Мамед Ордубади - Подпольный Баку
Аскер уже был на месте. Он извлек из кармана сверток и протянул его Жене. Она развернула бумагу и увидела красивые женские чувяки.
— Что ты наделал, Аскер?! Сумасшедший! Сколько ты отдал за них? спросила она.
— Когда ешь яблоко, зачем тебе знать имя садовника?
— Просто интересно. Красивая работа.
— Чувяки стоят рубль восемьдесят.
— Не мог купить подешевле! Тоже мне, богач!
— Зачем же подешевле, когда у меня была возможность купить эти.
— Деньги надо беречь. Сам хорошо знаешь, у нас у всех пустые карманы. Завтра опять будем сидеть голодные.
— Ошибаешься, Женя. Завтра мы будем как никогда сыты. У меня осталось после покупок еще пять рублей.
— Каким образом? Ты что, разбогател?
— Недавно отец продал лошадь, чтобы заплатить долги. А два дня назад он свез на базар и арбу. Я взял у него в долг восемь рублей.
— Напрасно.
— Получу жалованье — отдам.
— Ты шутишь?! О какой получке может идти речь?
— Ведь когда-нибудь мы будем работать и получать жалованье…
Женя надела новые чувяки, а старые, изношенные донельзя туфли оставила тут же, на улице.
Они зашли за Айрапетом, и все трое направились к Волчьим Воротам.
Павел, Мамед и Василий ждали их на месте.
Друзья уселись на небольшом пригорке и с аппетитом позавтракали огурцами и хлебом, которые принес Мамед.
Народу пришло на митинг меньше, чем предполагалось. Причиной этому была отдаленность Волчьих Ворот от основных рабочих районов — Балаханов, Сабунчей, Сураханов. Вместо двадцати тысяч, как предполагалось, на митинг собралось шесть тысяч человек.
Выступавшие ораторы говорили, что политическая стачка является самым действенным оружием рабочих в борьбе против эксплуатации.
С утра к Волчьим Воротам были стянуты казачьи части. На солнце блестели офицерские погоны. Сюда прибыл даже генерал Алиханов-Аварский, командующий бакинским гарнизоном.
Митинг длился около двух часов.
С той стороны, где стояли отряды казаков, то и дело доносились сигналы горна.
— Надо расходиться! — сказал Василий друзьям.
— Почему? — спросила Женя.
— Я был солдатом и научился понимать язык военной трубы. Поэтому и говорю: пора расходиться!
— А ты что скажешь? — обратился Мамед к Павлу. — Пора нам сматывать удочки или еще рано?
Павел смерил Мамеда насмешливым взглядом.
— Я вижу ты, как и Василий, сдрейфил при звуках казачьих рожков.
Мамед беззлобно рассмеялся:
— Я еще не сказал тебе моего мнения. Как ты можешь судить, боюсь я или нет?
— Чего уж тут не понять?! Ты, Мамед, в последние дни ходишь с Василием, а ведь недаром говорят: с кем поведешься — от того и наберешься.
Василий сердито покосился на Павла.
— Эх, голова твоя садовая! Я боюсь не звуков казачьих труб, а команды, которая при помощи их отдается. Этот сигнал означает: «Готовьсь!» Понятно вам? Мой совет — поскорее расходиться. Нечего зря лезть на рожон. Наших сегодня маловато. Или сами не видите? Вмешалась Женя.
— Если все будут рассуждать как Василий и уйдут, кто же останется на митинге?
— Как кто?… Истинные революционеры, такие, как Павел и ты, — ответил насмешливо Василий. Девушка нахмурилась.
— Тебе хорошо известно, чего я стою как революционерка, дорогой дружок. Поэтому оставь свои насмешки для других. Я встала на этот путь не потому, что этого захотел ты или еще кто-нибудь. Не вижу смысла в твоей иронии. Многие твои убеждения могут найти поддержку разве только у твоего дружка Павла.
Павел промолчал, не желая подливать масла в огонь. Его молчание Женя истолковала по-своему: «Да, Павел на стороне Василия!» Ей стало обидно.
— Пошли, Аскер, — сказала она, беря друга под руку. — Мы останемся на митинге и будем слушать, что говорят наши товарищи.
Когда они отошли, Айрапет недовольно сказал Василию:
— Не понимаю, зачем ты обижаешь Женю? Я не первый раз наблюдаю, как ты стремишься поддеть ее. Какое же, однако, ты имеешь на это право? Да еще в такой день! Тысячи людей пришли сюда, объединенные стремлением поколебать царский трон и власть богачей, а ты насмехаешься над нашим товарищем, который посвятил себя революционной борьбе. Разве ты не знаешь, как трудно живется Жене? Вчера она не могла выйти на улицу, так как туфли у нее вконец развалились. Ты не хуже нас знаешь: Женя живет впроголодь, как и ее старики. Тебе известно, что мы купили вскладчину чувяки, в которых она сегодня пришла, — каждый раздобыл тридцать копеек. И, зная все это, ты норовишь при случае уязвить ее.
Василий разломал папиросу, которую держал в руке, и со злостью швырнул ее на землю.
— Зря вы купили ей чувяки! — резко сказал он.
Айрапет побледнел от гнева.
— Почему это зря?! Память у тебя коротка, Василий. Или забыл?… Когда Сергей Васильевич не был болен, работал и считался первым мастером на заводе, когда в его доме были горячая еда и хлеб, мы частенько навещали его и утоляли голод за его столом. И уж, конечно, ты знаешь, когда старик был здоров, он по возможности ни в чем не отказывал дочери, которую любит больше жизни. Можем ли мы забыть добро, которым пользовались в доме этой девушки?! Разве это по-товарищески?! Мать Жени Анна Дмитриевна всегда относилась к нам как к родным сыновьям. Имеем ли мы право не помнить и не ценить это?! Эх, Вася, Вася, странный ты человек! Что особенного сделали мы, купив Жене чувяки?
— Допустили большую оплошность, — зло ответил Василий. — Теперь она опять начнет ходить на Солдатский базар к своим подружкам-горничным, гулять с ними под ручку да щелкать семечки.
Павел молча слушал спор друзей. Мысли у него были заняты Женей. Но чем он мог помочь ей в ее бедственном положении? Он был не в состоянии прийти на помощь и Сергею Васильевичу. В его кармане не было ни гроша. И он знал: так будет и завтра, и послезавтра, и через неделю.
— Если бы Женя узнала, каким образом куплены эти чувяки, — сказал он, — она бы не приняла их от нас. Аскер сказал ей, будто это его подарок в благодарность за уроки, которые он брал у нее. Мы, как говорится, прибегли ко лжи во имя спасения. А тебя, Василий, я снова настоятельно прошу: не задевай Женю, она наш товарищ, достойный огромного уважения. Заруби это себе на носу.
Василий недовольно поморщился.
— К чему ты все это говоришь! Разве мы все не друзья, не товарищи?
— Разумеется, друзья,
— Если это так, если люди часто видят нас вместе, если мы идем в одном строю, значит, темное пятно на одном из нас способно запятнать всех. Можем ли мы оставаться безучастными, когда один из наших товарищей недостойно ведет себя, водит дружбу с безнравственными горничными и служанками?!
Изумление и гнев отразились на лице Мамеда.
— Не обижайся на меня, Василий, — сказал он, — но сейчас ты кажешься мне просто сомнительной личностью!
— Как же мне не казаться тебе сомнительной личностью?… Ведь отец мой — генерал, мать — дворянка, а сам я — царский офицер, окончивший кадетский корпус. Разве не так?
Иронический выпад Василия нимало не смутил Мамеда. Мамед продолжал сверлить приятеля суровым взглядом:
— Я так же, как и ты, вырос в простой, бедняцкой семье, однако не все в наших взглядах с тобой совпадает. Мы боремся с царскими генералами, их женами-дворянками и их сынками-офицерами не потому, что они ходят в дорогой одежде и носят дворянские звания. Наша борьба имеет идейную, классовую основу. Ты не очень-то заносись оттого, что ты не генеральский сынок, мать твоя не дворянка, а сам ты не воспитанник кадетского корпуса. Твое отношение к Жене похоже на то, как господа относятся к нам, к простому народу. Понял? Как господа! Какая разница между тобой и служанкой в господском доме, с которой Женя дружит? Кто ты сам-то? Такой же подневольный слуга богачей, как и эта служанка. Предупреждаю тебя, Василий, измени свое отношение к людям, вообще — к жизни, иначе рано или поздно партия тебя за ушко да на солнышко.
Сказав это, Мамед повернулся и пошел разыскивать Женю в Аскера.
— Постой! — крикнул вслед Василий, и в голосе его послышалось раскаяние. — Мамед, подожди! Я полностью согласен с тобой. Сглупил я. Отсюда мы все вместе пойдем на митинг к горе Степана Разина.
Казачий офицер на лошади несколько раз подъезжал к толпе рабочих, восклицая:
— Кончай разговоры!… Расходись!…
Но никто не обращал внимания на эти окрики. Митинг продолжался.
Рабочие начали расходиться только к полудню.
На ветру затрепетало большое алое полотнище. Все, кто был на митинге, устремились к нему. Василий, Павел, Мамед к Айрапет увидели, что флаг держит Женя.
Василий, не выдержав, воскликнул:
— Да здравствует наша Женя!
Мамед обернулся к нему:
— Ну, теперь ты понимаешь, что за удивительный человек наша Женя?!
Василий ничего не ответил. Глаза его, устремленные на девушку, светились гордостью и восхищением.
