Василий Ажаев - Далеко от Москвы
— Ты что, милый?
— Я сказал: не могу! Извините! — уже с некоторой злостью отрезал Ковшов.
— Приглашайте меня, — предложил Георгий Давыдович. — Танцор я не из важных, однако завертеть могу до смерти.
Таня внимательно взглянула на помрачневшего Алексея и протянула руку Беридзе:
— Покружимся. Только не вскружите мне голову.
Женя не отступалась от Ковшова:
— Какой вы смешной, наивный. Придумываете разные сложности. Пойдемте, потанцуем.
— Женя, отстань! — тихо сказала Ольга своим грудным, слегка вибрирующим голосом.
Козлова поглядела на нее, на Алексея, в досаде махнула рукой и убежала к танцующим.
Ольга с большой симпатией посматривала на Ковшова. Она много слышала о нем от Беридзе.
— Помогите мне закурить, — попросила она его; бинты на руках мешали ей.
Подойдя с зажженной спичкой, Алексей невольно встретился с ней взглядом. Ему показалось, что в широко раскрытых глазах ее, в глубине, лежит страдание.
«Обыкновенно глаза отражают работу разума, а в этих как бы видно сердце», — подумал Ковшов.
— Не люблю, когда женщины курят, — сказал он, отгоняя табачный дым. — Если бы я издавал законы, то строго запретил бы женщинам курить. Пусть уж пускают дым в глаза только фигурально.
— Медики много курят, профессиональная привычка. Лично я почти равнодушна к табаку. — Она потушила папиросу.. — Вы действительно не танцуете?
Он ответил не сразу:
— Танцую. Может быть, вам тоже покажется смешным и наивным, но я действительно как-то сейчас... ну, вот просто не могу танцевать. У меня жена на фронте. И даже не на фронте, а за фронтом...
— Вовсе это не смешно и не наивно! — взволнованно сказала Ольга и неловко пожала ему руку забинтованной своей рукой.
Они молчали, прислушиваясь к тягучей и грустной мелодии вальса.
— Мне очень хочется подружиться с вами, — сказала Ольга. — Порой так нужен умный и верный друг! Что я хотела вам сказать? Да! Я рада за вас, очень рада. Вы счастливый человек, хотя вам и не легко сейчас. В вашей любви нет сомнений, вас, очевидно, любят так же верно и чисто, как любите вы. А бывает другая любовь — темная, гнетущая. Представьте себе, вы полюбили, впервые в жизни — преданно, горячо. Но вот однажды видите — ваша любовь неправильная, она — несчастье. Но она существует, от нее так просто не откажешься. Вы не слышали пословицы: «Если хочешь быть любимой — люби»? Очевидно, это лживая пословица. Но я в нее верила. Я решила любить так, чтобы моя любовь сделала недостойного человека хорошим. — Ольга закрыла глаза; измученно лежали на коленях ее забинтованные руки. — А потом пришлось убедиться, что любовь непоправима, она безнадежна... Осталось одно: бороться с ней. Какая это ужасная борьба! В ней не может быть помощников, а победа не доставит радости.
Ольга отошла к двери и сиротливо стояла там. Гнетущее чувство передалось от нее к Алексею. Он не мог не подойти к Ольге, а подойдя, не знал, какими словами ее утешить.
— Ольга Федоровна... Я рад, что встретился с вами, — сказал Алексей. — Мне хочется, чтобы вы поверили в нашу дружбу. Знаете, я всегда готов придти на помощь, сделать все, лишь бы вам было лучше.
Он прижался губами к пахнущему лекарствами бинту на ее руке и, незамеченный никем, пошел к выходу.
Глава одиннадцатая
О старых грехах
По настоянию Татьяны Васильченко, Коля Смирнов созвал комсомольское собрание. Только он объявил повестку дня и предоставил слово Тане, как появились Батманов, Залкинд, Беридзе, весь состав партийного бюро и некоторые начальники отделов. Комсомольцы, вплоть до Генки Панкова, поняли, что руководство стройки придает большое значение предложению их бывшего комсорга.
— Продолжаем нашу работу, — с достоинством сказал Смирнов и кивком головы попросил Татьяну говорить.
Деловито изложив сущность своего проекта, девушка обратилась ко всем комсомольцам с призывом добровольно записываться в сквозную колонну связистов.
— Нам представляется возможность на деле доказать свой патриотизм, — говорила Таня.
Попросил слова Батманов.
— Нельзя больше, друзья мои, обходиться без проволочной связи, — сказал начальник строительства. — Нам она нужна, как человеку нужны глаза и уши. Вы слышали Васильченко — провод можно подвесить за шесть недель.
Ближе всех к Батманову сидел Генка Панков, он с жадным вниманием, чуть приоткрыв рот, пытливо смотрел на Василия Максимовича. Батманов приметил подростка и часто поглядывал в его сторону.
— Можно, разумеется, приказом назначить в колонну всех, кого назовет Васильченко. Я не хочу этого делать. Связистам предстоят большие испытания, придется работать в тайге при лютом морозе. За это нужно браться добровольно, с открытой душой и решимостью. Так на фронте бойцы идут выполнять важное задание. Кто не чувствует уверенности в своих силах, у кого нет такой решимости — пусть уж лучше остается на своем теперешнем месте.
— Кому дать высказаться, у кого есть предложения? — Коля с высоты своего роста оглядывал товарищей.
— Нечего высказываться, начинай записывать! — закричал кто-то.
— Запиши меня!
Смирнов постучал карандашом по столу:
— Шуметь не надо. Будем работать спокойно.
Приняли решение: поддержать инициативу Татьяны Васильченко, просить руководство закрепить за коллективом комсомольцев строительство проволочной связи как самостоятельный объект.
— Теперь откроем запись! — сказал Коля.
Подходили парни и девушки — чертежники, счетоводы, машинистки. Таня среди них увидела секретаршу Залкинда, молоденькую девушку с круглым личиком.
— Правильно, Зина! — одобрил ее парторг.
Услышав любимое имя, Алексей вздрогнул и внимательно посмотрел на девушку. Петя Гудкин взволнованно шептал на ухо Васильченко:
— Мне очень хочется пойти с тобой, Татьяна. Но я говорил тебе: Ковшов переводит меня на проектирование. Это же мечта моя!
— Оставайся, пожалуйста, со своей мечтой! — Таня отвернулась от чертежника.
— Идти мне или не идти, как думаете? — спрашивала Женя Алексея.
— Воля ваша. А как вы сами считаете?
— Мне безразлично! — пожала плечами Женя. — Я экономист, выполняю нужную работу. По совести, не очень хочется уходить отсюда.
Ковшову не понравился ее ответ.
— Да меня Гречкин все равно не отпустит, — добавила она. — Он говорит — я его опора. Ручаюсь, это обо мне он нашептывает сейчас начальнику строительства.
Действительно, Гречкин придвинулся к Батманову и доказывал ему: хорошо, что все комсомольцы готовы идти с Татьяной Васильченко, но некоторых отпускать нельзя, они нужны как специалисты.
— Будем утверждать состав колонны и тогда посмотрим, — решил начальник строительства.
Коля Смирнов передал Залкинду записку; прочитав ее, Михаил Борисович подошел к Батманову.
— Смирнов просит отпустить и его. Я поддерживаю просьбу: он будет верным помощником Татьяне.
— Правильно, — согласился Батманов и глазами показал Залкинду на Генку Панкова.
Паренек, улучив минуту, подошел к Смирнову и попросил внести его в список.
— Кто этот маленький мальчик? — нарочито громко и строго спросил Батманов.
— Это Панков Гена. Я доказываю, что нельзя ему идти с нами — не соглашается.
— Я не маленький. Сила у меня есть. Не хуже других буду работать. Уж девчонкам-то не уступлю, — сердито бубнил Генка, смущенный вниманием начальника строительства.
— Запрещаю брать несовершеннолетних! — резко сказал Батманов, обращаясь к Смирнову и Гане Васильченко. — Повторяю: вам предстоит трудный поход, не игрушки.
На другой день начальник строительства, в присутствии Залкинда и Беридзе, вызвал Таню и Смирнова.
— Я утвердил список колонны. Главный инженер лично будет наблюдать, чтобы в течение пяти дней вас снабдили всем необходимым. Ровно через пять дней отправляйтесь.— Батманов, встав из-за стола, подошел к Тане: — Давайте заключим договор, Татьяна Петровна. Вы представляете мне график вашего движения — столько-то километров провода за сутки — я утверждаю его и каждый день буду следить за вами. Если недодадите хотя бы километр — пеняйте на себя, попадет.
— С радостью подпишу такой договор! — сказала Таня.
— Подписывать не надо, просто скрепим его рукопожатием.
Батманов крепко пожал маленькую горячую руку девушки.
— Ну, Татьяна, берегись теперь! — предостерег Залкинд не то серьезно, не то шутя.
Возвращаясь от начальника, Смирнов и Таня заметили в коридоре Генку. Он жался к стене и встретил их хмурым, неласковым взглядом.
— Нельзя! Понимаешь, нельзя! Неужели ты не веришь мне? — сказал комсорг, обнимая паренька.
— А мы потихоньку, никто и не узнает, — ворчал Генка, вырываясь, но Коля его не отпускал.
— Не сердись. Ты же видишь, это зависит от начальника, он запретил тебя брать.
— Знаешь что? Если не боишься, иди сам к Батманову и проси его, — предложила Таня. — Разрешит — возьмем. Ведь возьмем? — Таня подмигнула Смирнову.
