Михаил Колесников - Изотопы для Алтунина
— Сегодня вот выковали еще один вал. А прогноз какой? — неожиданно спросил Букреев. — Неужели так и не докопаемся до сути?
— Быть того не может, Олег Иннокентьевич. Все-таки проделали большую работу. В лабораториях обязаны докопаться, — успокоил Сергей.
— Надоедает такая работа.
— А что делать?
— Ковать.
Оба рассмеялись.
— Мы сперва тебя винили, — признался Букреев, — а потом расчухали: ковать ты умеешь.
— Не хвали, а то зазнаюсь.
Букреев никак не откликнулся на это и продолжал свое:
— А ты небось думал, что мы все какие-то шелапутные?
Алтунин замотал головой:
— Нет, не думал так. Я просто долго не мог понять, почему в бригаде у вас все шиворот-навыворот: раздоры, своевольничание, Клёникова оскорбили. И уж если на то пошло, особенно меня поразило, когда ты побежал к Белых защищать Панкратова.
— Ну, это немного не так. Белых меня сам вызвал... А пойти-то к нему я должен был, да смалодушничал. Или, может, хотелось все своими силами в норму ввести. Мы ведь пытались помочь бригадиру, да он ни в какую. Стал натирать каждого силовыми мазями, а мази те из протухшего сальца. Ну, у некоторых и закружилась голова... Он хитер, этот твой Скатерщиков. Не успели мы с Пчеляковым опомниться, как он каждого противопоставил всем, расчленил бригаду на любимчиков и нелюбимчиков. Многие полагают, что сплоченным коллективом управлять легче. А Скатерщиков решил по-своему: нужно сеять в бригаде раздоры, чтобы мы не объединились против него.
— А зачем? Какие у него могли быть замыслы?
— Ну, замыслы у него широкие. Он живет по долгосрочным прогнозам. Уже сейчас думает, что будет через три года, когда институт с отличием окончит. А он окончит с отличием. Хват.
— Ну и что?
— А то!.. Знаешь, как высказался Скатерщиков, когда они с Клёниковым повздорили? Нет? А я сам слыхал. «Вам, говорит, плохо Самарин мозги вправляет. Будь я на его месте, такого мастера в цеху и дня не потерпел бы!» Он спит и видит себя начальником цеха, Самарина старым сычом называет. Пора, мол, ему на пенсию... В общем, человек этот никого не уважает, никого не любит, кроме себя.
— Да не преувеличиваешь ли ты, Олег Иннокентьевич? Чудно все как-то.
— Ничуть! Пословица есть: чем горшок накипит, тем и смердит. Вот и со Скатерщиковым так. Он нам между делом целый курс лекций прочитал, как вверх выбираться надо. Цель, говорит, оправдывает средства.
— И главный козырь — программное управление?
— В общем-то да. Перед ним живой пример — Лядов. Тоже ведь кузнецом-рационализатором был, а к тридцати шести годам стал главным инженером завода. Скатерщиков и на него пальцем показывает. И опять с тем же присловьем: «Карабкаться надо, подсаживать друг друга!» Видишь, в каком направлении, воображение у него работает? Мы с Пчеляковым при случае высмеяли эту его установку, так он нас сразу определил в подлипалы Клёникова, которые будто схарчить его хотят.
— Ну и ну!.. А Носиков что из себя представляет?
— .Он в общем-то парень неплохой, правда, самолюбив не в меру. Все ему кажется, что недооценивают его.
— Скажи ты мне, Олег Иннокентьевич, — попросил Алтунин, — почему это Петя Скатерщиков с его индивидуалистическими заскоками оказался сильнее вас всех — людей опытных, знающих жизнь, умеющих хорошо работать?
Букреев швырнул в урну погасшую сигарету. Видно было, что этот вопрос неприятен ему.
— Бьешь ты, Сергей Павлович, по самому больному месту, — сознался он. — Я тоже над этим голову ломал. И пришел к выводу: в случившемся роль Скатерщикова ничтожная. Если бы мы между собой сразу общий язык нашли, то Скатерщиков бы свои теории про себя держал. Пикнуть бы не посмел. Но, видно, кое в ком из нас сидел тот же бес. Только он стыдливо прятался, а Скатерщиков выпустил его наружу, как бы снял запрет. Оправдываться этим нельзя, а понять людей можно. При нынешнем прогрессе да в нашей стране — каждому сам черт не брат — только успевай проявлять себя. А тут тоже граница есть.
— В чем?
— А вот в этом самопроявлении. Проявляйся себе на здоровье, но не за счет других. По-армейски сказать — держи локтевую связь с соседом. Или, как на политзанятиях учили, понимай себя частицей целого.
— Это ты, Олег Иннокентьевич, свою брошюру мне цитируешь, — улыбнулся Алтунин.
— Да? — удивился и смутился Букреев. — Все может быть...
— А ты не смущайся, — сказал Алтунин. — Брошюра хорошая, и рассуждаешь ты, по-моему, правильно. К слову сказать, в брошюре твоей мне очень понравились соображения насчет бригады как основной ячейки производства. Некоторые такой ячейкой считают цех, участок, а ты взглянул на все по-своему и назвал бригаду.
— Вот как лихо получилось! — снова вроде бы удивился Букреев. — А я и спорить-то ни с кем не собирался. Для меня этот вопрос бесспорный. Спорить можно о том, что мы с тобой сейчас вот обсуждаем: об индивидуализме этом проклятом. Почему он подчас дает знать о себе даже в нашей рабочей среде? Бывает же так: много лет трудится человек добросовестно, его другим в пример ставят, а потом выясняется, что он мелкий хищник? Иного даже крупным хищником назвать можно — целый электромотор изловчится пронести через проходную, как, к примеру, известный тебе Кулагин.
— Бывает.
— Загадка?
— Похоже на то.
— Так вот, товарищ Белых помог мне разгадать эту загадку. Очень наглядно разъяснил. У одного и того же человека различные моральные черты могут быть развиты неодинаково, или сказать так: запас прочности у них разный. Ты с паровым котлом знаком?
— Общее представление имею.
— Ну, значит, знаешь, что внутри его проходит пучок дымогарных трубок. И, представь себе, одна из этих трубок прогорела. Все трубки добротные, а одна сдала. Что тогда получится?
— Течь откроется, и котел, наверное, может выйти из строя.
— Вот так и с человеком получается, когда он совершает безнравственный поступок — на производстве ли, дома ли. Дома — чаще, там контроль слабее.
— А как же и что надо сделать, чтобы трубочки, которые тянутся через душу человека, не прогорели бы, не поржавели?
Букреев закурил новую сигарету, сидел, дымил, молчал.
— Не знаю, — признался он наконец.
— А кто знает?
— Ты, наверное. Удалось же тебе за короткий срок изжить разобщенность в нашей бригаде, ввести в норму наши отношения друг с другом. Да и в молотовой бригаде у тебя всегда был порядок.
— Философствуете, мужички?
Алтунин и Букреев подняли головы: перед ними стоял во весь свой богатырский рост подчеркнуто красивый Пчеляков, не терявший матросского вида даже в пестрой футболке. Он провел пятерней по длинным русым волосам и присел на край скамьи.
— Слушал я вас, слушал, с той вон лавочки, — кивнул Пчеляков назад. — Все пытался вникнуть в суть и, наконец, дошло. На аглицком это звучит так: accidents will happen in the best regulated families, что значит — скандал в благородном семействе; а если проще, то в семье не без урода.
— Ты говоришь по-английски? — обрадовался Алтунин; наконец-то он обнаружил напарника, с которым можно будет практиковаться в произношении.
— Ну, это громко сказано. Если хочешь создать впечатление, будто знаешь какой-то язык, заучи, как попка, десяток пословиц, и когда тебе задают вопрос, который ты не в состоянии понять, произнеси глубокомысленно одну из них, а потом замыкайся в гордом молчании. Пусть разжевывают! Один иностранный гость что-то спросил у меня. Я ему в ответ: don't wait for dead men's shoes, что значит в переводе: не коси глаз на чужой квас. Он от смеха чуть не окочурился. Оказывается, иностранец поинтересовался, есть ли у меня жена.
Алтунин тоже от души расхохотался.
— Уморил, матрос! Беру твой метод на вооружение.
— Ну, а индивидуализм и эгоизм в человеке, если хотите знать, идет от скуки, — изрек Пчеляков.
Алтунин и Букреев переглянулись.
— От скуки, от скуки! — многозначительно подтвердил он. — В жизни красота должна быть, мужички. И романтика. А живем мы порой без романтики. Все когда-то были пионерами, все были комсомольцами, к тесному общению привыкли. А теперь что получается? На заводе между людьми чаще всего устанавливаются сугубо деловые отношения. После работы все торопятся домой: у Букреева жена, сын, Алтунин стрелой летит в институт. И хотим мы того или не хотим, возникает разобщение. А оно противно человеческому естеству. В любом возрасте человек жаждет общения. Можно, понятно, общаться по ресторанам, а можно и еще что-то придумать. Более романтичное и красивое, а?..
Сергею было хорошо с этими ребятами. Он тоже припомнил свой недавний разговор с Белых и подумал, что и они тут втроем, по сути, продолжают его. Формирование каждого трудового коллектива идет по двум принципиально важным направлениям — профессиональному и нравственному. Второму из этих двух принципов не всегда придается такое значение, какого он заслуживает. А этот-то принцип и есть наиболее важный.
Букреев и Пчеляков помогли Сергею прояснить до конца то, над чем он ломал голову с того самого дня, как перешел работать на уникальный гидропресс.
