Иван Шевцов - Во имя отца и сына
- Все это слова, - вдруг охладил его пафос Посадов. - А мне нужна конкретная помощь. Средства нужны.
- Найдем, - пообещал Глебов. - Что еще?
- Для начала хватит.
Трое юношей и две девушки возвращались из Дворца культуры домой. На улицу вышли все разом. Остановились ненадолго, пожав на прощание друг другу руки. Закуривая сигарету, Коля Лугов хмуро сказал:
- Я все думаю, где мы с ним встречались? Ну такое знакомое лицо, что…
- Чье лицо? - перебил Саша.
- Да этого, секретаря парткома, Глебова.
- Вчера в цехе виделись, - напомнил Саша. - Вспомни. Склероз?
- Не-ет, где-то раньше, - не согласился Коля.
- Я начинаю околевать, - поежилась Вероника.
- Коля, не околевай нас, - скаламбурил Саша.
- Итак, кто куда? - спросил Коля.
- Нам с Сашей по пути, - отозвалась Вероника и крепко взяла Сашу под руку. Делая вид, что ей холодно, она прижалась к нему.
- Нам налево, - объявил Саша, поднимая цигейковый шалевый воротник и по-черепашьи втягивая в него голову: он зимой и летом ходил без головного убора.
- В таком случае нам с Юлей направо, - неуверенно произнес Роман Архипов, восхищенно глядя на Юлю.
- Что ж остается мне? - проронил Коля. - Единственное: идти прямо, только прямо. Мой путь ровный, как штык…
- Или как характер Алексея Васильевича, - вставил Саша и попрощался: - Покедова, мальчики. До завтра.
Когда все разошлись, Вероника сунула свою руку в карман Сашиного короткого полупальто и, сжимая его теплую руку, заметила:
- Ворчун твой Алексей Васильевич. Ворчит, ворчит, как старый дед, всем недоволен, все ему не так. И во всем винит молодежь. Допотопный он какой-то, весь в прошлом.
- Брось нападать на старика. Тоже мне - "вся в будущем". Правдивый старик.
- Ты его не защищай.
- Я себя защищаю - буду и я стариком, и тоже буду ворчать на молодежь, - ответил Саша, убыстряя шаг. - Мы на троллейбусе или на автобусе?
- Все равно. Лучше, конечно, на такси. - На ней было осеннее пальтишко.
- Не вижу предлога для расточительства.
- Я пошутила. Миллионер - Климов-старший, а Климов-младший - пролетарий.
- - Живем на свою зарплату.
Под ногами скрипел сухой от мороза снег. Окна троллейбусов стали матовыми. На остановке была еще одна парочка.
- Нет, действительно, - не унималась Вероника, - почему он не хочет понять тех, у кого другой вкус?
- Кто это "он"? Назови имя.
- Посадов твой.
- А-а. Все не можешь успокоиться.
- Пристал: "Дайте Шишкова". - "А у нас нет Шишкова". - "Как это нет?" - "А вот так: нет - и все. Не имеем. И вообще вы первый спрашиваете Шишкова". - "Позвольте, вы давно тут работаете?" - "Уже скоро год". - "Ага, значит, без году неделя. А уже обобщения делаете, не интересуются, мол, читатели Шишковым". И пошел, и пошел. Барахла, мол, всякого понавыставляли, приличных книг у вас нет. - Она забавно имитировала голос Посадова.
- Критику надо признавать. Иначе ты не сможешь двигаться.
- Это как?
- Двигаться. Вперед. Вон как троллейбус… Кажется, идет. Значит, уедем.
- Нет, правда же, если когда-то в молодости он увлекался Тургеневым, так и мы должны восторгаться всякими там дворянскими гнездами. Скажи, я не права?
Они вошли в полупустой троллейбус. Это избавило Сашу от необходимости отвечать на беспредметный, как он считал, вопрос девушки. Но Веронику было трудно остановить: она не умела молчать и в троллейбусе тараторила без умолку.
- Новый секретарь парткома, видно, тоже штучка: Островский ему, видите ли, срочно потребовался, Фучик, Джалиль и еще что-то в этом роде. Говорит, не ту литературу пропагандируем.
- И правильно говорит, - согласился Саша. Это еще больше подстегнуло Веронику.
- Что ж тут правильного? Подумаешь, законодатели какие! Им, видите ли, подавай Шишкова с Фучиком и тэ дэ. А нас от них в сон клонит. Мне абстрактное искусство нравится. Но значит ли это, что я плохой человек?
- Совсем не значит. Ты славный человек, и мы с тобой уже давно пришли к такому выводу.
Вероника вдруг притихла. Она, в общем-то, была безобидной, симпатичной девушкой. Выдержав самую большую паузу, на которую только была способна, она печально молвила:
- Тебе скучно со мной? Да, Саша?
- Мне ни с кем не бывает скучно, - улыбнулся Саша и сдавил ее холодную руку.
- И ты никогда-никогда не грустил?
- Нет. Я безнадежный оптимист.
- Ты все шутишь. Хоть бы раз увидеть тебя серьезным.
- Ежедневно в шесть тридцать утра, когда звонит будильник. Кроме выходных и праздников… Нам сейчас выходить. Чуть было не проехали.
- А мороз, по-моему, немножко отпустил. А, Саша? Ведь верно?
- Просто ты акклиматизировалась.
- Саша, пойдем в кино?
- Сейчас? Поздно…
- Ну завтра.
- Не могу. Мы занимаемся у Ромашки.
- Чем?
- Чем занимаются непризнанные изобретатели? Не знаешь?
- Разным-всяким. А девочки вас навещают?
- Нет. Мы патентованные женоненавистники.
- Рассказывай. Я видела, как твой Ромашка смотрел на Юльку. Все зенки проглядел.
- Это он таким способом выражал ей свое презрение.
- Нет, серьезно, Саша, пригласи меня. Я не помешаю вам. Буду сидеть и смотреть… на тебя.
- Кто поверит? Ты в первую же минуту сцепишься с Романом. У вас полярно противоположные платформы. У него на стене Репин, Рембрандт, два Серова - старый и новый, два Герасимова и Павел Корин, палехский пейзаж в натуральной березовой рамочке с берестой и ветками.
- А Юля бывает у него?
- Не знаю, не видел.
- Он скрытный и хитрый. Он слишком правильный. - Это прозвучало у Вероники, как упрек.
- Ты хотела сказать - порядочный?
- А по-твоему, все так называемые неправильные - непорядочные?
Саша не ответил. Вероника повторялась, а тот, кто повторяется, рискует быть скучным. Он рассеянно слушал ее.
- Твоим мальчикам и Юле Воздвиженский не понравился, и вообще…
Он молча пожимал ее руку в кармане.
- А тебе?
На вопрос, лично обращенный, хочешь не хочешь, отвечать надо, а то еще обидится и задаст кучу более неприятных вопросов.
- Мне больше понравилась Капарулина, - ответил Саша. - У нее такие большие глаза, как у коринской монашки.
- Роман любит Юлю?
"Что за дурацкая привычка задавать пустые вопросы! Спросила хотя бы: люблю ли я ее? А что вы думаете, она это может. Вот возьмет да сейчас и спросит. А что ей ответить? Вот за Романа мне ничего не стоит".
- Умирает от любви, - весело бросает он. - Боюсь, до весны не дотянет, если не добьется взаимности.
- Почему она корчит из себя трагическую личность? Ну что она такое?
- Старушка, не надо, - увещевал Саша. - В тебе заговорили нехорошие инстинкты. Не забывай морального кодекса: человек человеку друг и брат… Все девушки - сестры.
Вот и Вероникин дом. Сейчас он скажет ей обычное "до завтра" и побежит на троллейбус. Он довезет его до центра. А дома - горячий чай, ужин и шумная беседа в кругу отцовских друзей: у скульптора всегда кто-нибудь засиживался до позднего вечера.
- Саша, ты когда-нибудь целовался на морозе? - на прощание спрашивает девушка.
Забавный вопрос, черт возьми! Хотя это лучше, чем: "Ты меня любишь?" Тут еще можно шуткой отделаться.
- Не приходилось. Говорят, губы к губам примерзают, не отдерешь.
- Тогда спокойной ночи, - говорит Вероника.
- До завтра.
Саша пожимает ей руку и уходит, чувствуя себя в чем-то виноватым. Он знает, что завтра они не увидятся. И послезавтра тоже. А вообще, им бы лучше не встречаться. Вероника, она, конечно, хорошая и, пожалуй, даже красивая. Но чего-то в ней недостает. Чего именно, Саша толком не знает, но догадывается: нет того, что заставило бы биться Сашино сердце.
Юля и Роман не говорили ни о Саше, ни о Веронике. Они даже не вспомнили их. Они больше молчали. Изредка Юля роняла холодные, полные скрытого смысла слова:
- Жаль наш театр. Алексей Васильевич не прав.
- По-моему, он устал, - -пояснил Роман. И после долгой паузы добавил: - Что касается меня, то я не смогу снова участвовать в спектаклях: институт много времени берет. И ребята тоже.
- А мне хочется играть. Сыграть бы такую роль…
Она остановилась, глядя в золотисто-морозную дымку, в которую погрузился вечерний город, и не досказала фразы. Видно, не хватило слов, чтобы выразить мечту. Роман внимательно посмотрел на нее: в неуклюжей рыжей лисьей шапке, похожей на стог сена, в пальто с таким же пушистым воротником, она показалась ему какой-то далекой и недоступной. Он попытался сам сообразить, какую роль ей хочется сыграть. "Зои Космодемьянской или Анны Карениной, Лизы Чайкиной или Катюши Масловой?" - перебирал он в уме имена подлинных и литературных героинь.
- Мне кажется, Алексей Васильевич найдет общий язык с новым секретарем парткома, - сказала Юля.
Роман промолчал. Он не хотел думать об этом и всякий раз, когда она произносила имя Посадова, ревниво воспринимал ее слова. Роман даже упрекал ее как-то: "Похоже, что ты в него влюбилась". Она расхохоталась: "Поздно, мой друг, поздно". Почему именно поздно, он так и не узнал.
