеет? Да? Нашим легче! — Положил трубку. — На четвертый объект айда, парень. Трамваем, шестая остановка. Там увидишь. Забор такой… С козырьком.
Дом поднялся из котлована до второго этажа, и был похож на белый океанский пароход: убери трапы — и плыви. Двор обнесен забором. Кругом кучи кирпича, штабеля оконных рам, дверей, досок. Посередине избушка-времянка. Ближе к дому обросший коркой ящик с раствором. Кран-великан на роликовых коньках катается туда-сюда, держа в вытянутой руке поддон с кирпичами.
— Э-э, наблюдатель ООН, кого потерял? — окликнули Сергея.
— А ты кто?
— Я? Подкрановый. Строполь, — парень отставил ногу, подбоченился.
— Мне мастер нужен.
— Товарищ Слабак? Вон на втором этаже дирижирует. В кожанке который.
Сергей вбежал по трапу на площадку. Выждал, когда мастер заметит его.
— Я к вам, товарищ Слабак, с направлением…
— Моя фамилия, между прочим, Фролов. Уловил?
— Извините, мне так сказали.
— Сказали… Слабак. Мастерок в руках держал?
— Мастеров? Мастерок! Нет, не держал.
— И леса не ставил?
— Какие леса?
— Ну-у, совсем слабак. Куда тебя прикажешь? — Фролов почесал кадык. — Кирпичи подавать? Иди помогай Илюхе Квасову.
Во-о-он Геракл.
Каменщик Квасов, облокотясь на стену, курил самокрутку. Ботинки сорок последнего размера, носки загнулись. Личико желтое, будто глиняное. Голова эллипсом. Фуражка козырьком назад. Полукомбинезон до того велик, что черные лямки, сложенные крест-накрест на спине и груди, начисто зачеркнули Илюху.
«Эх, и Карандаш, — еле сдержал улыбку Сергей. — Как мальчишка».
— Меня к вам в подсобники направили.
— Ко мне?
Сел, ботинки свесил, засунул руку в карман по локоть, пошебаршил спичками где-то аж у колена, прикурил погасшую цыгарку.
— Горе — не работа с этими девками: то пить, то писеть захочет. О! Полюбуйся, — Квасов махнул папироской — искры посыпались. — С подружкой давно не виделась. Эй! Верка-водомерка!
— Чего? — нехотя отозвалась подсобница.
— Отставка тебе, другого дали.
Новым человеком везде интересуются: кто, откуда, не земляк ли. Не справился с любопытством и второй каменщик. Подошел, поздоровался:
— Привет, Бориска, привет, — раскланялся и Квасов.
Ничего Бориска. Три таких Илюхи надо. Грудь холмистая, тенниска в обтяжку на ней, сквозь тенниску соски со старинный пятак темнеют.
— Борец, — кивнул на него Квасов. — Садись, Боря-борец, отдохнем.
Они присели.
«Ну, с такими строителями и на хлеб не заработаешь», — окончательно решил Сергей. Но перекур продолжался недолго. Началась работа.
Подсобник сперва подавал Квасову кирпичи, потом кидать начал. Ловит. Левой рукой, а правой — мастерок с раствором наготове. Поймал — тюк по торцу. Мазнул, лизнул — и в кладку. Приткнул, пристукнул рукояточкой, соскреб с боков лишнее — следующий.
Сергей взмок.
— Что? Сок выступил? Отдохнем?
— Ничего.
— Ну, смотри. Тебя как хоть зовут?
— Сергеем.
— Меня Илюхой. Илюха Квасов, слышал?
— А по отчеству?
— Степанович. Трудновато тебе придется на двух производствах, Сергунька.
— Ничего, я дюжой.
30
Сергей явился домой с белым пятном во весь живот, но веселый. Юлька поджидала его на лавочке у забора. Возле нее детская коляска.
— Ты где это взяла? — Сергей наклонился к сыну — спит беззаботно.
— Отец с матерью подарили. Ну, и сколько тебе часов отработать надо?
— Что-то около двухсот. Отработаю.
— А дом когда сдадут?
— Месяца через два. По полной смене придется вкалывать.
— И квартиру сулят?
— Внесли в списки.
Сергей присел рядом с Юлькой, оглянулся по сторонам, не идет ли кто, положил руку жене на плечо. Юлька отстранилась.
— Запачкаешь. Ты уж старайся, Сережка.
Сережка и то старался. Придет на стройку утром по холодку, кирпича на поддон нагрузит, раствор замесит, Зинку-крановщицу караулит. Залезла Зинка на кран — вира помалу. Радио еще восьми часов не пропикало — Квасов уже ряд выложил. Илюха не нарадуется подсобнику.
— Угодник. Переходи к нам совсем.
