Виктор Конецкий - Том 4. Начало конца комедии
Пистолета тридцать восьмого калибра видно не было, так как он его еще не достал. Детина жевал жвачку и смотрел куда-то мимо нас. Из его «лунохода» доносилась через открытое окно музыка. Я воспринимал ее как реквием, хотя это было что-то более современное, типа: «Я рожден, чтобы задать вам перца!»
Холодный ветер стонал в Монблане железа за нашими спинами.
С потревоженной колесами прошлогодней растительности осыпалась труха.
— Шериф? — промямлил химик одними губами.
Полицейский же и я молчали.
Вообще-то, существует простое правило для того, чтобы не дать повода для общения с вами незнакомому человеку — ну, например, пьяному на трамвайной остановке или полицейскому в чужой стране. Никогда не глядите им в глаза. Это простецкое правило, как и все вообще правила, нетрудно запомнить, но мучительно выполнять.
Шериф жевал резинку и тянул резину замечательно. Он чувствовал себя полностью в своей американской тарелке, тем более что их автомобиль — это уже и не средство передвижения, а служебный кабинет на колесах с тормозом или гостиная с карбюратором на амортизаторах.
Полицейское молчание, извиваясь, тянулось к нам, ощупывало нас шершавым хоботом мамонта, пощипывало потаенные бугорки и прыщики в дальних и темных закоулках наших душ.
— Скажите ему что-нибудь! — прошептал изнемогающий химик.
— А чего ему говорить? — прошептал я в ответ.
— Ну, поздравьте его с праздником! — прошептал изнемогающий химик. — Какой у них праздник?
— Заткнитесь! — прошипел я, не разжимая зубов.
Но ученого, наоборот, вытошнило со страху полным запасом его английской грамматики и американских слов:
— Гуд бай хау ду ю ду олл райт, сэр!
Полицейский детина даже перестал жевать резину, потом спросил:
— Шведы? — и плюнул изжеванной жвачкой в ближайший «кадиллак» с мощью пневматического ружья или аэродинамической трубы. Розовый комок жвачки расплющился на «кадиллаке» в пленку микронной толщины.
— Что он говорит? — спросил химик, сжимая мое колено.
— Он спрашивает, шведы мы или нет, — объяснил я химику.
Меня сильно тянуло стать шведом. Кандидат, оказывается, испытал то же извращенное желание.
— Скажите, бога ради, «да»! — пробормотал он.
— Русские! — сказал я, потому что не мог так уж сразу стать Мазепой и продать предков.
— Бродячую собаку здесь не видели? — спросил полицейский с невозмутимостью мамонта, которого только что извлекли из вечной мерзлоты.
— Нет, парень, — сказал я, с исключительной волей продолжая прятать глаза, только теперь я упер взгляд в далекую рекламную женщину.
— Извините! — вежливо сказал полицейский, очень длинно выругался, и его автомобиль тихо, как взбесившийся карибу, прыгнул из сорняков на дорогу и исчез за поворотом со скоростью молоденького привидения.
— Что он сказал? — спросил кандидат наук.
— «Почеши свой зад разбитой бутылкой», — перевел я полицейское ругательство со вздохом облегчения.
— Кошмар какой! — сказал химик. — Он нас наверняка сфотографировал!
— Да он лап с руля не снимал, — сказал я. — Уберите наконец дамский велосипед с носа!
— При их-то технике! — воскликнул химик, снимая оправу с носа. — Они из пуговицы фотографируют!
— За подмогой поехал! — донеслось с небес. — Торопиться Пескареву надо!
— Вы как хотите, а я пошел, — понижая голос до таинственного шелеста, сказал химик. — Шериф здесь наверняка какую-нибудь электронную подслушивающую штуковину оставил!
— Но-но, — сказал я, поднимаясь с матраса. — Никуда вы один не пойдете. Здесь полно бродячих собак. И успокойтесь, Сергей Исидорович. Вы еще должны судьбу благодарить. Быть может, вы сейчас будущего президента Соединенных Штатов видели и с ним познакомились, — продолжал я ободряющим тоном. Сергей Исидорович все-таки первый раз был за границей, его нервное состояние можно было понять, и не следовало сердиться; наоборот, следовало ученого развлечь, зарядить оптимизмом.
— Эхма, разводного ключа нет! — донесся повеселевший голос Елпидифора. Одновременно с верхотуры доносились звуки какой-то целенаправленной человеческой деятельности — там звякало и ритмично поскрипывало железо.
— Президент? Какого президента? — переспросил химик.
— Американский писатель Эрскин Колдуэлл, — начал объяснять я, закуривая и разминая закаменевшие члены, — утверждает, что в этой удивительной стране множество политических деятелей начинали с ловли собак. Если уж на то пошло, так большинство известных сенаторов, членов конгресса и президентов начинали здесь политическую карьеру именно с этого. Вряд ли, Сергей Исидорович, мы найдем здесь хоть одного крупного политика, который раньше не занимался бы ловлей собак.
— Не говорите ерунды! Не может этого быть! — огрызнулся Сергей Исидорович, кутая горло. — Я несколько другого мнения о политических деятелях США. Не забывайте, им хватило ума вступить на путь мирного сосуществования!
— Политика здесь, по мнению Колдуэлла, странная вещь, — сказал я. — То, что во всяком другом деле обязательно, к ней никаким боком не подходит. Политический деятель здесь начинает карьеру, ну, допустим, собаколовом, а не успеете оглянуться — и он уже перемахнул через это.
— Ваши разговорчики вечно какие-то двусмысленные, — сказал ученый холодным и тихим, как вода в омуте на Колыме, голосом и повертел головой, ища подслушивающие устройства.
— Вон идут спасатели, — сказал я. — Скоро обо всем этом вы будете вспоминать с улыбкой.
По дороге широко шагали молодой капитан и боцман Витя с бухтой бросательного конца на шее.
— Что тут с моим помощником? — спросил Всеволод Владимирович деловито. Он был полон решительности, был собран, отлично выбрит и зарумянился на холодном ветру, ему хотелось действий, хотелось сложностей, чтобы решать их на моих глазах и чтобы я потом доложил о его молодой и дерзкой упругости на совете капитанов или в службе мореплавания.
— Я думаю, Всеволод Владимирович, что вашего помощника пора оттуда снимать, — сказал я.
Всеволод Владимирович цепким взглядом обвел Эверест никелированного и ржавого железа, прикинул вертикальные углы и дистанции, растопырив пальцы по образцу секстана, и сказал:
— Ну-с, то, что влезать куда-нибудь легче, нежели слезать, это так же точно, как то, что наплодить автомобилей легче, нежели от них избавиться. Верно я говорю, Елпидифор Фаддеич? Как меня понял?
— Вас понял! — донеслось с верхотуры.
— Значит, считаете, пора его оттуда снять? — спросил меня капитан задорно.
— Давайте, действуйте, Всеволод Владимирович. До следующего патруля операцию — кровь из носа — приказываю закончить!
— Какого патруля? — спросил капитан.
— Полицейский здесь ездит, — встрял химик. — Шериф.
— Есть! Ясно! Понял! Давай, дракон, кидай ему скорей веревку! — приказал коллега боцману. — Стыд какой! Никогда с моими помощниками такой ерунды не было. Сейчас здесь еще и наш агент поедет, и увидит Елпидифора на куче, и спросит, ясное дело, чего он туда полез. Что я ему скажу? Бросай скорее, Витя!
Дракон Витя раскрутил в американском воздухе бросательный конец, как Балда веревку в пруду с чертями, и выпустил ее в направлении Елпидифора. Тяжесть с глухим звуком ударила в бампер «бьюика» метрах в трех от «кадиллака», из которого наблюдала за происходящим голова третьего помощника.
— До бросательного сам доберешься? — спросил капитан.
— Попробую, — сказала голова Елпидифора и почесала в затылке.
— Не робеет! — обрадовался капитан. — Молодец, Фаддеич! Начинай! Только не развали всю кучу. Если вон тот «ягуар» заденешь, все завалится и нас прихлопнет. Ты там поосторожнее, Фаддеич! Если всю кучу развалишь, лучше на пароход не возвращайся! Как слышишь? — пошутил он.
— Мне все до последнего звука слышно, прямо как стереомагнитофон здесь стоит, — объяснил Елпидифор, начиная сползать из «кадиллака» к «бьюику». И сразу нарушился баланс равновесия во всем огромном штабеле. В глубинах его что-то затрещало, и мне показалось, что гора собирается сделать наконец шаг к Магомету.
— Берегись! — заорал капитан. — Лезь назад! Как понял?!
И Елпидифор в мгновение ока забрался обратно.
— Вас понял! Не двигаюсь! Даже вздохнуть боюсь! — доложил он.
— Так! — сказал капитан и сверился со своим золотым полухронометром. — Ты все-таки двигайся, Фаддеич! Как же ты, черт побери, слезешь, если не будешь двигаться?
— А черт его знает как! — сказал Елпидифор плачущим голосом. — Пожарных надо!
— Пожарных! — наконец искренне возмутился мой молодой коллега. — Я те дам пожарных! На пожарных годовой валюты не хватит! Гори там хоть голубым огнем. Шевелись давай!
— Нельзя тут шевелиться! — сказал Елпидифор.
— Слезай, олух царя небесного! Слезай как хочешь! — вдруг зарычал из меня какой-то стареющий и стервенеющий ягуар.
